конечно же… «…скотина двуличная под двумя именами». Алик, он же Олег, а также и Нина – и вот оно, пожалуйста: «Р», «О», «М», «А», «Н». Ну а Ирина – что Ирина, в целом вроде бы и ни при чем, и без нее совершенно спокойно можно было обойтись…
Пиликнуло сообщение: Гарик прислал селфачок из аэропорта и голосовое сообщение:
«Таня-джан, прости, все забываю тебе сказать – могу ошибаться, но, по-моему, тот мажор на «мерсе», с которым ты тачку мою парковала, – это и есть Нинкин клиент. Ехали вместе в одном купе, она его чуть на тот свет не отправила. Ну, ты поняла».
Я выслушала это со спокойствием отчаяния. Не будем сейчас о личном. Куда страшнее то, что моя версия, которую я сама же отмела как явно абсурдную – о том, что смерть Ольги выгодна только Нине, чтобы стать единоличной собственницей совместного предприятия, – была самой что ни на есть жизнеспособной.
Столько проколов в одном-единственном деле. Неужели я все-таки старею? Глупею? Теряю хватку и бдительность? Позволила своим личным симпатиям и антипатиям взять верх над здравым смыслом и логикой?
Как бы ни было стыдно и неохота, но на все вопросы придется ответить положительно. Все так, все верно.
Но мотивы, мотивы… а что мотивы? Нинке Ольга мешала заниматься любимым делом – так? Так. Ну а почему бы не предположить, что и Римма Роме мешала? Отцепив жену от бизнеса – зачем ей в тюряге бизнес? – можно было бы после… как это Нинка образно выразилась? Подчистить-отмыть, отребрендить – и все с чистого листа. Я не специалист в корпоративных тонкостях, но уверена, что все решаемо. Не исключено, что таким же образом можно и от самой Риммы избавиться, тем более что общих деток нет, насколько я понимаю, просто идете в загс с копией приговора – и готово дело.
Но, позвольте, изо всех этих, по сути, глупостей убивать человека?
Все же можно было решить иначе, разве не так?
Чтобы хотя бы чем-то заняться, я взяла чистый листочек и, не сходя с места, за полчаса набросала как минимум по пять абсолютно нелюдоедских вариантов – как для Нины, так и для Ромы.
Глупо и глупо.
Никак не получается. Зачем надо было Ольгу убивать-то, граждане уголовнички?
И снова зазвонил телефон. Вадик.
– Привет, клубничная душа! Ну что, как, заценила продукцию? Качество подходит? Стереть-то их стерли, да надо было форматнуть, а так восстановил кое-что.
– Ты о чем? – не поняла я.
– Ну как о чем? Или ты еще не дошла до ящика-то?
Я, мысленно закатывая глаза, ответила, что практически дошла и уже почти сыграла в него, и какой, к чертям, ящик он имеет в виду?
– Почтовый, – ответил Вадик, сбитый с толку, – я не вовремя, что ли? Прости, я ж не знал. Я заскакивал днем, не застал, ну и опустил флешку твою в ящик…
«Блин, точно! Ну что такое с головой-то!» – и, отблагодарив милого хакера и даже пообещав сходить с ним куда-то на что-то, я ссыпалась вниз по лестнице.
Глава 37
То, что я увидела, запустив флешку, окончательно подорвало мою веру в человечество.
Это были фото, изображавшие уже известную мне проклятую троицу – ныне безголовую покойницу Ольгу-Хельгу, мерзавку Нинку и – да, его самого. В таких позах, в таких одеяниях, что ни малейших сомнений в характере их отношений оставаться не могло. Такие, с позволения сказать, декорации даже рассматривать стыдно, не то что описывать!
И пусть для какого-нибудь печатного издания с маркировкой «18+» это и сошло бы за мировоззрение, пусть картинки получились (если абстрагироваться) весьма художественные, не скажу – красивые… да, и пусть ни один эксперт бы не подписался на то, чтобы сказать, что это порнография…
Я стараюсь быть объективной, но черт возьми!
И еще момент, который выводил из себя больше всех бретелек и панталон, вместе взятых: на руке Ольги, и это ясно было видно, красуется именно то самое кольцо Намейса, выпрошенное девочкой в подарок, по словам господина Озолиньша.
Пес ты старый и патологический врун!
Все, пора на всем этом ставить огромный, жирный крест. Все кристально ясно, вписывается в четко очерченные рамки, а если какая-та зараза из ближнего зарубежья не вписывается, то с помощью соответствующих инструментов очень будет неплохо вписать лет на пятнадцать!
В душе моей продолжал бушевать лесной пожар, который пришлось прервать на небольшое время: позвонила Майя Ковач.
– Здравствуйте, Татьяна Александровна.
– Здравствуй, Майя. Ты просто так или по делу? Я несколько занята…
Она немного удивилась, но признала, что да, по делу:
– Если я не вовремя, то перезвоню.
Я поморщилась, как от зуда в зубе:
– Ну давай, давай, излагай, что стряслось.
– Мне стало известно… возможно, вас это заинтересует… в общем, Алик Вознесенский в реанимации.
– Да? А что с ним? – спросила я равнодушно, но потом до меня дошли первые частицы информации – и у меня затряслись поджилки.
Елки-палки, это еще что за каракули?!
– Подробности известны? Что с ним?
– Точно не могу сказать, но вроде бы сотрясение мозга, переломы, состояние стабильно тяжелое. Забрали на «Скорой», из дома. Он был один. Мать пришла позже, увидела – и вызвала. Подумала, что вам это надо сообщить.
– Да, спасибо. Ирина знает?
– Ирина… да, все в порядке, ее тоже уложили.
Я чуть не взвыла:
– Что?! И ее?!
Майя спохватилась:
– Я неправильно выразилась. Она на сохранении. Второй месяц пошел.
«Фу ты, ну хоть тут, хотя бы у кого-то что-то в порядке».
Выслушав мои наставления по необходимости соблюдать осторожность, не сметь, не общаться, не оставаться наедине и все такое, Майя попрощалась и дала отбой.
Я потрясла несчастной своей головой: «Вот теперь ничего не поняла. Алик-то с какого боку? Возможно, это просто совпадение? Может, они никак не связаны? Однако если с другой стороны, он вроде бы что-то говорил о
