Филя был страстный автомобилист, еще в МУРе специализировавшийся на автоугонщиках и разнообразном криминале, связанном с автотранспортом, а теперь, на частной службе, всемерно развивал свои знания.
— Иди к черту, — сказал Денис.
— Ответ неправильный. На самом деле я проводил социологический опрос среди наших клиентов…
— Филя, лучше проверь запаску!
По дороге Денис продолжал рассказывать, что еще удалось узнать о «Гамме».
— Вкусненькое я припас на десерт. Однажды,
Александр Борисович, они почти организовали переворот в южной союзной республике.
Турецкий в этот момент собирался стряхнуть пепел за окно, но джип скакнул, и получилось — себе на джинсы.
— Ты шутишь?
— За что купил. То есть нет, конечно, это Макс «купил» — нарыл в фээсбэшном архиве.
— Ничего нет святого для твоего Макса, — ухмыльнулся Турецкий.
— Рассказывать или нет?
— Он еще спрашивает! Немедленно рассказывай.
— Первые учения «Гаммы» проводились так. Диверсионные группы забрасывались на «вражескую» территорию. Маскировались и легендировались. В свою очередь, «противник» не знал об их существовании. Местные органы КГБ, МВД в курс дела не ставились.
— Разве по логике вещей, насколько я понимаю, им не предписывали из Центра — найти и обезвредить «диверсантов»?
— Сейчас все поймете. В восемьдесят девятом году «Гамма» должна была дезорганизовать службу «противника», в роли которого выстурал КГБ Грузии. В республике высадилось несколько групп, у каждой из которых была своя задача. Одни, например, должны были захватить важнейшего, так сказать, секретоносителя — начальника отдела кадров КГБ. Первоначально его собирались брать дома. Проникли в квартиру — под видом жэковских сантехников, но неудачно, дома не застали. Тогда поступили по-другому — взяли его в подъезде. Лампочки в подъезде были выкручены, и он не успел ничего даже понять. Вошел в свой дом, и все — локализованная охрана осталась снаружи. Укол сильного снотворного и — на самолете в Москву. То же самое хотели проделать и с председателем грузинского КГБ, но все-таки не рискнули — мог выйти большой скандал.
— Стоп-стоп, — прервал Турецкий. — Как это понять? Они что же, такие учения по собственной инициативе проводили? Без санкций руководства?!
— Ну да, в том-то все й дело, — подтвердил Денис.
— Рехнуться можно… Ладно, и что они сделали с шефом грузинских комитетчиков?
Денис ухмыльнулся:
— Сфотографировали его в оптическом прицеле винтовки, а потом показали: смотрите, вы были на волосок от гибели.
— Остроумно. Грузины, надо думать, были в шоке.
— Да они вообще ничего заметить не успели, в том-то и дело! Начальника отдела кадров в тот же день вернули назад, да еще с лишней орденской планкой. Это все была затея Лукьянова, а Баринов — тот самый дед, про которого дядя Слава рассказывал, — ничего не знал, оказывается. Он пришел в бешенство и подготовил для председателя КГБ докладную записку, в которой предлагал немедленно «Гамму» расформировать, пока она больших глупостей не натворила. Основной тезис был следующий: это спецподразделение оказалось сконструировано таким образом, что не воспринимает никаких приказов извне, и когда-нибудь этот спрут сожрет и сам КГБ. В принципе он был не так уж и не прав. Ну а Лукьянов, конечно, подготовил свою записку, совершенно отличную. Тут они и разошлись как в море корабли. Может быть, идея была и неплоха, но… как известно, революцию начинают идеалисты, а заканчивают подлецы, которые этих идеалистов истребляют.
— Результат нам известен, — кивнул Турецкий. — Баринова разжаловали и отправили на покой. «Гамма» осталась и мутировала. Что еще ты выяснил?
— Я для вас, Сан Борисыч, передачку записал. Точнее, мне эту запись достали на телевидении, потому что, насколько я понял, в эфир она все-таки не пойдет.
— Какую передачку?
— Сейчас увидите. Коля, будь другом, организуй просмотр. — Денис остановил машину, и Турецкий поменялся местами со Щербаком — пересел на заднее сиденье, а спереди Денис установил небольшую «видеодвойку».
«У нас в гостях кандидат политических и доктор психологических наук Арнольд Сергеевич Лукьянов…»
— Оп-па, — сказал Турецкий. — Так он у нас большой ученый, оказывается?
