— Народ нам ни к чему, — сказал Александр Борисович. — Татьяна Олеговна, вы курите?
— Иногда, — сказала Акишина.
— А где вы курите?
— У нас есть специальное место для курения. Но там тоже могут быть люди.
— Тогда как насчет того, чтобы прогуляться по улице? У вас ведь сейчас «окно» в занятиях?
Акишина посмотрела на настенные часы и кивнула:
— Да, почти на полчаса. Если хотите, давайте прогуляемся. Я только плащ наброшу.
Рядом с музыкальной школой, в которой работала Акишина, был разбит небольшой скверик. Туда и направились Турецкий и Акишина.
Расположились они на скамейке. Турецкий закурил сигарету.
— Татьяна Олеговна, — начал он, — разговор у нас с вами будет серьезный. Я хочу, чтобы вы отвечали на мои вопросы честно и четко.
Акишина посмотрела на Турецкого и вдруг ослепительно улыбнулась (должно быть, эта улыбка всегда срабатывала в разговоре с мужчинами).
— Вы так говорите, будто я у вас в кабинете на допросе, — весело сказала она.
— Надеюсь, что до этого не дойдет, — сказал Турецкий без всякого юмора. — Как Вера? С ней все в порядке?
Акишина покосилась на Александра Борисовича. Пожала плечами:
— А что с ней может быть?
Турецкий усмехнулся. Эта женщина явно умела врать, ее интонация была абсолютно спокойной, с легким оттенком удивления.
— Нам известно, что вы встречаетесь с Андреем Максимовичем, — сказал Турецкий.
Вот теперь Акишина слегка побледнела.
— Что значит — встречаюсь? — спросила она. — И вообще, кто это — Андрей Максимович?
— Андрей Максимович — это человек, который похитил вашу дочь, Татьяна Олеговна, а Денис Грязнов — мой старый знакомый. Я знаю все детали этого дела. Вы, кстати, в курсе, что Максимовичу грозит семь лет тюрьмы?
Татьяну Олеговну передернуло так, словно ей внезапно стало холодно.
— Никакого похищения не было, — твердо сказала она. — Не верите — спросите Веру.
Турецкий покачал головой:
— А я не про похищение. Максимовичу и его друзьям будут инкриминироваться преступления, предусмотренные частью второй статьи сто восемьдесят седьмой УК РФ — изготовление или сбыт поддельных кредитных карт и иных платежных документов. Наказание, предусмотренное этой статьей, — от четырех до семи лет.
Акишина молчала.
— Надеюсь, вы к этому не имеете никакого отношения? — поинтересовался Турецкий.
— Я про это ничего не знала. А то, что я изменяла мужу… Я просто влюбленная женщина, только и всего. Разве это преступление — любить человека, который моложе тебя?
Александр Борисович нетерпеливо дернул щекой:
— Бросьте, я ведь не об этом. Вы знали, что Вера в Подольске. И знали, что она принимает участие в изготовлении фальшивых карт.
На какое-то мгновение лицо Акишиной стало холодным и неприветливым. Но она взяла себя в руки и сказала мягким голосом:
— Ничего я не знала. Я догадывалась, что они задумали какую-то авантюру, но Андрей никогда не посвящал меня в свои дела. Он просто сказал, что им нужен хороший программист. И еще он сказал, что Вера получит за свою работу хорошие деньги. Не знаю, как бы поступили вы, но меня этот довод убедил. Верочка учится в престижном вузе на платном отделении. Кроме того, ей нужны деньги на модную одежду, на карманные расходы. Вы ведь знаете молодых. Сергей Михайлович — очень строгий отец. Он никогда не баловал Верочку. Вот я и подумала: если она заработает немного денег, кому от этого будет плохо?
Турецкий вздохнул:
— Татьяна Олеговна, вы знаете такое выражение «вешать лапшу на уши»?
Ресницы Акишиной обиженно дрогнули.
— Вы хотите сказать, что я вас обманываю?
— Уже сказал. Вы меня обманываете, и очень неловко. Напомню вам, что вы сейчас не у себя в классе, а я — взрослый человек. Поэтому кончайте юлить.
На глазах у Акишиной выступили слезы. Она нахмурила брови и нервным жестом подняла воротник плаща.
— Это у вас такая манера — говорить женщинам обидные слова? — сказала она дрогнувшим голосом.
Турецкий внимательно посмотрел на ее точеный профиль и покачал головой.
— Ваша наивность меня удивляет, — сказал он. — Неужели вы и впрямь думаете, что окружающие вас люди идиоты? Или… — Он пожал плечами. — Не знаю, с виду вы вроде абсолютно нормальная женщина.
— Спасибо, — пролепетала Акишина. — Большое спасибо за деликатное обхождение с женщиной. Могли бы сразу надеть на меня наручники. Или приставить к виску пистолет.
