— Был, — неохотно сказал Данил.
— Откуда? Вы сами никак не могли бы натолкнуться.
— Ребятки Логуна сказали, — ответил Данил.
— Вот как? В таком случае господин Логун еще поживет часок. Побеседуем. Вам, кстати, тоже часок гарантирован. Есть любопытные темы, которые мы с вами раньше как-то не затрагивали.
Данил взглянул на Лару. Нет, сообщницей белобрысого она никак не могла оказаться, по лицу видно…
— Интересно, на что ты надеешься? — спросил Данил.
— Мы с тобой на брудершафт не пили, русская свинья.
— Скорее уж польская, — сказал Данил.
— Тогда тем более свинья.
— Ну, пошел извечный спор поляков с бывшими подданными, — сказал Данил. — Только я не буду скрежетать зубами и орать ругательства, я тебе такого удовольствия не доставлю…
— А я — тем более, — сказал Валентин ровным, даже светским тоном. — Но все равно, терпеть не могу, когда хамят в лицо. После каждого твоего матерного слова я буду бить по морде этой сопливой бляди. Прошу!
Лара выпрямилась. И, уставясь ненавидящим взглядом, резанула в полный голос такое, чего Данил и от современной девочки не ожидал. Действительно, армейский ребенок…
— Хватит, дура, — сказал Данил. — Он же только балдеет от твоих воплей…
— Сказано коряво, но мысль выражена точно. — Валентин повел пистолетом. — Ну-ка, села на землю, руки за голову… — Подошел и подергал веревки Корявого. — Молодец, надежно…
— Так на что вы надеетесь? — спросил Данил.
— На удачу. Как и вы. В одиночку мне два грузовика никак не увести, значит, придется взять один. Это лучше, чем ничего. Цивилизованный человек должен твердо взвешивать шансы и довольствоваться разумной долей. Да и половина золота, брошенная здесь, свою роль сыграет. Даже если вокруг нее не передерутся, погоня будет не столь азартная.
— Интересно, стараетесь для себя или для казначейства вашего независимого лимитрофа? — спросил Данил.
— Господи, да какая вам разница?
— Ларочка, я о твоем отце был лучшего мнения, — сказал Данил. — Патриот, славянофил, супермен — и проглядеть такую суку…
— Именно поэтому, — с милой улыбкой сказал Валентин. — Он считает, что инородцы годятся лишь на роль недалеких оруженосцев, и когда ведешь себя так, что его ожидания полностью оправдываются, он успокаивается… Я старался. Помнится, какие-то ваши газетки изволили издеваться над нашими секретными службами, считая их чем-то неполноценным? Вы и сейчас такого мнения? Ох уж этот мне польский гонор…
— Отсюда до вашей границы черт-те сколько тысяч километров, — сказал Данил.
— Это уже мои проблемы, не так ли? Я постараюсь.
— Нет, серьезно, не для себя?
— Слушай, ты, польская свинья, когда ты наконец поймешь, что мы — великая нация? И служение нации может перевесить любые лишние побуждения?
— Ах, вот оно что, — сказал Данил. — Снимаю свою критику. Тебе дадут… какие там у вас нынче жестянки, не припомню что-то? Какой-нибудь Алмазный Венец Сияющей Независимости, а?
Литовец сдержался, только скулы нехорошо топырились.
— Милый мой, — сказал Данил. — Никакие алмазные венцы не сотрут из истории того упрямого факта, что князь Ягайла, якобы ваш, был русский на три четверти, а в Великом Княжестве Литовском вы, жмудины, занимали место у параши…
— Нарываетесь на пулю? — хладнокровно спросил Валентин. — Не дождетесь. Потом, конечно… Но пока поживите. Не стоит меня заводить. Ничего не получится. Что бы там ни было в прошлом, я вас припер к стенке, а не наоборот. Это убедительно? Не отвечайте, если вам грустно… Хватит, пожалуй? Мы скатываемся к вульгарнейшему штампу дореволюционных романов: коварный злодей подробно и нудно объясняет положительному герою, как он совершал преступления, сатанински хохочет, сверкает глазами. А за деревом тем временем ждет своего часа доблестный и предусмотрительный сыщик. Сыщик, словно черт из коробочки, в этой уютной долине не появится. Но все равно, к чему нам все эти мелодрамы? Я не коварный злодей, а вы не положительный герой. Что толку в пустых разговорах. Давайте по-деловому. У вас, как вы, быть может, догадываетесь, осталось две возможности — умереть легко и умереть тягостно. К тому же — самым последним… Вдоволь насмотревшись на все, что будет происходить. Что выберете?
— Смотря от чего зависит легкая смерть…
— Ну, это просто. — Валентин показал черный диктофончик. — Мы с вами сначала побеседуем просто так, порепетируем, а потом запишем пленочку…
— И я должен буду выглядеть в этом радиоспектакле главным злодеем, а?
