Мятежный поднялся наверх, а Калюжник плюхнулся в кресло. Однако почувствовал под собой что-то мягкое, вынул его из-под зада и усмехнулся:
– Это что?
– Парик, – ответила Марьяна.
– Парик! – повторил Бакс и разговорился: – Людка, выпьем с горя, где же кружка, сердцу будет веселей! Пей! Пей! Папа Фисун кабан.
– Во дает! – зарыготал напарник Калюжника, приближаясь к птице.
– Дай ему банан, чтоб заглох, – бросил Калюжник и потряс париком. – Этот парик был на Летовой в ресторане.
– Ну и что? – с опаской поглядывая на попугая, пожала плечами Марьяна. Что еще выдаст этот предатель в перьях? Давно надо было из него суп сварить для Цента. – Я дала ей парик, потом забрала. Чего ты пристал ко мне со своей Летовой? Ее зовут Люда, больше я о ней ничего не знаю.
Сначала Марьяна надеялась, что они поверят ей и уйдут, Люду искать не станут. Но теперь не рискнула утверждать, будто Людмилы в доме нет. Ее сейчас найдут, что будет – трудно представить. И Витяню не припечатаешь, он сдачи даст. К тому же от пяти мужиков не отбиться. В общем, положение безвыходное. И все же надежда в ней жила. На что Марьяна надеялась? На чудо.
– Ой, е! – взвыл напарник Калюжника, подпрыгивая и зажимая руку между ног. – Уй, е! Да я тебе щас шею сверну!
– Не трогай попугая! – взвилась Марьяна.
– Сядь! – рявкнул ей Калюжник. – А ты не лез бы, парень. Уйди, я сказал, от птицы!
– Да я ему орех дал, а он клюнул, падла... – простонал тот.
– Одни придурки кругом, – пробурчал себе под нос Калюжник.
Напарник, заворачивая руку в салфетку, отошел, матерясь. Послышались ответные ругательства из клюва попугая, Калюжник прыснул, а Марьяна опустила голову и со страхом ждала результатов поиска Людмилы.
Мятежный обошел две смежные комнаты, заглянул в шкафы и под столы с кроватями, затем попал в спальню. Под огромной кроватью никого не было. Мятежный отодвинул штору, там тоже пусто. Он открыл дверцы платяного шкафа, отодвигал сразу по нескольку вещей на плечиках. Закончились. Никого нет. Олег подошел к туалетному столику рядом с платяным шкафом, заставленному косметикой, пузырьками и всякими женскими штучками, предназначенными для обмана мужчин. Он не урод, но с женщинами ему не везло, почему-то никто его не любил. Да и было-то их у него всего две, обе бросили Олега. У него развился комплекс неполноценности, который он частично гасил проститутками. Шлюхи за бабки хоть вид делают, что любят, но Олег никогда не пользовался услугами одной и той же два раза. В постоянстве он видел привычку, а привыкнуть к кому-либо не хотел, потому что боялся. Олег Мятежный горько усмехнулся: он боится всего, даже привязанностей, хотя в тайне мечтает о семье и жене. Она не должна быть красавицей, куда ему? Но доброй, милой, мягкой – да. И чтоб пользовалась всеми этими штучками, он бы сам покупал ей...
– Мятежный! – гаркнул Калюжник. – Где застрял?
Из руки выпал пузырек, звякнули другие склянки, но не разбились.
– Здесь я, – откликнулся Олег. – Не досмотрел еще.
Он огляделся. Собственно, заглядывать больше некуда. Разве что комод осмотреть у противоположной стены? В его длинных и широких ящиках запросто спрячется взрослый человек. Олег подошел к комоду, принялся выдвигать ящики. Первый, второй... Носки мужские, колготки – штук сто, бюстгальтеры... Третий – полупустой. Четвертый – подтяжки, футболки, майки... Пятый... Пусто. Закоулки, где бы спрятался человек, исчерпаны. Постукивая пальцами по поверхности комода, Олег последний раз оглядел спальню... Не на люстре же притаилась девчонка? Однако он поднял глаза и на люстру. Хрустальная. Видно, дорогая. В этом доме ничего дешевого нет.
Опуская глаза, Мятежный заметил на шкафу непонятный тюк. Он взял пуфик от туалетного столика, подставил его к шкафу, взобрался на него и взялся за жаккардовое покрывало, приподнял...
На Олега Мятежного смотрели два округлых глаза, чем-то похожих на кошачьи. В них не было мольбы, ужаса, надежды, лишь понимание неизбежности. Девушка лежала на боку, свернувшись калачиком, и даже не пошевелилась, когда ее нашел Мятежный. Она показалась ему неживой, копией настоящей девушки. Но вот из обоих глаз покатились слезы. Крупные и прозрачные, в них отсвечивались блики от люстры. Ни всхлипываний, сопровождающих слезы, ни вздрагиваний, когда беззвучные рыдания сотрясают тело. А слезы катились. Одна за одной. И подумал Мятежный, что эта девчонка не могла уложить трех мужиков, как рассказывал Ипсиланти. Не входит она и в клан, такие живут обычной жизнью, не причиняя никому вреда. А он, мужчина, должен отдать этого беззащитного котенка в лапы Калюжника. Что тот с ней сделает? Олег не помнил, чтобы Калюжник был так одержим в поисках, значит, она ему здорово насолила. Он ее сначала растерзает, а потом... И ужаснулся Мятежный, представив, что ждет его, а не ее. Всю оставшуюся жизнь, до самой смерти, он будет видеть эти глаза, которые не ждут от него благородства. Нет, не ждут. Они не дадут ему спать спокойно, не дадут есть, жить...
