Тощие ладони Свиридова сжались в кулаки. Он хмуро посмотрел на Евстигнеева, тот перехватил взгляд коллеги и нахмурился.
— Пока не знаю, — сказал Евстигнеев. — Но что-то делать надо — это факт.
— Это и так понятно, — цоморщился Свиридов. — Что ты конкретно предлагаешь?
Евстигнеев нервно усмехнулся:
— А разве ты не понял? Если на железнодорожном пути лежит дерево и мешает движению поезда, то его… его ведь обычно убирают, правильно?
То есть ты предлагаешь убрать Карасева с пути? — уточнил Свиридов.
— Да, предлагаю. Но это лишь в том случае, если он не переменит свои взгляды.
— Он их не переменит, — тихо сказал Ефимов. — Я знаю таких людей. Он солдат — и до конца будет стоять на своем.
— Солдаты часто гибнут на поле брани, — заметил на это Евстигнеев. — Если ты на передовой, то будь готов к тому, что шальная пуля угодит тебе в голову. Короче… — Голос Евстигнеева окреп и стал звучать веско. — Мы закажем его. Наймем киллера и заплатим ему за убийство Карасева.
— Вот как? И где ты будешь его искать? — насмешливо спросил Свиридов. — Не будешь же ты давать объявление в газету?
Евстигнеев пожал плечами:
— Нет, конечно. Но в Москве множество людей, готовых за приличную сумму убить кого угодно, хоть самого президента. Мы найдем такого человека. Я… — Евстигнеев хищно прищурил маленькие глазки. — Я сам этим займусь.
Нина Ивановна Бойко была очень красивой женщиной. Настолько красивой, что Камельков поначалу даже немного смутился. Правда вот, лицо у нее было чуть-чуть бледней, чем нужно, а под большими карими глазами пролегли легкие тени, но все это можно было списать на переживания последнего месяца.
Жена Бойко сидела напротив Миши Камелькова и помешивала ложечкой кофе.
— Вы знаете, Михаил… Извините, забыла спросить, как вас по отчеству?
— Не важно, — ответил Камельков. — Зовите просто Михаил.
— Вы знаете, Михаил, я ведь видела убийцу мельком. К тому же через тонированное стекло. Не уверена, что я смогу его узнать.
— Ничего страшного, — успокоил ее Камельков. — Не узнаете, значит, не узнаете. Это как у физкультурников: главное не победа, а участие.
Нина Ивановна улыбнулась. Губы у нее были слегка полноватые, а зубы белоснежные, как у актрис, которые рекламируют зубную пасту.
— Что ж, в таком случае я попробую. Давайте ваши фотографии.
Камельков достал из кармана бумажник, вынул три фотографии и протянул вдове Бойко. Нина Ивановна взяла со стола очки, надела на свой изящный носик и принялась не спеша и очень внимательно разглядывать снимки.
— Вот этот, — сказала она, положила фотографию на стол и ткнула в нее наманикюренным пальцем. — Вот этот вроде похож. Конечно, в том случае, если он высок и строен. Потому что у убийцы было спортивное телосложение.
— Он высок и строен, — заверил вдову Миша Камельков. — И спортом занимается вполне регулярно. — Он поднял руку, потрогал опухшее лицо и тихо добавил: — У меня был шанс проверить это на себе.
Нина Ивановна улыбнулась:
— Так это он вас так разукрасил?
— Да, — сознался Камельков. — Но это не имеет отношения к делу. Нина Ивановна, будьте так любезны, посмотрите на фотографию еще раз. Вы уверены, что именно этот человек стрелял в вашего мужа?
Нина Ивановна взяла фотографию и еще раз внимательно на нее посмотрела. Покачала головой:
— Нет, не уверена. Тот был в темных очках. И потом, эти усики… Он был с темными усиками, тот человек. А этот… этот вроде блондин.
Камельков нахмурился.
— Масть можно и изменить, а усики — приклеить, — сказал Камельков.
— Можно, — согласилась Нина Ивановна. — Он похож, очень похож. Но вы ведь понимаете, Михаил, что стопроцентной уверенности у меня нет и быть не может. Я не хочу, чтобы невиновный человек отправился в тюрьму из-за того, что я выдала желаемое за действительное.
— Что ж, спасибо.
Камельков спрятал фотографии в карман.
Может, все-таки налить вам кофе? — с виноватой улыбкой спросила Нина Ивановна.
— Да нет, не нужно. Спешу по делам.
— Что ж, в таком случае до свидания. Приятно было с вами познакомиться… Миша.
Прощаясь, Камельков поцеловал Нине Ивановне руку-
Михайлова Камельков разыскал в Москве. Открыв дверь гостиничного номера, Антон Антонович ухмыльнулся.
— У вас что, все такие молодые? — весело спросил он.
