поверить, но он познакомился со мной просто потому, что влюбился. Женщина никогда такое ни с чем не перепутает. Я не дочь олигарха, не денежный мешок. Я просто несчастная мать, у которой отобрали единственного ребенка, которая зарабатывает нелегким трудом. Скажу объективно: Феликс неотразим для нашего пола, он этим умело пользовался. Мог выбрать кого угодно, но предпочел меня.
– Петруничева, – раздраженно вмешалась прокурор. – Мы долго будет слушать сочинения на тему ваших любовных переживаний? Это не имеет отношения к делу.
– Имеет, – загадочно произнесла Стелла. – Очень даже имеет. Потому что я сейчас снимаю все свои обвинения, я не стану требовать никакой компенсации. И более того: мы выслушаем приговор суда, и я поеду за Феликсом к месту его заключения, даже если его пошлют на Крайний Север. Я поддержу его в его тяжком одиночестве, в изоляции от общества, покажу ему, как любовь способна исцелять раны. Я буду работать, делать что угодно: мыть полы, мести улицы, для того чтобы один красивый по жизни человек понял, что судьба дает ему второй, лучший шанс. Что он может наконец кому-то довериться. Мы вместе вынесем все, расплатимся с другими потерпевшими… И да, Федор Соловьев из Перми, я нашла время и место, чтобы сделать тебе предложение своей руки и сердца.
– Да ни фига себе, – вырвалось у Феликса.
В зале раздались отдельные аплодисменты. Оператор схватил план прокурорши с открытым от изумления ртом. Съемка закончилась. Под ней на канале посыпались комментарии, лайки, цветочки и поцелуйчики, обещания переводов. Самым популярным отзывом, который повторился не меньше тысячи раз был: «Стелла, ты декабристка! Я в шоке, и мы вместе». Ну и конечно: «Совет да любовь».
Первой Сергею перезвонила Марина, сказала:
– Она декабристка. Я в шоке. Давно я так не смеялась, особенно его реакция хороша. Но она заставит его понять, что такое полюбить за муки и за состраданье к ним.
– Какая дрянь, – произнес Алексей. – Сейчас начнет сшибать деньги на узников совести. Она точно поедет за ним?
– Думаю, у нее нет теперь выбора. Иначе фанаты не поймут, – ответил Сергей.
– Хоть это хорошо. Но как же я мечтаю, чтобы все забыли, что эта аферистка имеет отношение к Ване. В первую очередь сам Ваня, и навсегда.
– Товарищ, верь… – грустно произнес Сергей. – А почему нет? У нее впереди семейная жизнь, активный контакт с обществом. Ответственность за заблудшую душу Феликса.
– Сколько дали ему? – спросил Земцов.
– Шесть по трем эпизодам с компенсацией ущерба. Это просто то, что успели доказать.
– С такой подружкой может выйти раньше. Почти уверен в этом, – заверил Земцов. – Серега, а ты веришь, что она на самом деле не подельница?
– Я очень внимательно читал дело, слушал его и ее показания. Нет, она не была подельницей. Она ею стала. И я почти уверен теперь, что браки совершаются на небесах.
Родная кровь
Алексей вернулся домой после полуночи. Прошел на кухню, открыл холодильник, глотнул минеральной воды из бутылки. И только потом повернулся к Алене, которая пила чай с кексом за столом.
– Привет. А почему ты так поздно не спишь?
– Я уже легла. Но так холодно в квартире. Я поискала в шкафу и нашла там такую тепленькую, мягонькую кофточку, надела, сразу согрелась. Мне захотелось еще и чаю выпить.
– Боже. Как ты разговариваешь, – неожиданно для себя взорвался Алексей. – Ты взрослый и вроде бы адекватный человек. Ну почему не сказать: я нашла кофту. Почему «тепленькая, мягонькая кофточка»… Это почти безумное обожание самой себя делает тебя идиоткой.
Алена поднялась. Она была очень бледной.
– Ты был у нее? – спросила тихо. – Ты иногда приходишь таким… Как сейчас. И я тебя раздражаю, ты даже смотреть на меня не можешь. Коля сказал, что ты ездишь к ней. И что теперь ты точно с ней спишь.
– Твой брат шпионит за мной? Замечательно. Можно спросить: это его инициатива или ты попросила?
– Я не просила. Коля сам. И не надо о нем говорить так, как будто он враг. Он просто мой брат. Он родная кровь. Он один был со мной после смерти матери. Да и при ее жизни он один со мной возился. Кормил, стирал мою одежду. Еще подростком начал зарабатывать. И я не разрешу тебе его оскорблять из-за какой-то…
– Замолчи. Не говори то, что собиралась. И давай закончим этот разговор сегодня. А завтра, может быть, начнем другой, конкретный. Алена, нам пора расстаться. Ты ничего не потеряешь. Я просто соберу свои вещи и уйду. И буду платить тебе каждый месяц сумму по договоренности, чтобы погасить то, что мы потеряли по моей вине.
– Я… Я пока не могу об этом. Да, давай завтра. Спокойной ночи.
Алена почти выбежала из кухни. Алексей вошел в свой кабинет, включил компьютер, но не мог ни на чем сосредоточиться, успокоиться. Раздражение прошло, он не жалел, что сказал Алене о разводе, но его странно мучила сама ситуация. Его жена, оскорбленная, потрясенная, сейчас, среди ночи, одна. Ей больно, ей тревожно, она в растерянности, а тот, кого она считала самым близким человеком, – отныне ее враг. Алене не ведомы полутона. Нет. Только не это. Любые перемены можно решить в человеческом, гуманном, щадящем ключе. Он не хочет, он не может стать врагом для Алены. Она ни в чем не виновата. Вся вина только на нем. Это даже не потерянные деньги, не любовница. Алексей виновен перед женой и всем светом в том, что он не любит. Никогда не любил. А это уже обман. Это позор для мужчины.
Алексей подошел к спальне, повернул ручку двери… Но она оказалась закрыта изнутри на ключ! Это поразило его. Закрытая граница – это война.
Алена слышала, как Алексей пытался открыть дверь. С трудом сдержала себя, чтобы не открыть. Понятно, что он раскаивается во всем, что сказал. Про развод, наверное, просто от злости.
