— Я считаю, что скоро умру здесь со скуки и если не сменю ненадолго обстановку, то сойду с ума. В действительности я был бы рад сойти с ума. — Он потянулся, зевнул и кивком указал в окно на величественную речную долину, по которой пролегал наш путь. При этом на его лице было написано вовсе не восхищение красотой пейзажа. — Я в состоянии выносить это лишь в течение некоторого времени, а потом у меня появляется желание, скажем, поджечь эти поля. Просто чтобы внести хоть какое-то разнообразие.
Мне захотелось выбранить его за эти мысли, внушить, что если он пойдёт в вагон-ресторан, то от охранников не будет ни малейшей пользы. Я подумал, что, скорее всего, в вагоне-ресторане его привлекает не столько вкусная еда или общество других пассажиров, сколько выпивка.
— Сэр, не забывайте о событиях в Мюнхене. Думаю, что вам было бы разумнее оставаться в своём купе. Если желаете, я мог бы принести вам шнапс или бренди.
— Я хочу увидеть живых людей! — заявил в ответ Макмиллан и добавил, похотливо закатив глаза: — Раз уж у меня здесь нет женщин.
— Но… — попытался возразить я.
— Организуйте это, Джеффрис. Именно за это я вам плачу. — Безапелляционный тон не оставлял надежды на отступление.
— Я поговорю с вашими охранниками, сэр, — ответил я, борясь с желанием наказать этого спесивца за тщеславные потуги пустить окружающим пыль в глаза.
— Отлично, — одобрил Макмиллан, потирая руки, словно в предвкушении наслаждения. — Я хочу, чтобы двое из них сопровождали меня в вагон-ресторан. Вторая пара пускай остаётся здесь на карауле. У моих вещей. Они все смогут поесть, когда я лягу спать. — Последние слова, судя по всему, доставили ему большое удовольствие, как будто, помыкая ими, он обретал нечто большее, чем утоление голода.
— Я так и скажу им, — пообещал я, даже не задумываясь о том, что мне ответят эти люди.
Но те не разочаровали меня.
— Мы с капралом Хиршем пойдём вместе с ним, — сказал капрал Фостен, — и обеспечим этому курьеру безопасность даже против его желания.
Я был поражён: вместо того чтобы лопнуть от злости, он вёл себя совершенно безупречно.
— Я передам это ему, — ответил я и направился к Макмиллану.
— С вашего позволения, сэр, я пойду в вагон-ресторан и распоряжусь насчёт вашего обеда.
— Отлично, — так же восторженно заявил Макмиллан, — идите, Джеффрис. Я вот-вот умру от скуки.
— Непременно.
Я выскользнул из купе, питая тайную надежду, что главный кондуктор — самый высокий железнодорожный начальник в поезде — отговорит его от этого опрометчивого решения и тем самым разорвёт цепь абсурдных поступков. Но в своих расчётах я не принял во внимание присущее немецкой нации стремление угодить сильным мира сего. Мои попытки внушить немцам, какие неприятности может повлечь за собой этот обед, я попытался сделать вид, что это искреннее беспокойство преданного слуги за судьбу хозяина, привели лишь к заверениям, что все пожелания герра англичанина будут выполнены. Через сорок минут мы пришли к соглашению, что Макмиллану предоставят место только через полчаса. Вернувшись, я сообщил об этом моему хозяину, стараясь скрыть тревогу. Он был решительно настроен весело вступить на тропинку бедствий, а я оказался не в состоянии удержать его от этого. Но хуже всего было то, что я не имел понятия, где скрывается мой настоящий патрон.
— Конечно, я надену смокинг. Достаньте его, Джеффрис, он в шкафу. — Макмиллан был очень доволен собой и намеревался извлечь максимум удовольствий из неожиданно обретённой свободы. — Следующую ночь мы проведём в Страсбурге, а наутро помчимся дальше. Мы уже почти на месте, Джеффрис. И вы сможете вернуться к своим делам, если, конечно, мы не расторгнем раньше наш договор. Вам надлежит позаботиться о сохранности моего багажа, пока я… — Он сделал широкий жест, который должен был показать, что он не упустит случай обратить на себя всеобщее внимание. — Удостоверьтесь, что все мои вещи готовы к разгрузке. Даже не считаю нужным напоминать вам, Джеффрис, что вы не должны проявлять расхлябанность на своём посту.
Я помог ему одеться для ужина, и всё это время меня не покидало смутное ощущение неопределённой опасности. После многочисленных напастей и страхов последних дней меня могло встревожить что угодно. Пережив в течение десяти минут крайнее нервное напряжение (за это время я ухитрился получить два язвительных замечания от Макмиллана), я решил испробовать иную тактику: принялся щипать и колоть себя. В итоге я чуть не убедил себя, что угодил в самое сердце Братства, как прохожий в лесу может свалиться в яму с гадюками. Не имея возможности найти или даже узнать о месте пребывания Майкрофта Холмса, я ощутил себя мореплавателем в утлой шлюпке посреди бушующего моря.