– Шумнешь, нас обоих прикончат, поняла? – тихо сказал он.
Нечто благодарное мелькнуло в расширенных зрачках, девушка робко кивнула всего один раз. Он накрыл ее покрывалом и спрыгнул с пуфика. Поставив его на место, Мятежный спустился вниз.
– Никого, – сказал. – Я и на люстрах смотрел.
– А я что говорила? – воспрянула духом Марьяна. – У меня никого нет. Люда вышла из такси...
– Кончай стрекотать, – вяло бросил Калюжник. Он был разочарован. Нет, он просто был зол, только не показывал этого. – Где она живет? Адрес, быстро.
– Я не знаю. Познакомилась с ней на вокзале, ей негде жить, вот и привела ее к себе...
– Ты же говорила, она домой поехала.
– Не ври! – огрызнулась Марьяна. – Я такого не говорила. К подруге она поехала.
– Собирайся, – приказал Калюжник.
– Куда? – сжалась Марьяна.
– С нами пойдешь. И объяснишь Клоку, где твоя подружка и почему ты надула его, сбежав с ней из ресторана.
– Надо ему, пусть сам приезжает...
– Я сказал, собирайся! – гаркнул Калюжник.
Марьяна вздрогнула и вынуждена была подчиниться. Она не понимала, куда делась Людмила, но раз ее не нашли, то она как-то исчезла из дома. Может, сообразит куда-нибудь сообщить о происшествии в доме?
С раннего утра Юля, листая справочник, обзванивала поликлиники, справлялась, есть ли у них психолог и в какое время он принимает. Оказалось, вчера вояжировали по городу напрасно, далеко не во всех поликлиниках держат психологов. Идея пришла Герасиму: а что если узнать точно, когда и где работают психологи, и показать всех мальчику. К счастью, Тимофей сказал, что запомнил тетеньку, заставлявшую его заниматься «мурой», добавив хвастливо:
– У меня хорошая память.
– А поликлинику не помнишь, – заметил Вий.
Попутно Юля выяснила, что кабинеты психологов есть во многих женских консультациях, а также в детских поликлиниках. Короче, число точек, которые надо не просто объехать, а сделать так, чтобы Тима увидел психологов, выросло. Тимофея нарядили в брюки, но при этом в девчоночьи туфли, девчоночью куртку, на голову водрузили парик с длинными волосами, чтобы ни у кого не было сомнений, что это девочка. В дополнение руки парня дали девчачью сумочку. Оглядев его с ног до головы, Дар спросил:
– Готов, Тимофей?
– Йес, сэр.
Тиме не нравилась девчачья одежда, но ему довольно быстро втолковали, что от этого зависит жизнь Людмилы. Тима, попавший три раза в обстоятельства, когда его жизнь висела на волоске, к сборам отнесся с ответственностью, как вполне взрослый мужчина. Решено было начать с детских поликлиник, ведь Люда, скорее всего, водила его к детскому психологу. Вий перекрестил их, когда Дар, Юля и Тимофей выходили из номера. Заметив насмешливый взгляд Герасима, он проворчал:
– На всякий случай.
Она не знала, сколько прошло времени, не чувствовала занемевшей нижней половины тела, задыхалась под покрывалом и не решалась его отбросить. Долгая тишина давила на уши. Когда снизу раздавались гортанные выкрики, Люда вздрагивала, потом замирала и не сразу догадывалась, что это попугай Бакс выдает свой словарный запас или гремит цепью. Потом снова надолго устанавливалась тишина. Иногда Люда впадала в забытье. Вряд ли его можно назвать сном, потому что полного провала не было, но отключение от действительности все же наступало.
В какой-то момент она вообще перестала ощущать тело, затруднилось дыхание. Люда откинула покрывало. И ничего не случилось. Через штору, которую неплотно задернул Мятежный, просачивался свет нового дня. Люда перевернулась на спину, вытянула ноги, которые свесились со шкафа, полежала так, чувствуя сильное покалывание в мышцах. Попробовала пошевелить ногой и рукой, на которых лежала, – они просто не двигались. Нужно время, сообразила она и лежала, лежала уже на спине.
Постепенно, вместе с восстановлением кровообращения, к Людмиле возвращались и мысли, ведь до этого голова как бы находилась в пустоте. Вся ночь была длинной паузой между ужасом и осознанием безопасности. Мысль, что ее искали, нашли, но почему-то оставили здесь, привела в чувство. Люда села, помассировала ногу от щиколотки до окончания бедра, попробовала слезть. Оказалось, это сделать сложнее, чем вчера залезть. С горем пополам она ступила на туалетный столик, держась за шкаф, спрыгнула и рухнула на пол – в ногах появилась резкая боль. Зато яснее заработала голова, хотя и кружилась.
