Все трое были грязны, оборваны и пребывали в агрессивно-подавленном настроении. Аверкин поймал себя на том, что вся эта сцена напоминает ему скверно отрежиссированный водевиль про то, как банда незадачливых негодяев пытается и все никак не может разделаться с одним-единственным недотепой. А почему не может? Да потому, что он, видите ли, честный, на его стороне правда, и вообще, в историях такого сорта добро непременно должно одерживать победу. Словом, все та же сказочка про Иванушку-дурачка и Кощея Бессмертного, только на новый лад...
- Сядьте, - сказал он брезгливо, но тут же спохватился:
- Впрочем, нет, лучше стойте, где стоите. Перемазались, как говновозы, всю мебель мне испоганите. Ну давайте рассказывайте, что у вас там вышло с этим Инкассатором, а то я по телефону ничего не понял. Это он вас так покусал?
- Не он, а пес этот бешеный, - ответил Рыжий.
В отсутствие Серого он, как правило, принимал на себя роль рупора общественного мнения, поскольку остальные с трудом могли связать пару слов. Да и у Рыжего ораторское искусство составляло, увы, далеко не самую сильную сторону натуры. - Вот уж, действительно, Шайтан, - продолжал Рыжий, морщась и осторожно трогая забинтованное запястье. - И, главное, сразу за руку, в которой ствол. И когда успел научиться?
- У хорошей собаки это в крови, - сказал Аверкин. - Такие вещи надо знать, особенно когда собираешься мочить человека, который гуляет с овчаркой.
- Так ведь убежал он, пес-то! - воскликнул Рыжий. - Рванул так, что только пятки засверкали. А этот баран его звал: "Шайтан, Шайтан!" Как будто тот вернется...
- Вернулся, как видишь, - напомнил Аверкин.
- Что вернулся, то вернулся. Аркадьич, изверг, каждому из нас по уколу засандалил в мягкое место. Говорит, надо еще пять штук в течение трех месяцев...
- Раньше сорок давали, - встрял Тюлень. - В брюхо.
- Цыц, - сказал ему Аверкин и повернулся к Рыжему:
- Давай по порядку, болезный. Очень мне интересно во всех подробностях узнать, как проходила "встреча".
Рыжий откашлялся в кулак и нехотя, монотонным голосом вызванного к доске двоечника принялся излагать подробности. Дойдя до кульминационного момента, он слегка замялся, покосился на приятелей, потом на Аверкина, запнулся, помолчал и стал рассказывать дальше.
Саныч отлично понял смысл этой заминки: Рыжему до смерти хотелось приврать, свалив неудачу на объективные обстоятельства, но он на это не отважился, потому что знал, что Саныч сразу же его расколет.
"Стоп, - подумал Аверкин. - Неудачу? Какую еще неудачу? Откуда у меня взялась уверенность в том, что эти придурки снова сели в лужу? Он же еще ничего толком не сказал..."
Но Рыжий говорил, и неприятная уверенность крепла. Потом он замолчал, сказав все, что знал, и в комнате повисла гробовая тишина: Аверкин держал паузу, давя в себе безудержный, слепой и бессмысленный гнев. Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам... Сам... Сам! Да какого дьявола, почему он всегда и все должен делать сам?! А эти обломы тамбовские ему на что - зарплату получать?
- Если я правильно понял, - сдавленным от загнанной в самые кишки ярости голосом процедил он, - весь этот народный эпос сводится к простой констатации того факта, что задание вами провалено. Выражаясь понятным для вас языком, вы упустили клиента, зато замочили никому не нужного пса, наделав шума, подняв на ноги всю округу и едва успев сделать ноги. Вы, трое здоровенных парней, тренированных, обученных, прошедших Чечню, не справились с одним человеком!
- Да чего там - не справились? - буркнул Рыжий, который тоже когда-то служил в спецназе и лучше других понимал, что Аверкин прав на все сто. - Так уж и не справились... Не спорю, контрольного выстрела не получилось, но отделали мы его так, что вряд ли до утра дотянет.
- Факт, - снова встрял Тюлень. - Я его битой по черепушке отоварил, а удар у меня - сами знаете.
- Какой у тебя удар, я знаю, - устало согласился Аверкин. - А вдруг у этого парня такая же черепушка, как у тебя? Тогда его ломом не убьешь, особенно если по лбу...
Это уже была шутка. Аверкин воспринял возвращение чувства юмора философски: ну что ж теперь делать?
Прокол, конечно, и притом позорный, дилетантский, совершенно необъяснимый, если принять во внимание послужные списки и богатый боевой опыт стоявших перед ним людей. За каждым из них из самой Чечни тянулся длинный кровавый след, и убивать они могли так же легко и бездумно, как плотник забивает гвозди, а профессиональный водитель вертит баранку.
