Она не в первый раз за последние полчаса разными словами повторяла один и тот же вопрос, проверяя, не собьется ли допрашиваемый. Моррис Гранвиль свихнулся на преследовании знаменитостей, и это обстоятельство заставляло Никки быть особенно осторожной. В его рассказе виделся важный недостающий фрагмент головоломки, но Никки опасалась, что, бросившись на сладкую приманку, примет желаемое за действительное.
Она перебрала все способы проверки. Спросила, какое было число. «Четырнадцатое мая». Какой день недели? «Ночь пятницы». Какая была погода? «Моросил дождь. Я вышел с зонтиком». Была ли там охрана? «Я уже сказал, что никого не было. Никого, кроме нас троих». Она предупредила, что проверит все детали. Он ответил, что это хорошо, тогда она ему поверит. К тому же его радовал тот факт, что разговор записывается, и все же она сомневалась. Желание оказаться в центре событий могло подвести Гранвиля.
Оставался еще один вопрос. Он напрашивался с самого начала, но Хит выжидала, опасаясь, что свидетель замолчит.
— И чем закончилась ссора?
— Они долго ругались.
— Под дождем?
— Дождя они не замечали.
— До драки не дошло?
— Нет, они просто ругались.
— И что говорили?
— Я не все слышал, слишком далеко стоял.
Никки отметила еще одно совпадение с прежним рассказом.
— Но что-то вы слышали?
— Что-то насчет разрыва. Она орала, что он только о себе думает и слишком занесся. А он назвал ее эгоистичной сукой или что-то в этом роде.
— Она ему угрожала?
— Солей? Ни словом.
Никки мысленно отметила, что Гранвиль вошел в роль защитника Солей, и задумалась, не выигрывает ли тот что-нибудь от смерти певицы. Вряд ли, но стоит проверить.
— А Уэйкфилд ей угрожал?
— Я не слышал. Да он тоже был не в себе. Держался за фонарь, чтоб не упасть.
— И чем все закончилось?
— Оба расплакались и обнялись.
— А дальше?
— Поцеловались.
— В смысле, прощальный поцелуй?
— Нет, страстный поцелуй.
— А после поцелуя?
— Удалились вдвоем.
Никки постучала ручкой по спирали блокнота. Разговор подходил к самому важному для нее, и вопрос надо было сформулировать так, чтобы Гранвиль не пытался угодить ей с ответом. Никаких подсказок.
— Как они удалились?
— Держась за руки.
— Пешком? — уточнила Никки. — Или взяли такси?
— Сели в лимузин. Один из тех, что ждал у клуба.
У Никки участился пульс, и она постаралась говорить как можно спокойнее.
— Чей это был лимузин, Моррис? Не знаете, приехала на нем Солей или Рид Уэйкфилд?
— Они оба приехали на такси, я видел.
Хит заставляла себя не спешить, хотя искушение было велико. «Слушай, — велела она себе, — не суди заранее, задавай простые вопросы».
— Значит, лимузин просто стоял, и они его наняли?
— Нет.
— Что, они сели в чужую машину?
— Ничего подобного. Он их пригласил, и они сели к нему.
Чтобы не выдать, как важен для нее следующий вопрос, Никки уткнулась в свои записи. Спросить было необходимо, но очень небрежно, чтобы он не закрылся.
— Кто их пригласил?
Пабло допил анилиново-голубой энергетик и поставил пустую бутылку на стол в комнате для допросов. Учитывая возраст, Тараканы не требовали, чтобы он сидел смирно, и позволили мальчику перекусить прямо здесь — чтобы Виктор, кузен Эстебана Падильи, осознал, что ему светит. Потом Таррелл отправил подростка смотреть телевизор под наблюдением офицера и вернулся в комнату для допросов. По взгляду, которым встретил его Виктор, детектив понял, что, воспользовавшись его тревогой за мальчика как рычагом, они достигли цели.
— Парень вполне доволен жизнью, — сообщил Таррелл.
— Bueno,[146] — кивнул Каньеро и продолжал по-испански: — Не понимаю, Виктор, почему ты не хочешь поговорить.
В комнате для допросов Виктор держался не так самоуверенно, как в родном квартале. Он повторял те же слова, но в них не было прежней твердости.
— Сам знаешь: не болтать, не стучать.
— Это благородно, парень. Придерживайся кодекса, защищай бандитов, пусть тот, кто зарезал твоего брата, гуляет на свободе. Я тебя проверил: ты с этим миром никак не связан. Или ты у них в долгу?
Виктор помотал головой.
— Только не я. Я не из таких.
— Тогда не притворяйся таким.
— Закон есть закон.
— Чушь, это просто поза.
Виктор покосился на Таррелла и снова перевел взгляд на Каньеро.
— Конечно, вам и полагается так говорить.