— Где это — у нас? — нахмурился Камельков.
— Как где? В прокуратуре! Сначала Алена, теперь вот вы. Просто детский сад какой-то.
Михайлов был в трусах и в майке. К тому же от него сильно попахивало спиртным. Мишаня нахмурился еще больше.
— Гражданин Михайлов, давайте войдем в номер, — сурово сказал он.
— Да ради бога! — ответил Михайлов и потеснился, пропуская Камелькова.
В комнате царил беспорядок. Вещи, туалетные принадлежности, пакетики презервативов — все это валялось на кровати, на полу, на тумбочке.
Я завтра утром улетаю в Питер. Командировка кончилась, — объяснил Антон Антонович. Затем обвел комнату рукой и добавил: — Вот собираю вещи.
— Не многовато вещей для одной-то поездки? — едко спросил Камельков.
— В самый раз, — заверил его Михайлов. — Я, знаете ли, люблю красиво одеваться. Самому приятно, да и девочки на модный прикид лучше клюют. — Он озорно подмигнул Камелькову. — Вы ведь понимаете, о чем я, Михаил Петрович?
— Понимаю. Чего ж тут непонятного. Приехали в Москву расслабиться. Москва — она для того и существует. Кабаки, девочки… В Питере-то небось жена, дети, а?
Михайлов широко улыбнулся и кивнул:
— Я знал, что ты меня поймешь, приятель! Черт побери, приятно иметь дело с собратом по разуму!
— Угу. Только не «поймешь», а «поймете», — поправил его Мишаня. — Ив данный момент я не ваш собрат и приятель. Я следователь, вы свидетель. Наш разговор будет сугубо официальным.
— Вот так?
— Вот так.
Михайлов поднял руку и поскреб в затылке.
— Жаль, — сказал он после паузы. — А я было хотел угостить тебя отличным скотчем. То есть… вас. Вас угостить.
— В следующий раз угостите. А сейчас — к делу.
Михайлов посмотрел на Камелькова из-под нахмуренных бровей. Затем перевел взгляд на спортивную сумку возле кровати, вздохнул, снова поднял глаза на Камелькова и сказал:
— Ну что ж, раз ты такой суровый, то давай.
Однако, перед тем как начать разговор, Михайлов все-таки достал из сумки бутылку скотча, а к ней и пару приземистых стаканов.
— Стаканы из здешнего ресторана, — прокомментировал он, разливая скотч. — Вот думаю: украсть или не украсть? У меня, видишь ли, такое хобби — брать на память разные скромные вещицы из гостиниц, где я останавливаюсь. — Он завинтил бутылку и посмотрел на Камелькова. — Как думаешь, это не преступление?
— Преступление, — ответил Мишаня. Элементарная кража. Вам повезло, что администрация гостиницы проявляет лояльность по отношению к такого рода иници…
— А, да брось ты, — махнул на него рукой Михайлов. — Лучше давай выпьем. На брудершафт. Кстати, можешь звать меня Антон. Или просто — Тони. Держи!
Он протянул Камелькову стакан со скотчем. Камельков вздохнул и удрученно покачал головой.
— Антон Антонович, — сказал он таким голосом, словно говорил с психически больным человеком, — у вас все в порядке со слухом?
— Полный ажур. А что?
— Да слышите вы меня плохо. Или не слушаете совсем. Я ведь вам русским языком сказал — в следующий раз. Мне вам это по-китайски повторить? Или на фене проботать? Вы скажите — я проботаю.
Михайлов нахмурился и обиженно поджал губы.
— Ладно, черт с тобой, — сказал он без прежнего дружелюбия в голосе. — В следующий раз так в следующий раз.
Михайлов резко выдохнул через плечо и опрокинул содержимое одного из стаканов себе в рот. Затем проделал ту же процедуру со вторым стаканом. Потом поставил пустые стаканы на стол и посмотрел на Камелькова.
— А стаканы я все-таки украду! — с вызовом сказал он.
— Кради, кради, — разрешил Камельков. — Но только мне не попадайся. Попадешься — посажу.
— Как это? — удивился Михайлов.
— А так. Помнишь поговорку — вор должен сидеть в тюрьме! Вот ты и сядешь. Ответишь и за себя, и за всех гостиничных воришек разом. На два года вперед. Да еще и потерю компенсируешь.
Михайлов долго и обескураженно смотрел на следователя, затем вновь поскреб рукой в затылке и вдруг расплылся в улыбке.
— А, — сказал он, — шутка! Понимаю. Извини, сразу не прорубил. Я, когда немного выпью, тормозить начинаю. Ты мне, если буду тягача давать, по два раза все повторяй, о'кей? И погромче на два тона. Тогда услышу и осознаю.
Камельков достал из бумажника фотографии бодигардов и разложил их на столе.
