— А что вы намерены делать?
— Я?! Я намерен швырнуть этих… этих… за решетку, если даже за это мне придется отдать последний цент!
— Прекрасно! Однако прежде всего вам следует распорядиться, чтобы приготовили эти пятьдесят тысяч. Вы должны иметь возможность передать их им, как только они пришлют вам инструкцию.
Он открыл рот. Потом захлопнул его, щелкнув зубами, и надвинулся на меня.
— Меня никогда… слышите, никогда и никто не мог принудить к чему-либо в этом роде! — прохрипел он. — Я еще не рехнулся от старости! Я не клюну на этот блеф!
— И… что, несомненно, порадует вашу дочь. Послушайте, то, что я вам предлагаю, всего лишь необходимый тактический ход. Не думаю, чтобы эти пятьдесят тысяч значили для вас так уж много, а уплата выкупа даст нам два шанса. Во-первых, при передаче денег всегда существует возможность задержать лицо, которое за ними явится, или, по меньшей мере, выйти на какой-то след. Во-вторых, когда ваша дочь вернется домой, она сможет сообщить какие-то детали, которые помогут нам поймать похитителей. Какими бы предусмотрительными они ни были.
Гейтвуд сердито затряс головой. С меня было довольно препирательств, поэтому я вышел, рассчитывая на то, что логика моего предложения дойдет до него раньше, чем станет непоправимо поздно.
В резиденции Гейтвудов было столько прислуги — сторожей, садовников, камердинеров, лакеев, шоферов, поваров, горничных и так далее, что ее хватило бы для содержания отеля.
Одри Гейтвуд перед уходом не получала телеграммы или письма с посыльным, и никто не звонил ей по телефону — короче, не был использован ни один из тех приемов, к которым обычно прибегают, чтобы выманить жертву из дома. Своей горничной она сказала, что вернется через час или два, однако тот факт, что она не вернулась ночевать, горничную отнюдь не обеспокоил. Одри была единственной дочерью и после смерти матери вела себя как заблагорассудится. Отец никогда не знал, где его дочь. Они не очень ладили друг с другом. Слишком похожие характеры, как я догадывался. Ничего необычного в том, что она не ночевала дома, не было. Она редко сообщала домашним о намерении переночевать у какой-нибудь приятельницы.
Одри исполнилось только девятнадцать лет, но выглядела она на несколько лет старше. Рост — метр шестьдесят пять. Голубые глаза и каштановые волосы, длинные и очень густые. Бледная и нервная. Фотографии свидетельствовали, что глаза у нее большие, нос маленький, правильной формы, а подбородок заостренный. Она не была красивой, но одна из фотографий, на которой улыбка стерла с ее губ капризную гримасу, говорила, что она может быть, по меньшей мере, хорошенькой. В тот день она была одета в светлый твидовый костюм с этикеткой лондонского портного, кремовую шелковую блузку с темной отделкой на поясе, коричневые шерстяные чулки, коричневые туфли и серую меховую шапочку; на ней не было никаких украшений.
Я поднялся наверх — девушка занимала три комнаты на третьем этаже — и осмотрел ее вещи. Я обнаружит ворох любительских снимков — мужчин, парней и девушек, а также груду писем разной степени интимности; подписи на них составляли богатейшую коллекцию имен, фамилий и прозвищ. Я записал все обнаруженные координаты. Всегда существует вероятность, что один из адресов приведет к лицу, послужившему приманкой. Кроме того, кто-нибудь из ее знакомых мог сообщить следствию что-то важное.
Вернувшись в агентство, я разделил адреса между тремя детективами, которые — весьма кстати — сидели без дела и могли немного послоняться по городу. Затек я связался по телефону с полицейскими, которым было поручено это дело, ОТаром и Тодом, и поехал в управление, чтобы встретиться с ними. Там я застал также инспектора Люска. Вчетвером мы вертели факты так и эдак, снова и снова анализировали предполагаемый ход событий, но без всякого результата. Одно не вызывало у нас сомнения: мы не можем рисковать, предав дело огласке, не можем предпринимать каких-либо явных действий, пока девушка не вернется домой и не окажется в безопасности.
Полицейские при встрече с Гейтвудом попали в еще более сложную передрягу, чем я: он непременно хотел передать прессе сведения о похищении вместе с объявлением о вознаграждении, фотографиями и всем прочим. Он был совершенно прав, когда доказывал, что это самый результативный способ обнаружить похитителей, но не задумывался над тем, что может случиться с его дочерью, если похитители будут беспощадны, а мне среди их братии как-то не приходилось встречать ягнят.
