Ознакомительная версия.
– Гадина. Она убежала, когда решила, что убила меня. А потом взяла и вернулась, чтобы забрать мое, говорила, что я все равно замужем, к тому же сумасшедшая. Больно сделала.
– Она тебя ударила?
– Нет. Она говорила, и мне было больно здесь, – Ольгушка коснулась груди. – Она хотела, чтобы я денег принесла, и обмануть тоже. Я бы принесла, а она все равно забрала бы мою жизнь. И не было у меня денег. Совсем не было. И мама не дала, а Игорь слушать не стал. Почему меня никто не слушает?
Ольгушка вздохнула. Ольгушка отбросила волосы назад. Ольгушка погладила пистолет, нежно, как котенка.
– Мне пришлось, понимаешь? Чтобы сохранить то, что от меня еще осталось. Я же не совсем с ума сошла, я просто видеть стала иначе, и люди другие… те же, но другие. И Марта… мы напугать хотели, чтобы ушла, чтобы совсем… а я потом вдруг подумала, если она меня хотела убить, то почему мне нельзя?
– Это ты ее убила?
– Я, – тихий голос заставил вздрогнуть от неожиданности. Правда, он тут же обрел силу и жесткость, вылившиеся в приказ. – Сидеть! Не пытайся убежать… не совершай хотя бы этой ошибки.
Темнота мешала. Левушка вообще побаивался темноты, шорохов, теней, которые наполняли окружающий мир, и искренне стыдился этого детского страха. Правда, сегодня страха не было, скорее усталость и раздражение. От долгого сидения в одной позе тело затекло, мышцы одеревенели, и Левушка небезосновательно опасался, что стоит шелохнуться – не говоря уже о том, чтобы вставать и идти куда-то, – как их сведет судорогой. А время шло, медленно передвигало созвездия на небосводе, успокаивало громкий лягушачий хор, высвобождая тишину для иных звуков.
Ох и нелепая это затея, Левушка с самого начала говорил, что нелепая, ну да разве ж его послушают? Петр уперся, Петр разозлился и в злости своей не желал слушать разумных доводов, Петр жаждал поставить точку в этом деле, причем сделать это, как он выразился, красиво.
Чего ж красивого в многочасовом лежании в траве? Одежда, пропитавшись травяной сыростью, намокла, а ночь прохладная, и горло опять заскребло, запекло, предупреждая о возможных последствиях. Ох, не миновать ему очередной ангины. Левушка вздохнул, но вздох вышел беззвучным и, видать, по этой причине душевного облегчения не принес.
Странный день, донельзя странный. Поначалу это дикое, идущее вразрез со всеми правилами поведение Петра, отдающее столь явным непрофессионализмом, что Левушка попросту впал в ступор и вышел из него лишь в городе, в знакомом и неуютном кабинете.
– Чего молчишь? Думаешь, свихнулся? – Петр хлопнул ладонями по столу, и именно от хлопка к Левушке вернулась возможность снова воспринимать происходящее вокруг. – Думаешь, от зависти крыша поехала?
– Нет, – Левушка сел на стул. – Ты нормальный.
– Ну, спасибо, успокоил, а то я не знал. – Злая ирония, злые глаза злого и уставшего человека. – Ладно, извини, предупредить надо бы… в общем, извини, лады?
– Лады, – повторил Левушка, хотя не совсем понимал, за что именно Петр извиняется, а тот охотно разъяснил, и разъяснял долго, преодолевая вялое Левушкино сопротивление и отбрасывая слабые доводы против несуразной затеи.
Легкий скрип двери был столь чужим для ставшей уже привычной темноты, что Левушка вздрогнул. Неужели все-таки… все-таки Петр был прав? Хотя от осознания этой правоты легче не становилось.
Две тени, два человека. Разговор, но до Левушки не долетает ни звука, он просто смотрит и заодно нажимает кнопку вызова… слов тоже не надо, там поймут, что началось.
Тени уходят, растворяются среди других, и Левушка почти решается встать, пусть и не просили идти следом, но любопытство да желание доказать свою полезность – все-таки местный, ему проще найти дорогу и мало ли, вдруг группа захвата заблудится, потеряется в темноте.
Как Левушка и опасался, мышцы моментально схватила судорога, и, сцепив зубы, чтобы не застонать, он упал. Очень вовремя упал – из дому, сопровождаемая тем же приторно-чуждым скрипом открывающейся двери, вышла еще одна тень, которая медленно двинулась за первыми двумя… это было против плана, и Левушка растерялся. Позвонить?
Он позвонил, а трубку не подымали… и еще раз набрал номер. И еще один… и как раз когда длинные гудки в телефоне сменились раздраженным голосом, дом выпустил еще одного участника ночной прогулки.
