Владислав Вишневский - Следы на воде

С ней он познакомился по Интернету. «Молодая, симпатичная, разведённая, с дочерью трёх с небольшим лет, с квартирой, работой… Таня. Невысокая. Большие серые глаза, грудь третий номер, бёдра 90, мягкая, податливая… Добрая, нежная, ласковая, заботливая, ответит…» Что ещё надо? Отличный способ прикрытия. Выбираешь, по обстоятельствам — выбор большой, хоть в центре, хоть в любой точке мира, и… хоть одну женщину, хоть две. Остальное дело техники. Сыграть мгновенно влюбившегося, или давно искавшего именно такую… самую-самую… очень не сложно. Тем более на короткий срок. Пока расположишь её к себе, влюбишь, пока узнаешь все её женские прелести-слабости, уже и время. Ценное прикрытие. Школа не зря взяла на вооружение. Главное, самому не влюбиться. Уж такие женщины встречаются — мороз по коже!

Он не в одной стране мира работал, выработал модель поведения. У Воскресенского всё с этим в порядке. Ни женские глаза, ни их руки, ни голос, ни слова глубоко к сердцу не допускал. Не в первый раз. Женщины ласкали его — да, как обдувает ветерок горячее тело, заботились, как за любимым ребёнком — порой безмерно, непременно желая расположить, задержать, удержать, но, увы. И этого достаточно. Только с ребёнком Воскресенский никогда женщину ещё не выбирал. Зачем? В данном случае это было необходимо. Ни один милиционер его с семьёй не останавливал. Ни разу. Кто может усомниться в подлинности добропорядочной, счастливой семьи? Его самого, маленькой дочери, и жены? И дочь, и Таня, так звали молодую женщину — светились от счастья.

Ой, кто бы мог подумать, что ей так повезёт?! Таня вообще уже ни на что не надеялась. Годы уходят… Тело, чувства, изнывая от жара невостребованного внимания, ласк, тускнеют, сохнут, физически болят. И днём, особенно по ночам, накатывает жуткая тоска, развивается психоз, депрессия. Подруги одна за другой исчезают из её жизни, жалостливо пряча глаза и поджимая губы. Жалко её! Дура! Нет, девочки, судьба у неё такая! И дочь, подрастая, часто с завистью смотрит на других детей, у которых есть и папа. В глазах вопрос. А что можно ей ответить, как объяснить, что не все папы хорошие. Что папы не у всех бывают. А тут… Позвонил… Встретились… Цветы. Правдивая улыбка, глаза, слова… Правда сутулый, какой-то уставший или… невзрачный… нет, уставший скорее всего, поправляла себя Татьяна, воевал же, всякого насмотрелся. Ничего, она его отогреет, думала, он всё у неё забудет. Главное, он сильный. И руки, и тело. Всё сильное, мужское, жаркое… Всё и поплыло, полетело. Как крыши с домов в бурю, как листья с сухих веток… И дочь сразу принял… И Алёнка, дочь, невероятно изменилась. Безумолку тараторит — папочка и папочка, с рук не слазит, целует его… Видя всё это, Таня едва не теряла сознание от ощущения нахлынувшего счастья. К тому же, Женя, так он представился, бывший воин-интернационалист, заслуженный офицер, сказал ей: У меня есть подарок, — Алёнка вскинула восторженные глазёнки, Таня притворно нахмурилась — куда уж больше. — Мы с вами поедем к морю!»

— К морю! А это куда? — Аленка вообще ещё не знает что это такое. Недавно Татьяна, указывая на небольшое подмосковное озерко, ответила на вопрос дочери — такое же, доченька, только очень большое. Очень.

— Зачем? — спросила Татьяна. С замиранием сердца спросила. Не веря в удачу. Ну неужели Бог услышал её молитвы, неужели дал ей такого счастья.

— Поедем-поедем. На днях. — Ответил он, поправляя белокурые Алёнкины волосы. — Я кое-что улажу в нашей конторе и поедем.

— На поезде? — восторженно вскричала Аленка.

— И на поезде, и на пароходе, и на самолёте. Ты летала на самолёте, доченька?

— Нет, папочка, только во сне.

— А теперь наяву… — подбрасывая смеющуюся Аленку на руках, сказал Женя. — Поедем, полетим… Если мама не возражает.

Аленка быстро повернулась к маме. В глаза короткий испуг.

— Мамочка не возражает. Да, мамочка, ты не возражаешь?

— Нет, конечно, если с папой.

— И с тобой! — Воскликнула девочка. Вновь громко чмокая папу в нос, губы, щёки, приговаривая. — Мой папочка! Такой хороший, такой добрый… И мама у меня хорошая…

— У нас. — Поправил папа.

— Да, у нас! — согласилась девочка.