— Чего-то там членкор, — кивнул Денис. — Да вы смотрите дальше. Сейчас такие перлы пойдут…
«Ведущий. Арнольд Сергеевич, что вы думаете о сегодняшнем терроризме в стране? Сможем ли мы привыкнуть к нему, как к повседневному явлению нашей жизни?
Лукьянов. К террору привыкнуть невозможно. Не дай бог, пройдет очередная серия терактов, и снова страна погрузится в ощущение полной беззащитности.
Ведущий. Любое экстраординарное событие высвечивает людей, как рентген. Что в нашем обществе проявили ужасные события последнего времени?
Лукьянов. Две сильнейшие психологические тенденции в сознании наших людей. Первая — паразитизм. Вторая — инфантилизм. С одной стороны, крик «почему нас не защитили?!», а с другой — какая-то дикая эйфория, пир во время чумы — живем один раз. Обе эти тенденции связаны. Мы привыкли к роли маленьких детей, у которых есть сильный папа. Эти тенденции хороши в условиях стабильного общества. Но в кризисном они мешают движению вперед. Трагедия заключается в том, что люди оказываются катастрофически не готовы к террору, который в кризисном обществе неизбежен.
Ведущий. А разве к терактам должно готовиться общество? Для этого есть спецслужбы, ФСБ, разведка…
Лукьянов. Нет таких спецслужб, которые могли бы гарантированно предотвращать все подобные ситуации. И никогда не будет. Один из атавизмов прошлого — это вера во всесилие спецслужб. КГБ давным-давно нет, а мы все стонем: где он, всесильный комитет? Да, тоталитарный режим в состоянии справиться с террором. Режим Муссолини всерьез прищемил итальянскую мафию, при Гитлере почти не было уголовной преступности, да и при Сталине тоже было относительно спокойно. То общество антикризисно, и спецслужбы технически могут отследить «возмущающие» моменты. Плюс система доносительства или бдительности — лучше назовем ее так.
Ведущий. Почему лучше?
Лукьянов. Потому что сейчас она будет возникать и у нас, и мы будем искать хорошее цивилизованное, необидное слово, чтобы ее обозначить. Потому что она нужна.
Ведущий. То есть мы что же, будем призывать: граждане, стучите друг на друга?!
Лукьянов. Да вся Европа давно так живет! Не говоря уж об Америке. Попробуйте там забить гвоздь в стену после одиннадцати вечера. Через пять минут вам в дверь позвонит полицейский, которому сообщат соседи… Система полного контроля друг за другом!
Ведущий. Послушайте, но ведь это совершенно изменит настроение в обществе — все станут бояться всех, шарахаться от малейшего шороха!
Лукьянов. Мы и так живем в условиях войны, значит, так и должно быть. А мы абсолютно расслаблены, привыкли, что у нас безопасные города, молодняк гуляет ночи напролет.
Ведущий. Значит, надо постоянно ждать новых терактов?
Лукьянов. Террор — это оружие слабых, притесняемых сильными. Пока есть насилие, будет существовать и ответ на него. Насилие неистребимо, поэтому террор вечен. Это всего лишь инструмент.
Ведущий. Так что же, покончить с террором невозможно?
Лукьянов. Нет, но можно его минимизировать, то есть довести до приемлемого уровня…»
На этом запись прекращалась.
— Что скажете, Сан Борисыч? — спросил Денис. — Довести до приемлемого уровня! Приемлемого для кого? Для его «Г аммы»? И кто будет доводить?
— Доктор наук, мать его! — взорвался Турецкий. — Да его надо в клетку посадить, а ключи отдать мне! Он же и есть главный террорист — с этой своей поганой стукаческой философией!
— Лучше мне ключи, — подал голос Щербак. — Я их быстрее потеряю.
Оставшуюся часть пути проехали в молчании.
Возможно, неправильно было представлять себе сотрудников «Гаммы» исключительно диверсантами и боевиками, возможно, каждый боец группы владел двумя-тремя иностранными языками, возможно, они знали высшую математику, «Критику чистого разума» Канта и могли собрать радиоприемник из древесной коры. Возможно, каждый день с утра они повторяют десять заповедей.
Все возможно. Но сейчас все это было неважно — Турецкий видел в этих людях безупречные машины для убийства, и с этим надо было немедленно что-то делать.
В детском лагере Жени Земляникиной не оказалось.
Турецкий, еще недавно убежденный в собственной интуиции, да что там интуиции — правоте, старался не смотреть на оперативников «Глории». Ему было неловко, стыдно, хотя он не понимал, где просчитался.