Я ознакомился с письмом, присланным Гейтвуду. Оно было написано карандашом, печатными буквами, на линованном листке, вырванном из блокнота, какой можно купить в любом писчебумажном магазине в любой точке земного шара. Конверт тоже был самым обыкновенным, а адрес был написан такими же печатными буквами и тоже карандашом. На почтовой марке виднелся штемпель: «Сан-Франциско, 20 сентября, 21 час». Следовательно, оно было послано сразу же после похищения. Письмо гласило:
Мистер!
Ваша очаровательная дочурка в наших руках, и мы оцениваем ее в 50 ООО долларов. Приготовьте немедленно эту сумму стодолларовыми бумажками; чтобы не было никаких фокусов, когда мы сообщим вам, каким способом передать нам деньги.
Заверяем вас, что, если вы не выполните наши требования или вам придет в голову заявить в полицию или совершить какую-нибудь другую глупость, дело для вашей дочки кончится скверно.
50 тысяч — это малая часть того, что вы награбили, пока мы барахтались за вас в грязи и крови во Франции. Но мы получим эти деньги.
Тройка
Письмо отличали две особенности. Во-первых, похитители не пытались — как они обычно это делают — создать впечатление, что они малограмотны. Во-вторых, в тексте не чувствовалось сколь-нибудь заметного усилия направить следствие на ложный путь. Хотя таким ложным путем могло быть — но не обязательно — признание, что они бывшие солдаты, которые воевали во Франции. В письме был постскриптум:
На случай, если вы не прислушаетесь к голосу рассудка, мы знаем, кто охотно купит девочку после того, как мы с ней позабавимся.
Другой, идентичный листок содержал несколько слов, начертанных дрожащей рукой. Девушка писала, по всей вероятности, тем же карандашом:
Папочка!
Молю тебя, сделай все, о чем они просят. Я умираю от страха.
Одри
В противоположном конце комнаты внезапно отворилась дверь, и показалась чья-то голова:
— ОТар! Тод! Звонил Гейтвуд. Немедленно поезжайте к нему в контору.
Мы вчетвером выбежали из управления и вскочили в полицейский автомобиль. Гейтвуд как сумасшедший метался по своему кабинету, когда мы ворвались туда, распихивая вереницу гейтвудовских прихвостней, пытавшихся преградить нам дорогу. Лицо его налилось кровью, глаза метали молнии.
— Она звонила минуту назад! — увидев нас, выкрикнул он.
Прошло несколько минут, прежде чем нам удалось успокоить его настолько, чтобы он заговорил более или менее связно.
— Она позвонила… Сдавленным голосом сказала: «Сделай что-нибудь, папочка! Я не вынесу этого, они мучают меня!»
Я спросил, знает ли она, где находится. «Н-нет, — сказала она, — но отсюда виден Даблтоп[14].
Здесь трое мужчин и женщина, и…» В этот момент я услышал, как какой-то мужчина выругался, затем глухой звук, как будто ее ударили, и связь прервалась. Я сразу же позвонил на телефонную станцию, чтобы мне дали номер, откуда звонили, но они не сумели его определить. Наши телефоны — зла на них не хватает! Платим такие деньги, но Бог мне свидетель, что…
ОТар повернулся к Гейтвуду спиной и поскреб затылок.
— Есть сотни домов, из которых виден Даблтоп…
Тем временем Гейтвуд кончил поносить телефонную связь и принялся колотить по столу пресс-папье, видимо, для того, чтобы привлечь наше внимание.
— А вы… вы вообще хоть что-нибудь сделали? — обрушился он на нас.
Я ответил вопросом на вопрос:
— А вы приготовили деньги?
— Нет! — взревел он. — Я никому не позволю меня шантажировать!
Однако заявил он это скорее машинально, без всякой убежденности. Разговор с дочерью несколько надломил его упрямство. Он задумался о ее безопасности — вместо того чтобы идти на поводу слепого инстинкта погони. Мы вчетвером навалились на него, и в результате, спустя некоторое время, он послал за деньгами.
Потом мы распределили между собой задачи. Тод должен был вызвать из управления еще несколько человек и приступить к прочесыванию района, окружающего Даблтоп. Мы не связывали с этим, однако, больших надежд, поскольку речь шла о весьма обширной территории. Люск и ОТар должны были осторожно пометить банкноты, которые принесет кассир, а потом держаться как можно ближе к Гейтвуду, но в тени и без риска привлечь к себе внимание. Я должен был поехать в резиденцию Гейтвудов и там ждать развития событий.
