Душа его еще не освободилась от совсем иного, от какого-то волшебного мира, где побывал он во сне. Что же снилось ему? Напрягая память, Коваль четко и ясно представил себе какую-то очень знакомую мощеную улицу, а на ней - дом, прижавшийся к холму, крыльцо, сложенное из двух плоских камней. Откуда же он так хорошо знает этот дом, эту улицу и каждый камень на ней? Он ведь не был здесь никогда.
Только во снах, которые повторяются время от времени, ходил он по этой улице как хозяин, отворял двери в дом и, самое удивительное, встречал людей, которые, как это неизменно оказывалось, хорошо знали его и которых он тоже знал, хотя никогда в жизни не видел! Эти люди ждали его, будто бы всего несколько минут назад был он в их обществе...
Говорят, что сон - зеркало реальной жизни, темное, зыбкое отображение человеческих мыслей, ежедневных волнений, чувств, настроений. Говорят еще, что сон - это прошлое. И не только прошлое. А еще и провозвестник грядущего.
Но это только научные и фантастические гипотезы, а кроме того просто-напросто суеверный туман. Во сне можно необычайно и непредсказуемо чувствовать, знать, понимать, переживать: запросто терпеть нестерпимую боль, видеть то, что скрыто от глаз, слышать, как разговаривают травы и цветы, наблюдать, как меняют свои свойства обычные вещи; сражаться с чудовищами; превратиться в йога, в чародея или даже обернуться птицей и рыбой.
Впрочем, кто не видит снов? Снов, в которых отражено и прошлое, и настоящее? Но самым большим чудом этого иррационального мира были для Коваля все-таки не зыбкие картины и феерические ощущения, а вот эти знакомые незнакомцы. Он встречался с ними как с давними друзьями и каждый раз делал немалые усилия, чтобы вспомнить, где же видел их раньше, кто они, как их зовут; точно так же, как пытался постигнуть, откуда он знает этот дом с крыльцом из каменных плит, эту мебель, эти вещи в комнате.
Возможно, это переплетение далеких первых впечатлений, которые идут из раннего детства, когда человек многое видит, но мало осознает.
Первые впечатления! У каждого человека свои: у одного - печь, разрисованная синими и красными цветами и петушками, у другого - живой петух, красавец, гордо вышагивающий по двору, у третьего - лес подсолнечников, вишневый садик за хатою, шмель в бархатном камзоле, длинные отцовские усы или теплое прикосновение материнской руки.
На Митю Коваля самое первое яркое впечатление произвела родная улица. Длинная, пестрая, с домами, словно нарисованными на фоне голубого неба, улица поразила, еще не окрепшую, крайне впечатлительную детскую душу и навсегда врезалась в память. Может быть, именно тогда и увидел он где-то на этой улице домик с крыльцом из каменных плит, который теперь вот видит во сне? И правда - самая большая в местечке улица действительно была вымощена.
"Удивительно все-таки, что сон так взволновал и запомнился, - думал подполковник. - А не приходит ли он тогда, когда я переутомлен, когда нервы напряжены и организм требует отдыха?" Потом, пощипывая сорванный листок, Коваль подумал о "щучке" Наташе, но, когда рядом с ней появился в его мыслях и Валентин Суббота, он сразу же предпочел вернуться к делу, к расследованию, к атаману Гущаку и его убийце.
Коваль был уверен, что убийца все равно придет, должен прийти и... "финита ля комедиа"*. Он, подполковник Коваль, как всегда в конце розыска, ощутит непреодолимую усталость и, когда все будет кончено, с разрешения комиссара два-три дня не будет появляться в управлении, а уедет на рыбалку или возьмется за садовые дела...
_______________
* Финита ля комедиа - комедия окончена (франц.).
Но почему же убийца не идет?
Утреннее солнце поднялось еще выше, в беседке стало тепло. В доме отдыха закончился завтрак, и отдыхающие шумно играли в волейбол.
Убийцы все не было.
Коваль пытался представить себе его ощущения. Не иначе, как пребывает он в шоковом состоянии, и у него, как у загнанного зверя, действует только один инстинкт самосохранения. Покорясь этому инстинкту, он, вопреки логике, будет кружить вблизи места убийства. Не успокоится, пока не найдет потерянную вещь, которая может явиться уликой против него. Он должен, должен появиться!
Но он не появлялся. Сомнения начали закрадываться в душу Коваля. Он вышел из беседки и отправился на станцию.
Приехать раньше, чем они с Андрейко, преступник не мог: ему ведь необходим дневной свет. А что, если он отложил свой приезд на завтра? Или все-таки побывал здесь ночью с фонарем? Нет, все это из области фантастики. Он придет, он должен прийти!
