или из дома. Кстати, почему мы не смотрим телевизор? Кузнецов уже давным-давно выступает.
– Чего там смотреть! – махнула рукой сестра. – Небось все то же самое. Разве что успел заглянуть в библиотеку... Мама, впрочем, смотрит. Хочешь присоединиться? Ну пойдем, глянем.
Но мы опоздали. К моменту нашего прихода кузнецовское выступление уже закончилось. Вместо Кузнецова на экране красовалась какая-то безумного вида тетка, истерически вопившая:
– Людей похищают средь бела дня, дожили! В затылок стреляют, гады!
– Это еще что? – изумилась я.
– Это корреспондент беседует на улице с российскими гражданами, – пояснила мама, тяжело вздыхая. – В рамках передачи «Без чинов и званий».
Корреспондент, которого за минуту перед тем не было видно, заслонил собой орущую тетку, развел руками и сказал:
– Без комментариев.
Тетка, улица, корреспондент – все исчезло. На экране появился огромный стол в форме буквы «о», уставленный микрофонами. Это был обычный антураж передачи «Без чинов и званий», но ранг участников явно повысился – по-видимому, это было как-то связано с последними событиями.
– Я позволю себе продолжить... – произнес гладко выбритый, респектабельный господин, кажется, вице-спикер Государственной Думы, а впрочем, я вполне могла ошибиться: в этой передаче такой принцип – называть только имена и фамилии. – То, что произошло с журналистом Кузнецовым, подтверждает наши худшие предположения. Пора взглянуть правде в глаза. Нам говорят: обвинения в адрес масонов выдвигались от века. Правильно, выдвигались. То-то и оно, что выдвигались! Хватит с нас так называемой «политической корректности», хватит прятаться от правды! Эта женщина на улице – мы все ее сейчас видели... Да, она выражает свои мысли грубо и просто... Но ведь в ее простых и грубых словах есть доля истины. Подлый, хитрый прием – стрелять в затылок!..
– Дался им этот затылок! – с досадой рявкнула я. – В затылок, в живот – можно подумать, это что-то меняет, когда у одного есть пистолет, а у другого нет! И вообще – не могу я этого больше смотреть! И вообще ничего больше видеть не могу! Пойдемте лучше чай пить! Ты что, Маринка, заснула? Ты меня слышишь?
– Слышу, – ответила сестра, кивая, как китайский болванчик. – Чай. Слышу. В затылок. Да. Очень интересно. В затылок.
Соболевскому я позвонила утром, перед самым уходом на работу. Объяснять, в чем дело, я не стала – просто сказала, что хотела бы с ним поговорить. Я не собиралась его интриговать, просто не было ни малейшей возможности растолковать всю эту катавасию с латинским и русским алфавитом по телефону. Некоторое время он шуршал бумагами, негромко с кем-то переговаривался – мне, грешным делом, показалось, что он про меня забыл, – а потом произнес неожиданно отчетливо и решительно:
– Сегодня в три. Вас устроит?
– Устроит, – ответила я, мысленно сказав шефу, что не виновата.
Почему-то я думала, что Соболевский назначит встречу на утро, а на работу я попаду только потом. Конечно, принципиального значения это не имело. Вот только одна деталь... Поход в три означал, что беседу с Лилей придется провести утром, а я все еще не успела морально подготовиться. Впрочем, если честно, за эти полдня все равно ничего бы не изменилось. Даже наоборот: чем раньше – тем лучше. По дороге на работу я лихорадочно перебирала в уме разные варианты начала разговора и настолько увлеклась, что проехала свою остановку. Это меня разозлило, но и отрезвило. Я перестала выстраивать сложные комбинации, наподобие шахматных, и сказала себе: «Как получится...»
Придя в издательство, я, не давая себе расслабиться, чеканным шагом направилась к компьютерщицам. Лиля стояла у стола и копошилась в сумочке.
– Надо поговорить! – объявила я и, не дожидаясь ответа, двинулась в курилку. Лиля, ни о чем не спрашивая, покорно последовала за мной. «Как на заклание!» – промелькнуло у меня в голове.
Дальнейший ход событий до такой степени напоминал сценарий, рассказанный мною Маринке, что я не знала, смеяться мне или плакать. Разница состояла только в одном – никаких трусиков Лиля у Никиты не забывала. Она вернулась к нему не за забытыми вещами, а по совершенно иной причине.
– Понимаешь, – всхлипывала она, как и предполагалось, у меня на груди, – я ушла, а он ни слова, понимаешь? Ни слова не сказал насчет того, чтобы еще встретиться или что-нибудь такое... Сказал: «Пока!» – и дверь захлопнул... А я-то, дура... Мне-то... О господи! Вроде как звездный час свой упустила. Иду, и реву, и думаю: «Больше никогда, никогда...» И телефона его не знаю. Целый час по улицам шлялась, не могу домой идти – и все, тошно... Ну и повернула обратно. Хуже, думаю, не будет – и так погано, терять мне нечего. Попробую, как эта... как Татьяна. Пошлет – так пошлет, а вдруг не пошлет!
«Какая еще Татьяна? – в панике подумала я, чувствуя, что вот-вот потеряю нить. – Не знаю никакой...» – и тут же меня осенило: ну как же – не знаю! Знаю, конечно! Знаю Татьяну Ларину, проявившую инициативу. Лилька явно толковала о ней.
Дальше пошел текст, который был мне уже хорошо знаком. Если быть точной, я слышала его, ни мало ни много, в третий раз.
– Я позвонила – никто не открывает. В квартире музыка гремит. Тут я дверь толкнула, машинально... А она незаперта... Ну я и вошла...
Она долго всхлипывала, сморкалась, потом как-то совершенно неожиданно перестала плакать и, глядя на меня сухими воспаленными глазами, прошептала:
– Он там лежал... Господи, умирать буду – не забуду...
«Дура! – сказала я себе. – Опять за свое?!» Так оно и было – увы! Ну что я могла с собой поделать? В главной части все совпало со сценарием тютелька в тютельку: она сказала, что к ее приходу Никита был уже мертв, и я немедленно поверила ей. Ну почему, почему я не могу допустить простую возможность, что человек может мне соврать? Прямо патология какая-то! Дурацкое инфантильное сознание. Конечно, ужас у нее в глазах выглядел абсолютно неподдельным, но ведь кто знает – может, это был ужас от ею же содеянного. Кроме того, на свете существуют хорошие актеры... Кстати, один раз она меня уже обманула. Стоило мне об этом вспомнить – и для меня прояснилась еще одна мелкая деталь.
– Лилька! – сказала я. – Так вот почему ты в прошлый раз