— Увы, дорогой мой, именно это мне и нужно…
— А зачем? — Данил искренне не врубался что-то.
— Господи… Дипломатические соображения, международный престиж… Одно дело, если кровавым таежным разбойником окажусь я, и совсем другое — если им станете вы. Это вы всех ухлопали, а я настиг вас в последнюю минуту, когда поздно было кого-либо спасать. Понимаете?
— А если я.
— Да бросьте. Вы же не хотите, чтобы девочка умирала мучительно?
Он стоял, чуть расставив ноги, держа в поле зрения и Данила, и Лару. Ничего нельзя было сделать. Столь мучительного бессилия Данил в жизни не испытывал. Зубы скрипнули так, что с них, кажется, посыпалась эмаль.
— Или вы решили, что я пожалею эту маленькую сучку?
— И все же, на что вы надеетесь? — спросил Данил. — Будь это мафия, я поверил бы, что дело кончится без малейшей огласки, но если вы работаете на этих дурацких политиков, с похабными, простите польского шовиниста, фамилиями… Рано или поздно всплывет.
— Ну и что? Во-первых, как это вам ни прискорбно покажется, мы под защитой Запада. Конечно, я понимаю, что ими движет не альтруизм, а желание создать санитарный кордон вокруг вашей непредсказуемой России, для национального сознания это чуточку унизительно, но политика отрицает эмоции… Во-вторых, ваш покойный напарник был прав. Это н и ч ь я земля. Любой международный суд станет заседать годами, пока окончательно не свихнется. Семьсот лет назад эти места тем более не относились к юрисдикции России. Головоломный казус… У нас есть все шансы.
— А почему бы нам не разойтись добром? — спросил Данил. — Вы же сами сказали, что забрать сможете только один грузовик. Поделимся по-братски и разойдемся?
— Интересно, вы говорите искренне? И в самом деле готовы уступить половину?
— Человеческая жизнь дороже этого дерьма, — сказал Данил. — Тем более, я не об одном себе беспокоюсь…
— А, ну да… Интересно, вы ее уже трахнули? Чисто обывательское любопытство.
— Я серьезно, — сказал Данил.
— Я тоже… Нет, вынужден отклонить ваше любезное предложение, уж простите. Мне это не подходит во всех смыслах. И неудобных свидетелей я не могу оставлять в живых, и, честно признаться, нет гарантий. Вы же, славяне, непредсказуемы… Европеец еще соблюдал бы договор, но у меня есть сильные подозрения, что вы, воспылавши жаждой мести, непременно пуститесь вслед. А дорога, вы правы, долгая и трудная. Я не могу рисковать, право же, не могу… — Он говорил без тени насмешки, серьезно, раздумчиво. — Нет. Договор у нас с вами может быть только один: на легкую смерть. Ларочка, свяжите ему руки. Только на совесть, я проверю, и вам не поздоровится, если станете фокусничать…
— Сука! — Заорал Корявый. — Петух, моргунчик! Ну если есть тот свет, я тебя ночью давить приду…
Валентин, не удостоив его и взглядом, напряженно следил за Ларой, медленно приближавшейся к Данилу с двумя отрезками канатика.
— Только не вздумайте ею от меня заслоняться, — предупредил он Данила. — Я ее в этом случае пристрелю без малейших эмоций. Вытяните руки за спиной, скрестите…
Личико у Лары было бледное и решительное. Она опустилась на корточки за спиной Данила. Он еще раз молниеносно прокачал в уме все варианты.
Но вариантов не было ни единого.
Дядя Миша, вытянув шею и отвесив челюсть, с видом крайнего изумления уставился на что-то за спиной Валентина. Тот презрительно ухмыльнулся:
— И вы туда же? Сидите уж, молитву вспомните, если знаете. Дешевый трюк…
Скользковатый канатик коснулся запястий Данила, обернулся вокруг них раз, другой…
— Прижми руки к спине, — услышал он над ухом шепот Лары.
И, не рассуждая, повиновался.
— Эй, что там? — крикнул Валентин.
— Он не дается… Руки к спине прижал…
Валентин уставился Данилу в глаза:
— Не дурите. Или прострелю ногу. Как вы давеча выразились, мякоть…
Буквально в миллиметре от уха Данила оглушительно бабахнуло, и он на это ухо моментально оглох, но другим слышал еще один звонкий выстрел, и еще… Тухлая пороховая гарь залепила ноздри, щекотала глаза, но все же он видел, как Валентин, пьяно шатнувшись, заваливается, оседает — а выстрелы гремят, и камуфляж на груди литовца покрывается опаленными дырами. За шиворот ему упала горячая гильза, он вскочил на ноги, не чувствуя ожога, хотел кинуться вперед — но видел, что все кончено. Перед глазами на секунду дрогнул и расплылся окружающий мир. Но тут же все пришло в норму.