Детектив выдержал паузу и кивнул на сумку с деньгами, стоявшую на столе.
— Жаль, что Пабло не сможет на них жить, пока тебя не будет.
Стул скрипнул по линолеуму: Пабло чуть отодвинулся, сел прямо.
— Почему это меня не будет? Я ничего не сделал.
— Приятель, ты поденный рабочий, а сидишь на сотне тысяч без малого зеленых. И думаешь, что ты чист?
— Говорю, я ничего не сделал.
— Тогда объясни, откуда денежки. — Детектив выждал, пока желвак на щеке у Виктора немного обмякнет. — Скажу напрямик: если будешь помогать следствию, я уговорю прокурора не создавать тебе проблем. — Подождав, пока мысль дойдет до слушателя, Каньеро добавил: — Или объясни парнишке, что оставляешь его одного, но зато кодекса не нарушил.
Виктор Падилья повесил голову, и Таррелл понял, что они его достали.
Через двадцать минут Таррелл и Каньеро встали перед вошедшей в отсек Хит.
— Есть! — нестройным хором доложили они.
Она оценила их восторг.
— Поздравляю, ребята. Хорошая работа. И я кое-что накопала. Собственно, я как раз жду ордера.
— На кого? — поинтересовался Таррелл.
— Ты первый. — Никки села за стол лицом к ним. — Пока оформляют ордер, займите меня рассказом.
Таррелл подкатил два кресла, а Каньеро разложил перед собой записи.
— Все как мы ожидали: Виктор говорит, его кузен подрабатывал, торгуя сведениями о важных пассажирах. Продавал их Кэссиди Таун.
— Забавно, что все это большое дело заварилось из-за пустякового правила: не стучать, — вставил Каньеро.
— В общем, он зарабатывал карманные деньги шпионя. Платили ему, если информация оказывалась горячей. Там двадцатка, здесь полтинник; думаю, набегало не так уж мало. И все шло прекрасно до одной майской ночи, когда ему в машину ввалилось большое дерьмо.
— Рид Уэйкфилд, — подсказала Никки.
— Нам это известно, но тут Виктор клянется, что кузен ему о той ночи ничего не рассказывал: обронил только, что дело обернулось плохо и лучше ему ничего не знать.
— Эстебан хотел защитить брата, — предположила Хит.
— Если брат не врет, — добавил Таррелл.
Каньеро перевернул страницу.
— В общем, мы так и не узнали, что именно тогда произошло.
Хит могла бы заполнить несколько пробелов, но хотела сперва выслушать историю, как она есть.
— На следующий день Эстебана выставили с работы, сославшись на какую-то неопределенную жалобу клиента. Он лишился приработка, приобрел дурную славу, и пришлось ему возить лук и салат вместо важных персон. Он собирался подать иск…
— Потому что с ним дурно обошлись, — Таррелл процитировал рекламный слоган Ронни Стронга.
— Но передумал, потому что некая колумнистка, услышав от него, что случилось той ночью — как видно, это относилось к Риду Уэйкфилду, — предпочла заплатить, лишь бы парень не поднимал шума. Вероятно, боялась утечки информации до выхода книги.
Здесь Никки не удержалась:
— Кэссиди заплатила ему целую сотню?
— Нет, штук пять, — поправил Таррелл. — А к большим деньгам мы сейчас перейдем.
— Эстебан захотел большего и решился на двойную игру. Он позвонил человеку, о котором писала Таун, и пригрозил, что опубликует все, что видел той ночью, если не получит здоровый, кусок. Кусок оказался не таким уж здоровым.
— Падилья получил сотню штук, — подхватил Таррелл, — а на следующий день ему добавили удар ножом. Кузен Виктор перетрусил, но денежки возвращать не стал: решил что пригодятся в тех местах, где его не найдут.
— Вот что мы нарыли, — заключил Каньеро. — Рассказ интересный, но имени человека, которого тряс Падилья, мы так и не знаем.
Оба уставились на ухмыляющуюся во весь рот Никки.
— Но ты-то знаешь, да? — спросил Таррелл.
Тоби Миллс, звезда команды «Янкиз», позировал в аудитории престижной школы Стейвесант[147] в Бэттари-Парк-Сити, держа чек на миллион долларов: пожертвование в пользу новой спортивной программы городских школ. Зал был полон учеников, преподавателей, администраторов и, само собой, представителей прессы — и все они аплодировали ему стоя. Детектив Хит воздержалась от аплодисментов. Она выглядывала из-за бокового занавеса сцены, наблюдая, как подающий с широкой улыбкой жмет руку спортивному директору. По сторонам от них выстроилась школьная бейсбольная команда, одетая ради такого случая в форму. Миллс широко улыбался, не морщась от вспышек, и терпеливо поворачивался то направо, то налево. Позировать перед фотографами было для него привычным делом.
