— Готовы… — через силу произнесла Войцеховская.
— Тогда делаем так. Я вижу, для вас эта ситуация так же неприятна, как и для нас. И так же неожиданна. Мы сейчас поедем к господину Савичеву, вы отдадите ему недостающие деньги, а документы на строение он передаст нам. На время. Пока мы не получим деньги за…ошибку.
Он нарочно избегал слово «фальшивка», чтобы показать Войцеховским, что сам огорчен неожиданным открытием.
— Вы не волнуйтесь, ничего с документами не случится. Они же выписаны на ваше имя. Просто мы их берем как бы на хранение. Чём раньше вы вернете мне деньги за картины, тем раньше получите свои документы и сможете сразу вселиться в особняк.
Войцеховские сидели, словно громом пораженные.
— Нам пора, — мягко напомнил Виталий.
Хозяева галереи молча встали и как зомби направились к выходу. Сати в ужасе смотрела им вслед. Она ни на секунду не поверила, что произошла ошибка. Это было просто исключено. Но что это тогда? «Афера!» — мелькнула мысль.
Платежные документы остались лежать рядом с картиной, а вот и заключение независимой экспертизы… Нет, все совпадает… Она ошалело наблюдала через окно, как Войцеховские садились в джип, потом Вадим Борисович вдруг выскочил и быстрым шагом, почти бегом, вернулся в галерею.
— Деньги забыл, — отрывистым голосом объяснил он свое возвращение и пошел в кабинет к сейфу.
Сати заметила, как он растерян. Ей было искренне жаль хозяев.
Как только Вадим Борисович закрыл дверцу машины, та тронулась с места.
Хозяева вернулись через полтора часа, тихие и подавленные. Вадим Борисович нервно ходил из угла в угол, и когда в магазин заходили покупатели, скрывался в кабинете. Лариса Владимировна вообще не появлялась. Из кабинета доносились их приглушенные голоса. И когда дверь от сквозняка приоткрылась, Сати услышала:
— За машину мы получим не больше тридцати тысяч, хотя она почти новая…
— Питерскую квартиру продавать не будем! — твердо сказал Войцеховский.
— Тогда давай ее заложим… — предложила Лариса Владимировна.
— А что? Это идея. Я сегодня же еду в Питер.
Дверь закрылась, хозяева принялись что-то обсуждать, потом Вадим Борисович стремительно вышел из кабинета.
— Сати, я еду в Питер. Ненадолго. — Он понизил голос. — Присмотри за Ларисой Владимировной, хорошо?
— Конечно! — вскинулась Сати и добавила: — Все будет хорошо!
Он остановил на ней свой взгляд.
— Славная ты девушка, Сати… Дай тебе бог счастья! — и вышел за дверь…
Когда поезд тронулся и Вадим Борисович откинулся в кресле, рассчитывая, что к ночи прибудет в Питер, опять зазвонил мобильный. Он взглянул на номер, который высветился на экране, и помедлил, прежде чем ответить. Опять этот Щеткин! Что ему надо на этот раз? Но решил все же ответить. Следователь показался ему настырным человеком, так просто не отстанет. Лучше сразу переговорить, чтобы отвязался. Предстояла сложная процедура заклада квартиры, а лишние звонки только отвлекали бы…
— Слушаю вас, — спокойно произнес он.
Щеткин опять удивился. Как быстро меняется настроение у Войцеховского! Но подумал, что раз его голос звучит так невозмутимо, значит, свои неприятности он уладил.
— Я только на минуточку. Если вы в последнее время не в курсе дел Якушевой, может, дадите мне телефоны людей, которые могут об этом знать?
— Лучше всего воспользуйтесь ее ежедневником, — посоветовал Войцеховский. — Там она отмечает все свои дела…
— К сожалению, ежедневник исчез. Мы его не нашли. И мобильный ее пропал. Видимо, унес… убийца.
Войцеховский вздохнул. Нет, малой кровью не обойтись. Придется помочь этому зануде.
— Записывайте. Только сошлитесь сначала на меня, а то люди перепугаются. Так и скажите, что я дал вам координаты. Только я сейчас в поезде, еду в Питер, так что вы уж дальше как-нибудь без меня…
— Да-да, — обрадовался Щеткин, записывая под диктовку несколько номеров.
— Счастливого вам пути! — пожелал он Войцеховскому. И добавил: — Удачи!
— Она-то мне как раз и понадобится, — буркнул Войцеховский и отключился.
Щеткин сразу же позвонил Турецкому.
— Саша, у нас есть несколько телефонных номеров. У Войцеховского выцарапал. Надо бы отработать.
— Дожал его все-таки? Молодец. Еду. А у меня тоже сюрприз, — откликнулся Турецкий.
