— А чем болеет парень?
Тут выступил Раско, один из самых закоренелых сплетников в городе, склонный к преувеличениям:
— Говорят, это какая-то постыдная болезнь. И она не лечится.
— Сорокалетний Бикерс, самый молодой из клиентов парикмахерской тем утром, заметил:
— Речь, как я понял, идет о СПИДе, верно?
— Да, так утверждают.
— Получается, он заразился СПИДом и возвращается в Клэнтон?
— Ну, так говорят.
— Быть этого не может!
Слух подтвердился несколько минут спустя, в кафе в восточной части площади, где на протяжении вот уже многих лет завтрак подавала разбитная официантка по имени Делл. Ранние посетители, собравшиеся там, представляли по большей части сменившихся с ночного дежурства полицейских и фабричных рабочих; среди них затесалась пара «белых воротничков». И вот один из посетителей спросил:
— Послушай, Делл, а ты слыхала, что младший Кин возвращается домой?
Делл, часто сама распространявшая слухи просто от скуки, но верившая в надежные источники, ответила:
— Да он уже здесь.
— И у него СПИД. Так, что ли?
— Чем-то он болен, это точно. Весь такой бледный, худющий, выглядит словно ходячая смерть.
— Когда ты его видела?
— Я не видела. Но экономка его тетушки рассказала, что он приехал вчера днем. — Делл стояла за стойкой в ожидании, когда повар подаст с кухни заказанные блюда, все посетители разом смолкли и смотрели только на нее. — Да, парень болен, это точно. Причем неизлечимо, тут уж никто ничего не может поделать. В Сан-Франциско никто о нем не заботился, вот он и решил вернуться домой умирать. Печальная история.
— А где поселился?
— Ну, в большом доме он жить точно не будет. Семья собралась, посоветовалась и решила, что там ему не место. Потому что болезнь у него страшно заразная и смертельная. Поэтому его решили поселить в старом доме Исаака, что в Лоутауне.
— Так он что же, живет с цветными?
— Получается, так.
Понадобилось время, чтобы осмыслить услышанное, но постепенно все стало более или менее ясно. Трудно было смириться с мыслью о том, что Кин теперь живет по ту сторону железнодорожных путей, в «черном» квартале, однако подобное решение выглядело логичным. Нельзя же селить больного СПИДом в той части города, где проживают белые.
Делл меж тем продолжила:
— Одному Господу известно, сколько хижин и домов старик Кин купил и построил в Лоутауне. Думаю, ему до сих пор принадлежат несколько десятков.
— Послушай, а с кем же парень живет?
— Да мне как-то без разницы. Просто не хочу, чтобы он появлялся здесь.
— Все же интересно, Делл. Что ты сделаешь, если он вдруг выйдет и попросит подать ему завтрак?
Она вытерла руки полотенцем, уставилась на мужчину, задавшего этот вопрос, стиснула челюсти, а потом ответила:
— Знаешь, я имею право отказаться обслуживать кого угодно. Постоянных клиентов, конечно, никогда не обижу. Но если он заявится, попрошу его выйти вон. Вы должны помнить, ребята: парень жутко заразный, и речь идет не о какой-то там простуде. Если я обслужу его, потом из его тарелки и стакана будет есть и пить кто-то другой. Вы только вдумайтесь в это!
Они довольно долго размышляли об этом.
И вот наконец кто-то сказал:
— Все же интересно, сколько ему еще осталось?
Этот же вопрос обсуждался на другой стороне улицы, на втором этаже здания суда, в канцелярии, где собравшиеся на утренний кофе сотрудники грызли печенье и делились последними новостями. Майра, отвечающая за сделки с земельными участками, окончила среднюю школу на год раньше Адриана Кина. И конечно, все они уже тогда замечали, что он какой-то другой. А потому речь держала она.
Через десять лет после выпуска Майра с мужем отдыхала в Калифорнии и решила позвонить Адриану. Встретились они за ленчем в заведении под названием «Пристань рыбака», где за окнами открывался впечатляющий вид на Алькатрас и мост Золотые Ворота, и прекрасно провели время, вспоминая жизнь в Клэнтоне. Майра уверяла Адриана, что с тех пор в родном городе ничего не изменилось. Адриан же откровенно рассказывал о себе. Шел 1984 год, и жизнь он вел в целом свободную и счастливую, особых личных привязанностей у него не было. Беспокоил его только СПИД, хотя в ту пору Майра почти ничего не знала о такой болезни. Первая волна эпидемии накрыла местное сообщество геев, последствия и потери были просто пугающие. Широко пропагандировались изменения в образе жизни. Некоторые больные «сгорали» за полгода, сказал Адриан Майре и ее мужу. Другим удавалось продержаться несколько лет. Адриан уже потерял несколько близких друзей.