– К вам еще двое направляются, – опасаясь быть услышанным, Левушка старался говорить тихо, одними губами.
– Понял. Можешь за ними? Но так, чтобы не услышали?
– Постараюсь.
Отключившись, Левушка поднялся. Больно, и ноги почти не чувствуются, но если потихоньку… и по тропинке, скрываясь в вычерченных лунным светом тенях. А ведь мечта, давняя, про расследование и погони, почти исполнилась. Левушка прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Нет, ну кто бы мог подумать, что исполняющиеся мечты связаны с мышечными судорогами?
Черная ночь продолжением черного дня, Игорь уже устал считать дни и ночи, различия искать… нету различий. И сна нету, может, оттого, что совесть мучит? Все как-то сразу и безоговорочно поверили в Васькину виновность, и он, Игорь Бехтерин, тоже поверил, и адвокату звонил только для того, чтобы мать успокоить. Сомнения появились только теперь, будто ожили, выползли вместе с ночью.
Васька… Васька бездельник. Собиратель сплетен, мастер игры на чужих нервах. Но вот убийца? Еще наркотики? Не вяжется. Чересчур серьезно для него, чересчур большая ответственность, а ответственности Василий всегда избегал.
Посоветоваться бы… но с кем? Александра, единственный человек, которому он может доверять, спит. Игорь несколько раз заходил днем, несколько обеспокоенный ее исчезновением, а потом и этим не совсем понятным дневным сном, но она выглядела вполне нормальной, дышала спокойно, пульс тоже был в норме, и Бехтерин оставил ее в покое. Спит – и пусть себе спит, а ему вот, наоборот, не спится.
Бессонница привела его в кабинет, коньяк в ящике стола, привычная компания Мадонн, в которых сегодня не осталось ни капли божественного… Мертвая роза, живое сердце, лукавые взгляды и нечто смутное, замершее на границе между сознанием и бессознательным.
– Ваше здоровье, – Игорь поднял бокал. Дед иногда так делал, говорил, что не хватает достойной компании, Бехтерину это казалось еще одним подтверждением ненормальной одержимости. И вот теперь, выходит, сам.
Мадонны наблюдали молча, и именно благодаря тишине Игорю удалось услышать легкое поскрипывание половиц. Шаги. Приглушенный хлопок закрывающейся двери и снова прежняя вязкая тишина.
Он пошел следом, и пол снова заскрипел под ногами, уже немного громче, словно желая подчеркнуть тяжесть и неуклюжесть идущего. Перед дверью Игорь остановился: открыть сейчас? Выйти из дома? А если тот, другой, еще снаружи? Чувство, поселившееся где-то в области затылка, не было страхом, скорее осторожностью, взведенной в абсолют, натянутыми струнами нервов, адреналиновым драйвом сердечного ритма и шепотом арфы – близостью чужой тайны.
А может, нет никакой тайны, кому-то не спалось… вышел покурить… подышать свежим воздухом… подумать о чем-то своем. В любом случае караулить под дверью по меньшей мере глупо. Ручка послушно идет вниз, а за порогом пустота. Ночь на удивление прозрачная, хрупко-лиловая и звездная. Игорь заметил скорее движение, чем того, кто двигался, в зыбкой темноте все казалось ирреальным, размытым, удаленно-недоступным. Силуэт являлся частью этого нового пространства, и Игорю на мгновение почудилось, что ничего такого – ни шагов, ни хлопка двери, ни движения на самом деле не было, просто… фантазия.
Он шел следом за этой фантазией, за дом, мимо пруда с его клочковатым, напоенным сыростью туманом, по узкой тропинке в глубь леса, пытаясь не отстать, не потеряться, но и не выдать себя.
Туманная вуаль висела над болотом, стыдливо укрывая собравшихся, голоса и те, казалось, тонули в седоватой мгле. Подойти бы ближе, но как, если впереди – открытое пространство, местами украшенное болезненно-тонкими березками, за такими не спрячешься… а есть ли смысл в том, чтобы прятаться? Инстинкт требовал быть благоразумным, разум соглашался, но любопытство, приправленное пониманием, что вот она – разгадка, совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, толкало вперед.
Игорь почти уже решился переступить черту, отделяющую спасительную черноту болота от влажно-серой туманной вуали, когда совсем рядом раздался тихий шепот:
– Что ж вам, Игорь Батькович, по ночам-то не спится? Сидите уж, коли пришли. Как мышь сидите… свидетелем будете.
У Татьяны пустые глаза, совершенно пустые, в них нет даже безумия, и от этого становится по-настоящему страшно. Убьет, не задумываясь, без сожалений и последующих угрызений совести… какая совесть, когда деньги на кону. Или я была не права, дело отнюдь не в деньгах?
Ознакомительная версия.