И все-таки его не было. Неужели в расчет Коваля вкралась ошибка? Сперва лейтенант Андрейко нашел возле рельса пуговицу, вырванную "с мясом", как выяснилось - с куртки Гущака. Это свидетельствовало о борьбе убийцы с жертвой. После этого появилось убеждение, что и от убийцы на месте преступления тоже что-то должно было остаться. И Андрейко снова искал, осматривал все кустики и ямки возле дороги, пока не нашел горлышко от бутылки со следами крови и волос убитого...
Нет, он придет, он не может не прийти!
На станции Коваль отпустил лейтенанта поесть в маленький, почти игрушечный ресторанчик, а сам ограничился стаканом газированной воды. Он позвонил в управление и попросил отвечать по телефону, что находится на совещании.
Потом снова дежурили. До обеда. Невыспавшиеся, изнемогающие от жары, по очереди пообедали. В том же ресторанчике. Коваль прочел по лицу лейтенанта, что тот считает: пора убираться отсюда, все равно ничего не высидим.
- Он придет, - уверял подполковник своего молодого помощника, непременно придет, Остап Владимирович. И обязательно сегодня, пока светло.
Но он не приходил.
Уже солнце зашло за высокие кроны сосен, когда Коваль увидел, как вдоль железной дороги идут два человека. Сердце почувствовало толчок, словно что-то ударило в грудь. Но их было двое, а не один! Решетняк и Козуб! Они прошли мимо станции, немного постояли на тропинке, пожали друг другу руки, и Решетняк пересек шоссе. Вскоре его невысокая фигура исчезла за оградой санатория.
Козуб постоял несколько секунд, а потом оглянулся и быстрым шагом пошел вдоль колеи. Он прошел немного, остановился и принялся раздвигать высокую траву, кусты, отделявшие железную дорогу от поселка.
У Коваля застучала в висках кровь. Может быть, после целого дня изнурительного дежурства повысилось давление. Он внутренне напрягся, словно перед прыжком, и не спеша пошел вдоль колеи туда, где находился юрисконсульт.
Лейтенант Андрейко, который тоже заметил Козуба, следил за подполковником и, когда тот махнул ему рукой, последовал за ним.
Коваль почти вплотную приблизился к лихорадочно суетившемуся и шарившему руками по земле юрисконсульту. Тот внезапно обернулся и замер.
- Ищем? - спросил Коваль.
- Ищем, - автоматически ответил юрисконсульт.
- Не стоит, - сказал подполковник. - Мы уже все нашли.
Козуб тяжело перевел дыхание и сердито спросил:
- Чего вам от меня нужно?
- Небольшого вознаграждения за терпеливость, мы ведь целый день ожидаем вас. Ответьте на один только вопрос.
Юрисконсульт все еще не мог опомниться.
- Зачем вы это сделали?
Козуб побледнел и опустил голову. Потом поднял на подполковника полный ненависти взгляд, и глубокие морщины на его лице словно углубились и стали похожи на шрамы.
- Я не убивал.
- Зачем вы его убили? - спросил Коваль.
Юрисконсульт, заметив лейтенанта Андрейко, проворчал:
- Нельзя ли без свидетелей?
Коваль отошел с ним на несколько шагов.
- Этот старик, когда увидел, что тайник раскопан, совсем обезумел, сказал Козуб. - Я объяснил, что это случилось давно, случайно, когда копали оросительные траншеи. Но он и слушать не хотел, орал, что это моя работа, как будто я знал, где закопан клад. Он бросился на меня, вцепился в горло, я еле его оторвал. А тут электричка. Старик плохо держался на ногах в упал. Воздушной волной затянуло его под колеса.
Подполковник вздохнул.
- И все-таки: за что вы его убили?
- Слушайте, Коваль, на кой черт вам вся эта морока, вы ведь все равно ничего доказать не сможете.
34
Человек, напротив которого сидел за столом инспектор Козуб, был без знаков отличия, хотя занимал высокое положение в наркомате внутренних дел. По всему было видно, что привык он приказывать, распоряжаться. Козуб пожирал его глазами. А тот не смотрел на Козуба, и инспектор уголовного розыска, хотя и сидел в удобном кресле, чувствовал себя стоящим навытяжку.
- Ваше анархистское прошлое не внушает доверия, - сказал начальник.
- Какое там прошлое, - попытался оправдаться Козуб. - Без году неделя. Мальчишкой был.
- Все равно. Это ставит под сомнение ваше заявление, что вы оказались на эсеровской квартире случайно. - Начальник перешел на шепот. - За участие в эсеровской боевой группе, хранение и распространение контрреволюционных листовок вы, бывший анархист, пробравшийся в органы милиции, под трибунал пойдете, и высшая мера революционной защиты вам обеспечена.
