по адресу улица Чехова, двенадцать и видел, как тот вошел в подъезд. Водитель уехал и, как было приказано, вернулся через два часа, но Михайлов к нему не вышел и на звонки не отвечал. Тогда водитель, заподозрив неладное, поднялся в квартиру Борисовой, которую знал. Но она сказала, что Михайлов к ней не заходил. Окна ее квартиры выходят на противоположную от подъезда сторону, поэтому видеть, что он вошел в подъезд, она не могла. Когда он не пришел в условленное время, она позвонила ему на номер, который был предназначен именно для подобных разговоров, но он был вне зоны. Борисова решила, что Михайлова срочно вызвали по делу, и стала ждать, когда он увидит пропущенный звонок и перезвонит ей, но не дождалась.
– А она не врет? Вы бы ее показания проверили. Может быть, у Михайлова в ее квартире хранились запасные документы на чужое имя и банковские карты на счета где-нибудь за рубежом?
– Татьяна Александровна! Борисова сейчас объясняется с председателем областного суда по поводу выданных ею постановлений на задержание, прослушивание телефонов и наружное наблюдение за фигурантами известного вам дела. В том числе и за вами. Не волнуйтесь, они все уже отменены. И поет она краше курского соловья, потому что понимает, что от зоны ее может спасти только полнейшая откровенность, а то, что судьей ей больше не быть, и так понятно. Ей нет никакого смысла выгораживать Михайлова – самой бы уцелеть.
– Хотите сказать, что его похитили? – спросила я.
– Похоже, что так, потому что сбегать ему не было никакого смысла – он же не знал о том, что наша встреча будет перенесена с сегодняшнего утра на вчерашний вечер. Мы проверили все до единой квартиры – пусто. Отсмотрели записи с видеорегистраторов припаркованных машин – в подъезд он вошел, а из подъезда не выходил! Габаритную мебель или коробки тоже не выносили. Не по воздуху же он улетел? У вас есть какие-нибудь соображения, кто может за этим стоять?
Соображения-то у меня были, только вот делиться ими я не собиралась – решила подождать и посмотреть, как будут развиваться события, поэтому только покачала головой и спросила:
– А задержанных освободили? Я имею в виду Ивана, Антонову, ее мужа, мастера по сейфам? Они уже на свободе?
– Их кто-то освободил, но мы не знаем, кто именно и где они, – сказал Ильин. – Вчера вечером на седьмой райотдел полиции, что в Хмелевке, был совершен налет. Работали серьезные профессионалы, потому что никаких следов не оставили. Наружную камеру наблюдения вывели из строя, метнув в нее кусок льда – просто, но эффективно. Всех, кто там находился, а это были дежурный, начальник райотдела, его заместитель и еще несколько сотрудников, повязали, рты скотчем заклеили и заперли в одной камере, а тех, кто в ней был, увезли в неизвестном направлении. На полицейских, кроме следов от электрошокера, никаких повреждений нет. А выяснилось это утром – уборщица пришла полы мыть, а в здание попасть не может – дверь закрыта, и не отзывается никто. Потом другие сотрудники подошли, дверь взломали, а внутри – никого. Стали искать и по стонам нашли камеру, а между дверью и косяком граната без чеки засунута. Пока вызвали саперов, пока разобрались, что граната учебная, много времени прошло. А тут еще оказалось, что у всех полицейских служебные удостоверения забрали. В общем, скандал! Начальник райотдела на ковре у Гришина отдувался, вот он-то и признался, что по приказу Михайлова ими были задержаны и доставлены туда четыре человека, данные которых не регистрировались. Но клянется и божится, что даже пальцем ни до кого из них никто не дотронулся. А полы в камере хлоркой оказались залиты! Так что теперь ничего не докажешь.
– Сам факт наличия хлорки – уже доказательство. Зачем ей заливать пол, если не хочешь уничтожить следы крови? – заметила я. – Что же у нас получается? Михайлов наш с вами разговор не слышал, значит, не мог дать отбой в Хмелевку, а начальник райотдела со товарищи постарался ему угодить и… Не хочу думать, что они с задержанным сделали. И тем, кто меня в квартире ждал, он тоже не мог дать отбой. Кстати, кто это был?
– Оперативники из вашего же райотдела с постановлением на обыск и задержание, – сказал Ильин. – Кстати, у них изъяли очень приличную сумму пятитысячными купюрами, которую они почему-то в протокол не внесли.
– Это мне Геворкян на оперативные расходы выдал, – объяснила я. – Надеюсь, мне деньги вернут? Мне же за них перед ним отчитываться.
– Даже не сомневайтесь, – заверил меня он.
– Интересно, что они там искали? Хотя знаю – кассету, которую я вам отдала. Это же прямое доказательство вины этих мерзавцев. А Портнова с мужем живы?
– Да, хотя покушение было – стреляли через «глазок». Портнову от смерти спасло то, что она его крышку подняла, а она у нее из рук выскользнула, вот она посмотреть и не успела. И тут раздался выстрел. Она – в обморок, а соседи тут же полицию вызвали. Стрелок успел убежать, но это его не спасло, он задержан. Стреляли из того же оружия, что в вас, – трофейный польский пистолет «Радом». Знаете, кто в вас стрелял?
– Не знаю и знать не хочу – они все до единого сволочи, каждый мог. А вот в глаза я им очень хочу посмотреть! В СИЗО!
– Ну это мы вам легко устроим, – пообещал Ильин. – Должны же вы получить моральную компенсацию за все свои страдания.
– Да мне бы и материальная не помешала, – выразительно добавила я. – Меня ранили, пуховик, сумку и смартфон с ноутбуком прострелили, колесо на машине прокололи, джемпер разрезали, квартиру разгромили, дверь вскрыли.
– Не волнуйся, Танюша! Девочки сегодня там были и навели порядок, а мастера дверь починили. Держи ключи. – Полянская достала из тумбочки и отдала мне мою связку.
– Все равно новую придется заказывать, – бурчала я.
– Да возместит тебе все Сергей! – отмахнулась от меня она.
– Татьяна Александровна, вы говорили, что, если на задержанных будет хоть одна царапина, последствия будут катастрофическими. Что вы имели в виду? – спросил Ильин.
– Георгий Иванович! Когда я вошла в кабинет Родионова, то сразу поняла, что разговор будет при свидетелях не только с моей, но и с вашей стороны. Но я думала,