— Не утрируйте. Лучше скажите, о похищении вашего мужа вы тоже знали заранее?
— Что? Да вы в своем уме? — Акишина нервно хохотнула. — По-вашему, я участвовала в похищении собственного мужа?
— Почему бы нет? — усмехнулся Александр Борисович. — Вы ведь участвовали в похищении дочери.
Акишина тихо застонала.
— Сколько можно повторять, — произнесла она страдающим голосом, — это не было похищением! Это просто досадное недоразумение, ясно вам? Перед Грязновым я уже извинилась и выплатила всю причитающуюся сумму. И хватит об этом.
— Хватит так хватит, — пожал плечами Турецкий. — Поговорим о другом.
Александр Борисович сунул руку в карман куртки и достал пачку фотографий. Акишина уставилась на пачку и прищурилась.
— Что это? — быстро спросила она.
— Вы, — ответил Турецкий. — Собственной персоной. — Он взял верхнюю фотографию и протянул Татьяне Олеговне. — Желаете ознакомиться?
Акишина взяла фотографию и, близоруко сощурившись, поднесла ее к глазам. Ее худощавое лицо осунулось еще больше. Она медленно перевела взгляд на Турецкого.
— Так, значит, вы… — Губы Татьяны Олеговны затряслись. — Боже, как это низко!
— Согласен, — вздохнул Турецкий. — Приятного во всем этом мало. Но, делая грязную работу, невозможно не испачкаться. К тому же…
— Что на других? — перебила его Акишина.
— Неважно, — спокойно сказал Турецкий и, аккуратно сложив фотографии, спрятал пачку в карман. Повернулся к Акишиной. — Ну так как? Вам хватит того, что видели, или хотите прослушать пленку с записью вашего разговора с Херсонским?
— Не хочу я слушать никакую пленку! — вскрикнула Акишина неприятным, визгливым голосом.
— И то верно, послушаете на суде.
Губы Акишиной побелели. Она подняла руки и прижала узкие ладони к лицу.
— Господи… И откуда вы только беретесь такие?.. — Она отняла ладони от лица и снова посмотрела на Турецкого, на этот раз она не скрывала ненависти. — Лезете, да? Суете свой нос в чужие дела? Копаетесь в грязном белье, как какие-нибудь жуки? И, наверное, гордитесь собой.
Турецкий слушал ее не перебивая. Он только курил и время от времени стряхивал пепел на землю. Он уже понял, что Акишина по натуре истеричка, и не хотел подстегивать ее больные нервы грубыми словами. Он решил слушать. В порыве словооизвержения склонные к истерии люди зачастую говорят больше, чем хотят. Их, что называется, несет. Они просто не могут остановиться. Похоже, с Акишиной сейчас случился именно такой припадок. Лицо ее, еще минуту назад бледное, возбужденно порозовело. Глаза блестели недобрым, истеричным блеском. Пальцы рук, опущенных на колени, нервно вздрагивали, словно через них пропускали электрический ток. Говорила она быстро и сбивчиво.
— Думаете, поймали меня, да? Прижали к стенке — или как там у вас это называется? Теперь будете рапортовать начальству о том, что поймали бандитку! Похитительницу собственного мужа! Боже мой, какая глупость… Но зачем? Ответьте, раз вы такой умный, зачем мне его похищать? Ради денег? Но у нас с Сережей всегда все было общее. Если бы мне понадобились деньги, я бы просто у него попросила. И он бы мне дал. Он всегда давал мне столько, сколько я просила.
— Тогда зачем вы его похитили?
— Хотите знать — зачем? Я скажу! Я скажу зачем! Затем, что он слишком путался под ногами! Он мешал хорошему делу, которое могло помочь тысячам людей!
— Вы имеете в виду бизнес Херсонского?
— Почему вы говорите со мной таким тоном? Мы, кажется, не у вас в прокуратуре, а на улице! Здесь я не позволю вам говорить со мной таким тоном!
— Извините, я не хотел вас обидеть.
— Но вы это сделали!
— Татьяна Олеговна, — мягко, почти ласково сказал он, — похитив вашего мужа, Херсонский совершил преступление, но еще не поздно все переиграть. Вы ведь наверняка не думали, что все зайдет так далеко.
— Господи, ну разумеется! Разумеется, я не думала, что все так далеко зайдет! — Похоже, Акишина ухватилась за слова Турецкого как за спасительную соломинку. — У меня и в мыслях не было причинить вред Сергею. Яша сказал, что у Сергея сдали нервы и что своим упрямством он вредит не только коллегам, но и себе самому.
«Вот и ответ», — порадовался в душе Александр Борисович. А вслух спросил, не давая Акишиной сделать паузу:
