— Мастурбируешь?
— О нет, это было бы как раз очень даже неплохо. Я сказал — мастицирую. То есть пережевываю.
Собеседники поднялись и побрели по песчаной дорожке между рядами шестифутовых сосен. Когда они подошли к более оживленной части питомника, Эллиот повернулся к Биллу и потряс ему руку:
— Ну ладно, умник.
Билл посмотрел, как Эллиот удаляется нетвердым шагом. Он подождал еще минуту-другую, чтобы убедиться, что Эллиот отбудет первым. Конни-то думает, что ее муж вышел за газетой. Он не любил играть на повышение, за последние пятнадцать лет проделывал это всего четырежды и всякий раз — вместе с Эллиотом. В каждом случае речь шла о небольшой компании, находившейся на подъеме и внезапно столкнувшейся с падением своих акций: что-то подпортило ее репутацию. Игра на повышение — вещь рискованная: можно проиграть, после того как потратишь кучу денег. Цена акций может замереть на прежнем уровне или не очень измениться: возможно, слишком многих убедят совершить фиктивную покупку. Акции даже могут пойти вниз. Подобное уже бывало: объем торгов возрастал, но цена слегка опускалась, так как держатели акций хотели разгрузиться по крупным позициям так, чтобы их при этом не оставили с носом. Кроме того, есть риск, что такую игру на повышение засечет Федеральная комиссия по ценным бумагам. Эллиот — непревзойденный мастер этого искусства, но отсюда еще не следует, что он непобедим.
Я действительно собираюсь играть на рынке, хмуро сказал себе Марц. Черт побери, мне шестьдесят восемь, а я все еще копаюсь в этой помойке. Он нашел свою машину, сел, пристегнулся. Ему нужно прибрать к рукам Тома Рейли и Чена. Собственно, Чен уже у него в кармане: китаец позвонил через несколько часов после того, как получил золотого быка. Они договорились на завтрашний вечер. По телу прокатилась волна агрессии, когда он бросил машину в уличный поток. Нарушая нью-йоркское законодательство, он на ходу раскрыл мобильник и набрал номер своего личного помощника, хотя было субботнее утро.
— Позвони Кеплеру в Китай и переключи на меня, — распорядился он.
Переключение произошло почти сразу же.
— Билл?
— Что у тебя есть на Чена?
— Порядочно. Завязан с самыми большими воротилами. Банки, тяжелая промышленность. Мнит себя господином Вселенной. Сейчас он в Нью-Йорке, ищет свою сестру. Информация от его помощника.
Разумеется, все это ему уже было известно. Но до их завтрашнего ужина он должен узнать больше.
— Он основной инвестор в группе компаний «Двай», которая сейчас на подъеме. Многие из их совета директоров имеют места или связи в руководстве Шанхайской биржи. Очень жесткие инвесторы. У меня такое чувство, что если он соберет вокруг себя несколько крупных шишек и объявит какую-нибудь мощную операцию, нацеленную на американские биржи, они примут его слова на веру. Он заработал много денег для людей, он живет в родной стране, они уверены, что он общается с большими людьми вроде тебя, и они подпишут что угодно, примут вызов. Но он очень лояльно относится к этим людям, Билл, он не станет ни с того ни с сего опрокидывать рынок.
— То есть ему нужна подходящая мотивация.
— Как и всем нам, верно?
Да, подумал Марц, отключаясь. Вот тот фрагмент, которого мне не хватает. Я — старый хрен с больной простатой и женой, у которой роскошные фальшивые сиськи, и теперь мое счастье зависит от того, разберусь ли я в психологии талантливого юного мошенника, вылезшего из шанхайских трущоб. Невероятно смешно, хотя, если вдуматься, в этом есть глубочайший внутренний смысл.
Ему позвонила Вайолет: вот так сюрприз. Он подождал, пока прожужжит дверь, потом поднялся по лестнице. Она лежала в постели при задернутых шторах и курила; на покрывале высилась гора журналов.
— Господи, Вайолет, неужели ты не можешь, ну я не знаю, малость прибраться?
Под одеялом она двинула своим обширным корпусом:
— Не могу, милый.
— Почему?
— Я получила более-менее все, что мне нужно.
— А чего ты хотела?
— Я кое-что услышала. Тебе будет ужасно интересно.
— Что такое?
— Сначала нацеди мне стаканчик, ладно?
Он подошел к столику у кровати. Бутылка, которую он принес накануне, стояла на прежнем месте, только теперь наполовину пустая.
— Ну так вот, Виктор, я поговорила с некоторыми девочками, и они рассказали кое-что про тех девушек, которых нашли на пляже…
— А я-то тут при чем?
— Может, и ни при чем, а что?
Он принес ей выпивку и уселся рядом. Она осушила бокал.
— Я просто подумала, что тебе надо об этом знать, — произнесла Вайолет, и по ее глазам было видно, что она беспокоится. Он уже давно не видел ее такой.
— Ну что такое?
— Там, в машине, была третья девушка.
— Что? — Хотя, конечно, могло быть и так. Он ведь, когда ехал за ними по Белт-парквей, еще подумал, что в машине вроде бы сидят трое, а позже решил, что ему показалось.