Уже через час они смотрели видеокассету с записью международной конференции музейных работников.
— Ну ты смотри, — разочарованно протянул Щеткин. — Тут одни доклады…
— Скажи спасибо, что тебе не приходится все это слушать, — бросил Турецкий, щелкая кнопкой, чтобы увеличить скорость воспроизведения.
— А вдруг этот любитель съемок конференций снимал только докладчиков?
— Я спросил у него. Говорил, тусовку тоже записал. Он любит снимать всяких известных личностей и в неформальной обстановке… Так… Смотри… Вот они все вывалились из конференц-зала… Довольные, смеются… Хлопают друг друга по плечу…
— Знакомятся… Вот с этого момента повтори… — сосредоточился на экране Щеткин. — Вот Кларк! Это кто с ним? Здоровый, спортивный, стрижка подходящая…
— Так это докладчик. Не узнал? Британец.
— А этот? Тоже стрижка что надо. И цвет волос подходящий…
— Этот что-то быстро отвалил.
— А что ты звук отключил?
— Мешает…
— Так нам и разговор нужно послушать!
— Поздно. Камера все равно отъехала… Давай теперь смотреть, кого он опять покажет.
На экране появлялись новые лица, на некоторых оператор задерживался.
— Я уже кое-кого запомнил, — пробормотал Щеткин. И вскрикнул: — Кларк! Смотри, какой-то к нему подвалил. Высокий, спортивный, стрижка нужная…
— Включаю звук, — предупредил Турецкий и напряженно стал всматриваться в новое лицо.
Говорили на английском языке. Кларк с немецким акцентом, это понял даже Щеткин. Его собеседник говорил на английском довольно свободно, но по произношению можно было догадаться, что он русский.
— Может, это он?
Камера переместилась, и Кларк с собеседником пропали.
— Вот черт!.. — не сдержался Щеткин.
— Погоди, может, еще покажет.
И опять пришлось смотреть на оживленных людей, которые направились в другой зал, где для них был накрыт стол.
— Вон они! — опять вскрикнул Щеткин.
— Ты не ори, я же вижу… — невозмутимый Турецкий несколько раз вернул один и тот же кадр.
— Видишь, там дама? Машет рукой. Идет прямо на камеру.
Объектив выхватил из толпы красивую женщину, которая решительно шагала, рассекая толпу, и мужчины провожали ее взглядами.
— Якушева! — выкрикнул Щеткин. — Я ее узнал. В квартире полно ее портретов на стенах.
— Смотри, смотри, — тоже заволновался Турецкий. — Она подходит к Кларку и этому мужику.
Он громче включил звук, и они расслышали на фоне общего шума ее низкий грудной голос:
— А я вас собиралась познакомить…
И опять камера, задержавшись на ее красивом лице, переметнулась на толпу.
— Черт бы его побрал… — процедил Турецкий, наблюдая на экране заставленный угощениями стол, потом веселые лица участников конференции. Оба молча смотрели на жующих людей, слышали оживленные голоса, смех.
— Веселые какие, эти музейные работники, — с некоторой завистью произнес Щеткин.
Человек с камерой тем временем, похоже, присоединился к компании. Потому что объектив застыл на группе людей, что-то живо обсуждающих на английском языке.
— Наверное, он поставил на что-то камеру, на возвышение. И лопает… А почему же не снимает? — сердито спросил Щеткин.
— А он не профессионал. Это любитель. Из искусствоведов. Знаешь, как я на него вышел? Узнал через Интернет, когда была конференция. Выяснил учредителя и спросил, велись ли съемки. На всякий случай поинтересовался. Потому что могли снимать и для канала «Культура». Они любят освещать такого рода мероприятия. А тот мне ответил, что телевидение не заинтересовалось этим событием, но среди участников был человек с камерой. И назвал его имя.
— Молодец, Саша! Спасибо тебе огромное!
— Из «спасибо» шубу не сошьешь, — машинально ответил Турецкий и вдруг шикнул на Щеткина.
— Слушай!
Изображение оставалось то же, но слышался разговор совсем рядом с камерой.
Женский голос спросил:
— Так сегодня тебя ждать?
— Никак не смогу. У меня дела…
— Очень жаль. Ну как тебе профессор Кларк?
— Интересный мужик. Попросил, чтобы я устроил ему экскурсию по малоизвестным уголкам Москвы.
— A-а, так вот какие у тебя дела! Только без меня не вози его по мастерским.
— И не думал, дорогая.
— А когда увидимся?
— Может, завтра, может, послезавтра…
— А определеннее? Я же человек деловой. У меня могут быть свои планы.
— Оленька, я позвоню.