Майра описывала этот ленч в мельчайших подробностях, ей едва ли не благоговейно внимали слушатели — с десяток сослуживцев. Уже сам факт, что она побывала в Сан-Франциско и проехала по знаменитому мосту, резко выделял ее среди остальных. Они видели снимки — она не раз их показывала.
— Говорят, он уже здесь, — заметил один из клерков.
— И сколько еще протянет?
Но Майра не знала ответа на этот вопрос. После той встречи за ленчем прошло пять лет, с тех пор она ни разу не общалась с Адрианом, и уж тем более не собиралась делать этого теперь.
Новые факты появились пять минут спустя, когда в парикмахерскую зашел некий мистер Рутледж, который еженедельно подравнивал здесь волосы. Его племянник вставал на рассвете и развозил утренний выпуск «Тьюпело дейли». В каждый дом центра Клэнтона приходила эта газета. Племянник был в курсе слухов, а потому проявлял бдительность. Медленно катил на велосипеде по Гаррисон-стрит и поехал еще медленнее, когда приблизился к дому старого Кина. И именно этим самым утром, буквально два часа назад, он столкнулся лицом к лицу с незнакомцем, которого никогда уже не забудет.
Мистер Рутледж красочно описал эту встречу:
— Джой сказал, что никогда прежде не видел такого больного человека. Худой, изможденный, кожа бледная как у трупа, на руке какие-то пятна, щеки ввалились, волосы редкие-редкие. Он сказал, парень выглядел как только что преставившийся. — Рутледж редко описывал факты, не приукрасив их, и это было хорошо известно всем. Однако слушали его внимательно. И никто не осмелился указать на то, что вряд ли Джой, туповатый мальчишка тринадцати лет, стал бы употреблять такое слово, как «преставившийся».
— И что он сказал?
— Джой сказал «доброе утро». На что тот парень ответил «доброе утро». И Джой протянул ему газету. Но осторожненько так, издали, чтобы не прикоснуться к больному.
— Умница.
— Ну а потом вскочил на велосипед и умчался прочь. Вроде бы эта зараза по воздуху не передается, а?..
Никто не осмелился высказаться на эту тему.
Примерно в половине девятого Делл узнала об этой встрече и пустилась в рассуждения о состоянии здоровья Джоя, а уже через пятнадцать минут Майра и ее коллеги возбужденно обсуждали похожего на призрак человека, который так напугал мальчишку-почтальона перед домом старика Кина.
Примерно час спустя патрульная полицейская машина проехала по Гаррисон-стрит, и двое копов заметно напряглись, высматривая, не появится ли призрак. К полудню уже все жители Клэнтона знали, что умирающий от СПИДа человек находится среди них.
Сделка не потребовала долгих переговоров. Да и любые споры в подобных обстоятельствах были бы просто неуместны. Слишком уж неравным было положение сторон, а потому белая женщина получила все, что хотела.
Белой женщиной была Леона Кин. Для близких — тетушка Леона, а для всех остальных — Леона Львица, глава старого, ныне угасающего рода. Черной женщиной была мисс Эмпория, одна из двух старых дев, проживающих в Лоутауне. Эмпория была старшей — по ее собственному утверждению, ей уже стукнуло семьдесят пять, хотя никаких документов, подтверждающих или опровергающих это, не сохранилось. Семейству Кин принадлежал дом, который целую вечность арендовала Эмпория, и, поскольку интересы собственника превалируют над всеми остальными, сделка совершилась столь быстро.
Эмпория должна заботиться о племяннике Леоны, а после его смерти она получит недвижимость в собственность. Маленький розовый домик на Рузвельт-стрит будет принадлежать ей, причем без каких-либо дополнительных условий. Передача недвижимости в собственность чужих людей не имела особого значения для членов семьи Кин — они уже долгие годы разбазаривали имущество Исаака. А вот для Эмпории эта передача означала все. Сама мысль о том, что она станет законной владелицей любимого домика, перевешивала все страхи и сомнения. Вот Эмпория и согласилась присматривать за умирающим белым парнем.
Поскольку тетушка Леона даже в мыслях не допускала, что кто-то может увидеть ее по ту сторону железнодорожных путей, она договорилась с садовником: он отвезет мальчика туда, в последнюю его земную обитель.