— Да, она потом вылезла из зелени, там маленькая автостоянка, а вокруг высокая трава. У миссис Поланци есть двоюродная сестра, так вот, у нее рядом дом, и она мало спит по ночам, потому что ее мужу надо давать кислород. Она видела хорошенькую китаяночку, которая бежала по дороге. Шел дождь, трудно было что-нибудь как следует разглядеть. Она только потом про нее вспомнила. Ну так вот, на следующий день на место преступления приехала полиция, и она им рассказала, а они ответили — спасибо за информацию, как будто они уже это знали. А еще дня через два она увидела, как на той парковке останавливается большой белый лимузин, а в нем — целая орава китайцев в дорогих костюмах. Она говорит, что никогда такого не видела. Тут-то она и вспомнила про ту китайскую девушку. Потом, когда машина проехала мимо нее, она записала название компании, которая дает эти лимузины напрокат. Ну так вот, она рассказала своему кузену Фрэнку, а Фрэнк обмолвился мне, а я…
— Фрэнк — еще один тип, который с тобой играет в палочку и колечко?
Она мягко пнула его ногой:
— Какое тебе дело?
— Просто интересуюсь.
— Ты хочешь знать? — подзадоривала она его. — Хочешь, я тебе все расскажу?
Он встал, чтобы уйти.
— Послушай, Вик. Я стараюсь тебе помочь. Ну так вот, у моего друга Ронни служба проката лимузинов в Бэй-Ридже, и я попросила его позвонить в ту лимузинную компанию, хотя она манхэттенская, у него ведь все равно там есть связи, ну так вот, он достучался до менеджера, и тот ему сказал, что в том лимузине ехали настоящие китайцы, то есть из Китая, понимаешь, и что счет за машину отправили в Китай — в какой-то банк или еще куда-то. Ну так вот, менеджер сказал, что содрал с них втрое больше, чем обычно, просто чтобы посмотреть, как они поступят, и они ответили — отлично, выпишите счет нашей компании, и он потом спросил у шофера, который был не китаец, куда они ездили и прочее, а шофер сказал, что ничего не понял, а понял только то, что они ищут девчонку, которая была в той легковушке. — Вайолет потеребила край ночной сорочки. — Ну так вот, Вик, эта китаянка — что-то вроде важной персоны для какого-то китайца с большими деньгами, понимаешь?
Он сидел на кровати, размышляя об этом, механически гладя ладонью ее большую мягкую грудь. Ничего, если из его молчания Вайолет заключит, что эти сведения представляют для него ценность. Шофер наверняка знает больше, чем прикидывался: например, куда ездил лимузин и кто еще мог быть в той легковушке. Вик наклонился поближе и поцеловал Вайолет в щеку.
— Что бы я без тебя делал? — проговорил он.
— Ох, Вик. — Она взяла его за руку и стала целовать ему пальцы. — Я просто немножко переживаю, ты же понимаешь.
Другой рукой он гладил ее по затылку. Ей это нравилось, он видел. Ох уж этот роман с Вайолет. Это ведь роман, нечего сомневаться. Грустный, но настоящий. Наверное, она единственная на свете, кто действительно о нем заботится. И судя по всему, только что она спасла ему жизнь. Теперь у меня есть преимущество, сказал себе Вик, и уж я достану этого типа.
Отец спал, и Рэй смотрел на него, чувствуя, как наваливается оцепенение. С ним уже такое случалось: например, когда он принес тело семилетнего мальчика его отцу, дело было на склоне горы в Кашмире, и хотя ребенок умер больше суток назад, из-за холодной погоды тело окостенело и пахло каменной пылью, в которой он лежал. Рэй смотрел, как отец мальчика безмолвно валится на землю, теряя сознание от горя, и пока кто-то бегал за водой и одеялом, Рэй держал мальчика на руках, глядя, как ветер шевелит его красивые черные волосы. Это была честь — держать тело сына перед человеком, который так сильно его любил, но было в этом и нечто смиряющее гордыню; и Рэй тогда понимал, что мог бы продержать мальчика на руках столько, сколько потребуется. В такие мгновения он понимал: все, чего он когда-либо хотел или мог захотеть, совершенно несущественно, и тайна обретения душевного покоя — насколько его вообще возможно обрести, — наверное, в том, чтобы хотеть как можно меньше для себя и как можно больше для других, особенно для тех, кто никому не желает зла. В такие моменты (были и другие подобные — когда он сорок шесть дней без перерыва таскал тела погибших от цунами, когда строил палаточный городок в горах Турции) он чувствовал, что исчезают какие-то его прежние составляющие. Его религиозное воспитание, к которому он относился равнодушно, теперь и вовсе пошло прахом. И однажды ночью, занимаясь любовью с молоденькой итальянской медсестрой, прелестной девушкой, энергичной, искренней и, похоже, не поддающейся унынию ежедневной работы, он вдруг понял, что трахается с трупом и она занимается тем же самым. Черви, тлен, разложение — жуткие вещи, если применить их к себе. Возрастала ли его похоть от этого смертного смрада? Он не знал. Теперь он во многом не был уверен. Например, он не знал, американец ли он. Разумеется, другие считали его американцем, но хотя он любил Америку, со всеми ее недугами и грехами, то была безотрадная любовь, а может быть даже — неизбежное бремя. Американцы так мало знают об остальном мире. Он встречал соотечественников, уехавших из страны и долгие годы проживших за границей, и они признавались, что их американская сущность со временем начинала растворяться, хотели они того или нет. Так же было и с Рэем. Вероятно, именно поэтому он вернулся домой. Он вернулся, чтобы быть вместе с отцом, но еще и потому, что хотел удостовериться, по-прежнему ли Америка — его дом. А если нет, то сможет ли она снова им стать.