Капралы Хирш и Фосген дожидались, пока Макмиллан выйдет из купе. Когда же выход наконец состоялся, Фосген встал в авангарде, Хирш замкнул короткую процессию, и два капрала, прямые и жёсткие, как игрушечные солдатики, повели Макмиллана обедать в вагон-ресторан. Я же принялся наводить порядок в купе и собирать вещи, чтобы по прибытии на станцию можно было незамедлительно выгрузить багаж. Как можно осторожнее я принялся проверять, все ли вещи целы. Я брал каждый баул в руки очень аккуратно, оглядев со всех сторон, на случай, если туда умудрились незаметно спрятать какую-нибудь чертовщину. Не могу сказать, чего я опасался, — стрелы, отравленной редким ядом, подобной той, что поразила моего противника в Люксембурге, или ядовитого паука, но мне совершенно не хотелось случайно наткнуться на что-нибудь в этом роде.
Закончив работу, я отправился в своё купе и весь оставшийся вечер составлял отчёт для Майкрофта Холмса, изучал информацию, содержавшуюся в присланных записных книжках, а также ещё раз обработал шрам на лбу. Синяк на щеке переливался различными цветами, от желтовато-зелёного до лилового и буро-синего. Слава богу, Элизабет не видит меня сейчас. Подумав о невесте, я внезапно понял, что до Англии и безопасности ещё очень далеко.
Предаваясь этим спокойным занятиям, я пытался внушить себе, что за нами с Макмилланом уже никто не следит, поскольку мы изменили маршрут и скоро покинем Германию.
Около десяти вечера мы пересекли Рейн и вскоре прибыли на станцию. Оттуда нас отвезли в Страсбург, где мы расположились на ночь во второразрядной гостинице. Мой номер находился через две двери от апартаментов Макмиллана. Это мне не понравилось, но, поскольку при нас были охранники, я решил не возражать.
Проснувшись утром, я почувствовал, что ко мне возвращается оптимизм и аппетит, которого я не испытывал с Люксембурга. Но хорошее настроение покинуло меня, едва я вспомнил о многочисленных случаях с неосмотрительными авантюристами, которые позволили себе расслабиться, не убедившись в том, что все опасности остались позади. Им пришлось сторицей расплатиться за свою беспечность. От этих мыслей сразу же исчез и аппетит. Потыкав вилкой в завтрак, я попытался пробудить его, но тщетно.
Макмиллана не посещали мрачные мысли. Он объявил, что прекрасно провёл вечер в ресторане, общался с другими пассажирами и, как подобает джентльмену, сыграл пару робберов в вист, выиграв немного денег. Он был рад тому, что опять находится на твёрдой земле, и был бы не прочь провести здесь ещё несколько часов.
— Когда мы попадём в Мец, то сможем чувствовать себя в такой же безопасности, как на английской земле, — убеждённо заявил он.
— Надеюсь, что вы правы, сэр, — ответил я, расставляя многочисленные чемоданы и баулы, чтобы отправиться на вокзал. Меня не покидала мысль о том, что в Англии находится Викерс, который отправил меня сюда.
— Мне всегда нравился Страсбург, — сказал Макмиллан, глядя в окно. — Он такой… такой европейский. Ни в Англии, ни в Шотландии нет ничего подобного. — Тут его внимание привлекли тяжёлые облака. — Сегодня будет сильный дождь. Это может задержать нас в пути. — Он в раздражении скривил рот.
— Это возможно, сэр, — согласился я, стараясь не смотреть в небо.
— Наши охранники, наверно, уже ждут нас, — с лёгким вздохом сказал он после затянувшейся паузы.
— Это была мудрая предосторожность с вашей стороны, нанять их, — сказал я как можно беззаботнее. Но меня всё сильнее охватывало дурное предчувствие. Напрасно я уговаривал себя, что это только реакция на потрясения последней недели, что это из-за них я стал таким впечатлительным и волнуюсь без видимой причины.
— Вы хорошо спали, Джеффрис? — спросил Макмиллан. В его голосе неожиданно для меня прозвучало сочувствие. — У вас сегодня мрачный вид. Может быть, вас опять беспокоит рана на лбу? Если хотите, пока мы в Страсбурге, можете обратиться к врачу. Пусть он посмотрит, не воспаляется ли ваша рана.
— Спасибо, хорошо, — ответил я, ощупывая шрам. Он начал затягиваться и зудел. — А рана уже заживает.