Командирская шутка возымела ожидаемый эффект: битое воинство Саныча несколько приободрилось, воспрянуло духом, а Тюлень, к которому эта шутка была обращена, и вовсе изобразил на своей поцарапанной морде подобие улыбки. Саныч дал им расслабиться окончательно, а потом нанес удар.
- Вот что, бойцы, - сказал он, - давайте подведем итоги. Не знаю, в чем тут дело, но работаете вы день ото дня хуже. У нас не мебельная фабрика и не ликеро-водочный завод, так что придется обойтись без профсоюзных собраний, выговоров, больничных листов и лишения премиальных. Речь, ребятки, не о выполнении плана, а о наших с вами жизнях. Это совсем как на войне, только немножечко жестче, потому что от теперешнего нашего противника в тылу не спрячешься, в госпитале не отлежишься. Поэтому решим так...
Он легко встал из глубокого мягкого кресла и, бесшумно ступая по ковру, подошел к Тимохе.
- Руки болят? - участливо спросил он.
- А то! - буркнул Тимоха. - Этот бешеный шакал мне сухожилие перегрыз. Док говорит, если не сделать операцию, три пальца на правой руке двигаться не будут. Сук-к-кин сын!
- Да, это серьезно, - с прежним участливым выражением произнес Аверкин. Он говорил с таким сочувствием и теплотой, что сообразительный Рыжий начал что-то подозревать. Он даже слегка подался вперед, как будто намереваясь помешать Аверкину привести в исполнение его замысел, но Саныч только глянул на него, и Рыжий увял. - Отдохнуть тебе надо, - продолжал Аверкин, кладя Тимохе на плечо костистую широкую ладонь. - Какой из тебя, безрукого, работник? Вот и отдохни.
Его рука метнулась вперед неуловимым для глаза движением, раздался тихий, едва слышный хруст, и Тимоха, сломавшись в коленях, мягко повалился на ковер.
Через некоторое время в уголке его рта показалась струйка темной крови.
Аверкин резко повернулся к остальным, и те испуганно отпрянули.
- Закатайте эту падаль в ковер и выбросьте подальше, - спокойно скомандовал он. - Или у кого-то есть возражения? Что ж, давайте обсудим. Кто первый?
Первых почему-то не оказалось, вторых тоже, да и третьи как-то не спешили выйти на передний план. Вместо этого Рыжий склонился над Тимохой, пригляделся, прислушался, пощупал у него на шее пульс, выпрямился и проворчал:
- Дышит. Живого, что ли, в ковер закатывать?
- Дышит? - удивился Аверкин. - Старею я, что ли?
Он коротко и точно ударил ногой, обутой в высокий армейский ботинок на толстой рубчатой подошве. Тимоха булькнул, как наполненный водой бурдюк, и затих.
- Теперь не дышит, - сказал Аверкин. - Ну?!
Он вернулся в кресло, поближе к своему пистолету, и стал наблюдать, как Рыжий с Тюленем закатывают тело своего приятеля в ковер. Убитый был человеком Аверкина, одним из самых доверенных, и ковер тоже был его потертый и затоптанный, но все равно свой, привычный, почти что родной, - и Саныч подумал, что кое-кто дорого ему за это заплатит. Слишком многое было принесено в жертву из-за какой-то ерунды, а дело все тянулось, и каждый день, как по заказу, приносил новости, преимущественно поганые - такие, что лучше бы их и не было.
- Лучшая новость - это отсутствие новостей, - сказал он вслух и закурил.
- А? - переспросил Рыжий, повернув к нему испуганное лицо.
- Ничего, - сказал Аверкин, массируя ладонью лицо, - это я так, думаю вслух. Ковра жалко, блин...
А у тебя, Рыжий, ничего не болит?
- Нет, - сказал Рыжий.
Говорил он невнятно из-за чудовищного кровоподтека на лице, но решительно и твердо.
- Врешь, - сказал Аверкин. - Плотнее перевязывайте, плотнее!
Тюлень и Рыжий в двух местах перехватили ковровый сверток шелковым шнуром, затянули узлы, и Рыжий отхватил лишний шнур своим спецназовским "скорпионом". Во время импровизированных застолий он любил хвастаться, что этот нож ему вручил сам президент, когда прилетал в Чечню на Новый год. Аверкин знал, что это не правда: в то время Рыжего в Чечне не было и быть не могло, он ушел из армии за три года до упомянутого события; тем не менее ножом Рыжий владел мастерски, а его вранье было очевидным и, следовательно, безвредным.
Толстый ковровый сверток, заметно вздутый посередине, здорово напоминал чудовищный блинчик с мясом. В некотором роде это и был блинчик с мясом;
Аверкин подумал, что крысы на свалке или раки на дне Клязьмы будут рады такому угощению. Вот она, жизнь: был человек, а стал ковровый блин с мясной начинкой.
