— Тогда скажите, что прощаете меня. Скажите, и все станет так, словно ничего не было.
— Я тебя уже простила, — сухо сказала Мишель и пошла на кухню, чтобы включить чайник. «Но не забыла, — подумала она. — Почему простить гораздо легче, чем забыть?»
Мистер Уголовный Розыск допрашивал Леонардо Нортона в воскресенье вечером. Тот был крайне удивлен, что Джимс, имевший репутацию очень осторожного и рассудительного человека, назвал полиции его имя. В его голосе проступали нотки скорби.
— Было уже не меньше половины девятого, когда я его увидел; возможно, около девяти. Весь день я провел у матери в Челтенхеме. — Ему самому казалось, что это самое невинное и чистое времяпрепровождение. — И, естественно, никак не могу знать, что мистер Мэлком-Смит делал после обеда.
Они не спросили, где Джимс провел ночь. По всей видимости, полицию не интересовало, что происходило после 4.30.
Следующий вопрос был опаснее:
— У него есть ключ от дома?
— От моего дома? Разумеется, нет. — Джимс все равно никогда в этом не признается.
— А у соседки?
— Эмбер Конвей? Да, есть. А у меня есть ключ от ее дома. Это разумно. Как я понимаю, мистер Мэлком-Смит взял ключ у нее.
По словам сестры Эмбер Конвей, которую они разыскали, та уехала в Ирландию, но не раньше субботы. Вечером в пятницу она была дома, но сестра ничего не знала о ключе. Мистер Уголовный Розыск сказал Леонардо, что они еще вернутся. Леонардо позвонил Джимсу домой. Когда там подняли трубку, он услышал плач одного ребенка, смех другого и жалобные, блеющие звуки, свидетельствующие о том, что по телевизору идет диснеевский мультфильм
— Ты, — сказал Леонардо, услышав угрюмый голос Джимса, — можешь быть настоящим дьяволом, когда захочешь. Скажи, ты и вправду воткнул нож в кишки мужа своей жены?
— Разумеется, нет, черт возьми.
— Следующим будут взятки в коричневых конвертах.
— Я не от кого не потерплю подобных намеков, даже от тебя.
Леонардо рассмеялся.
— Хочешь приехать?
Джимс холодно ответил, что вряд ли. Он почти весь день провел на допросе и очень устал. Кроме того, утром предстоит новая встреча с полицией.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал Леонардо. — В газетах напишут, что человек из Вестминстера помогает полиции в расследовании. Или, возможно, «известный член парламента от консервативной партии».
— Может, перестанешь? — сказал Джимс.
На Глиб-террас, как раз напротив Эмбер Конвей и Леонардо Нортона, жила знакомая Натали Рекмен. Она была сестрой соседа по квартире приятеля Натали — весьма дальнее знакомство, но все приглашенные на обед, организованный и приготовленный соседом, быстро нашли общий язык. Сводная сестра хозяина рассказала собравшимся о том, что тишину и покой их улицы нарушали полицейские, приезжавшие туда весь день, причем — она в этом не сомневалась — некоторые из них были в штатском. Похоже, их интересовала женщина, жившая напротив, или ее сосед, молодой банкир или биржевой маклер, который никогда не внушал ей доверия. Говорят, в его доме часто бывает — она сама видела, как он приезжал, — тот член парламента, чья жена оказалась двоемужницей. Она узнала его по фотографии в газете.
Натали была так взволнована, что с трудом заставляла себя есть. К сожалению, пришлось не только поужинать, но и остаться на ночь, чтобы не подвергать опасности свои отношения с приятелем. Он уже жаловался, что ее вечно не бывает дома, и сенсационная информация интересует ее больше, чем он. В любом случае придется подождать до утра. Однако на следующий день ровно в девять Натали была уже на Глиб-террас — машину пришлось оставить на подземной стоянке, чтобы ее не отбуксировали или не заблокировали колеса, — и звонила в дверь симпатичного маленького домика, который представлял собой правую половину примыкающей пары домов. Полиции не было видно. Натали позвонила трижды и уже подумала, что Эмбер Конвей еще не приехала, когда дверь открыла заспанная женщина с всклокоченными волосами и сонными глазами в короткой ночной рубашке поверх похожей на детскую пижамы.
— Эмбер Конвей?
— Да. Кто вы? Я вернулась домой только в три ночи. Вы из полиции?
— Конечно, нет, — ответила Натали. — А что заставляет вас так думать?
— Они мне звонили. Я сказала, чтобы не приезжали раньше десяти.
— Именно поэтому я пришла в девять. — Натали переступила порог. — Можно войти?