Пластиковая взрывчатка, граммов триста, с дистанционным взрывателем и пультом, лежала под третьим ящиком возле мусорного контейнера. В полиэтиленовом пакете с красной надписью «Паттерсон», как и было сказано. В руках у Воскресенского был такой же пакет, только с мусором. Он вытряхнул его, уронил, поднял, и пошёл к торговому ларьку. Всё по-домашнему, как и у всех. Купил пару бутылок пива, сунул их в тот самый пакет с надписью «Паттерсон», вернулся домой, но тут же переоделся, в летние джинсы, рубашку с коротким рукавом и лёгкие туфли. Прихватив всё тот же пакет, сказал: «Таня, ты собирайся. Ничего тёплого не бери, там жарко. Я за билетами». Татьяна даже ответить ничего не смогла, так ей было удивительно прекрасно. Невероятно счастливо. Ещё и на море они поедут. На море!!

Не доходя до метро, Воскресенский по телефону заказал такси к дому Татьяны, спустился в метро, проехал три станции, поднялся на поверхность и остановился у киоска с газетами и журналами. Неподалёку шумело Садовое кольцо. Рядом расположился плотно заставленный автомобилями узкий проезд, одним концом упиравшийся в мусульманскую мечеть, другим концом в православную церковь. Вокруг было людно. По бокам пешеходной дорожки расположились пожилые, старые, невзрачные, торговцы книгами, различной одеждой, домашним инструментом, прочей мелочью. Суббота. Выходной день. Людно. Купив газету «Московский комсомолец», Воскресенский, такой же, как и другие не особо приметные прохожие, стоя чуть сбоку, развернул её, к нему тот час подошёл мальчишка лет семи. Хорошо одет, черноглазый, черноголовый, с оттопыренными ушами, но бледный и худой, со школьным портфелем за спиной. Дёрнул за рукав.

— Здравствуйте, — сказал он. — Мне сказали к вам подойти. Что она вас знает. Вон та тётя, с шариками. Она мне шарик подарила, видите?! — Мальчишка похвастал красным шариком на длинной верёвочке, другой рукой указал на женщину стоящую в ряду торговцев. — Ещё она сказала, что вы мне купите шоколадное мороженое. Что вы ей обещали. И что вы добрый. Вы купите, правда купите?

Коротко глянув в указанном направлении, Воскресенский встретился с ней взглядом, едва заметно кивнул головой, не то поздоровался, не то поблагодарил. Улыбнулся мальчишке. — Ну, если тётя сказала, конечно, куплю. Пошли. Где тут у нас мороженое?

Тётя на них уже не смотрела, была занята торговлей.

— О! Ну-ка, повернись, у тебя ранец расстегнулся, — поворачивая мальчишку к себе спиной, Воскресенский присел перед ним, нагнулся. Поправил сбившиеся учебники, застегнул ранец, поднимаясь, легонько хлопнул по нему. — Не тяжело тяжести такие таскать?

— Не-а, — бросил мальчишка. — Не тяжело. Сегодня ещё мало! — Заметил он, шмыгая носом и подбрасывая спиной ранец, одновременно подтягивая штаны, и двигая худыми плечами.

Воскресенский отшатнулся.

— Эй-эй, ты поосторожней так… — сказал он, расправляя смятую на лице улыбку. — Плечи оторвутся. — Вяло пошутил.

— Не-а, не оторвутся, — отмахнулся мальчишка. — Я большой. У нас в классе все так делают. И ничего.

— Ну если большой, тогда — на деньги, купи себе сам. А потом ты куда, в школу?

— Не-а! К мамке на службу.

— Молодец! Тогда и ей мороженое купи. — Сказал Воскресенский и протянул мальчишке пятьдесят рублей.

У мальчишки распахнулись угольно-чёрные глаза, уши порозовели.

— Ты тоже не местный? — Неожиданно без улыбки, серьёзно спросил он.

— Почему это? — Пряча удивление, переспросил Воскресенский.

— Местные так не делают, — скривился мальчишка, в тоне звучали не детские нотки. — Местные жадные. Так мама всегда говорит. Только Аллах добрый. К ней и ко мне. Вот!

— Ну, я, конечно, не Бог, но не жадный, — через паузу, ещё шире улыбнулся Воскресенский. — Бери-бери. Я действительно добрый. Без сдачи.

— Значит, не местный! — мальчишка понимающе поджал губы, схватил деньги, — Спасибо! — и вприпрыжку побежал к мороженщице.

Воскресенский вновь развернул перед лицом газету. Тётки с шариками на месте уже не было. Пряча взгляд, Воскресенский проследил, как мальчишка купил две порции мороженого и побежал вверх по переулку.

Перелистывая страницы газеты, заметил, как мальчишку остановили в воротах церкви… Воскресенский быстро сунул руку в карман брюк… Но через секунду мальчишка шёл уже дальше. Воскресенский с облегчением перевёл дух, повернулся и шагнул к метро. Проходя турникет, нажал в кармане кнопку пульта, и вместе с проездным билетом, как все здесь с билетами поступают, сунул прибор глубоко в урну, ступил на эскалатор. Пол под ногами содрогнулся, здание слегка качнуло, но эскалатор не остановился… Воскресенский спокойно достал мобильные телефон и нажал кнопку автонабора. Когда услышал щелчок в телефоне и короткий гудок, ровным голосом два раза произнёс: «Три девятки. Три девятки». И отключил телефон. Всё. Большего и не требовалось.