Весь вечер Джимс читал нотации Зилле по поводу, как он выразился, «отвратительного и преступного поведения». Если он решит продолжить их совместную жизнь, то лишь при условии, что она будет строго следить за тем, что делает и что говорит, начиная с церемонии бракосочетания, которая на этот раз будет скромной и пройдет в отеле или каком-либо другом месте, имеющем лицензию на устройство подобных мероприятий. Зилле лучше постоянно жить в Фредингтон-Крус, приезжая в Лондон только в тех случаях, когда ее присутствия будут требовать интересы консервативной партии — например, на прием, устраиваемый лидером оппозиции. Евгению нужно отдать в пансион, а через три года и Джордана. А пока мальчик будет ходить в детский сад, который для него выберет Джимс.
— Не поеду, — сказала Зилла. — Я только-только вырвалась из этого проклятого места и не хочу туда возвращаться.
— Боюсь, тебе придется, дорогая. В противном случае у меня не останется выбора, кроме как расстаться с тобой, бросить тебя. Поскольку мы не женаты и прожили вместе меньше двух месяцев, по закону я не обязан тебя содержать. Джерри тоже не может тебя обеспечивать — и никогда не мог. Он умер. Поэтому ты либо подчиняешься правилам, либо живешь на пособие по бедности. Не знаю, где ты будешь жить, но сомневаюсь, что государство предоставит тебе номер с завтраком.
— Ты подонок.
— Оскорбления не помогут. Благодаря кое-каким связям я договорился, что нас зарегистрируют в среду. Ты не возражаешь?
Это было в понедельник. В ту ночь оба спали плохо. Джимс не признался Зилле, но его серьезно беспокоило полицейское расследование. Никто не знает, когда они снова в него вцепятся — именно вцепятся, это самое подходящее слово. Главный организатор парламентской фракции пока ничего ему не говорил, и лидер оппозиции тоже, однако каждый из них, как ему казалось, бросил на него ледяной взгляд. Мысль о том, что они просто ждут подходящего случая, была невыносимой.
Зилла тоже не спала, но, как ни странно, настроение ее было не таким мрачным, и она строила планы на будущее. Днем, до возвращения Джимса, ей позвонили с телевизионного канала «Луна и звезды», пригласили прийти к ним на ток-шоу «К завтраку» и рассказать о своих чувствах. Зилла ответила, что подумает и перезвонит им во вторник. Если правильно разыграть карты, можно сделать карьеру на телевидении. Возможно, будет разумнее сначала заключить брак — для подстраховки. Утром она позвонит в «Луну и звезды» и попросит подождать еще один день, после чего может дать свое согласие.
Джимса также беспокоили газеты. Он не мог забыть замечание Леонардо об известном члене парламента от консервативной партии, который «помогает полиции в расследовании». Джимс был абсолютно уверен, что пресса этого не сделает, не посмеет, потому что дело еще «в производстве», если он правильно использовал этот термин; он еще раз пожалел, что не получил юридического образования. Вероятно, полицейские не найдут ничего, что можно было бы связать с ним. Но когда они вернутся? Хватит ли у него мужества встретиться с главным организатором парламентской фракции раньше, чем этот суровый человек сам его позовет? Джимс всегда хвастался, что у него стальные нервы, но теперь начал в этом сомневаться. Он не мог понять, почему не получает приглашений из программы «Сегодня» или из передачи Джереми Паксмена «Начало недели». Когда ему нечего сказать, они тут как тут.
Газеты упали на коврик перед дверью в шесть тридцать утра. Джимс спал не больше часа. К тому времени он уже встал и пил кофе. И если его движения отличались неподобающей поспешностью, этого никто не увидел. Развернув газеты, он с облегчением вздохнул — там ничего не было, если не считать дежурных фраз о «помощи полиции». Пока все хорошо. Жаль только, что уже нет смысла снова ложиться в постель. А то он наконец смог бы заснуть.
Менеджер «Мерри Кукхаус» на автостраде А30 — он называл себя главным управляющим — помнил Джимса и без труда опознал его по фотографии. Да, он сразу же понял, что за посетитель пришел в ресторан — член парламента, муж той женщины, которая вышла за него замуж, не разведясь с другим. Это было во всех газетах. Когда он зашел в «Мерри Кукхаус», все сомнения в его личности, если таковые и были, сразу же испарились. Самый грубый и невоспитанный из посетителей, которых ему только приходилось видеть. Обругав обстановку и обслуживание, он заявил, что такая еда не годится даже для свиней, что их заведение — гнойный нарыв на лице Англии, а обслуживающий персонал — болваны, которые не способны отличить куриную грудку от свиной требухи.
