— он с тем же успехом смотрит взрослые дневные передачи.
— Любопытный распорядок дня. Когда люди освобождаются из тюрьмы, то часто продолжают жить по заведённому в тюрьме обязательному распорядку. Я хочу сказать, что где бы Эйдена ни держали, у него был подобный обязательный распорядок: он просыпался, принимал пищу и ложился спать в строго определённое время.
— И за соблюдением этого распорядка следил похититель?
Доктор Фостер пожала плечами:
— Возможно, Эйден сам так строил свой день, чтобы в меру возможности оставаться в здравом уме, а может это инициатива похитителя, который таким образом поддерживал дисциплину.
— Роб сказал, что у Эйдена может быть стокгольмский синдром, то есть он сочувствует похитителю. И возможно… возможно, он до сих пор на стороне похитителя и препятствует нам. Может такое быть?
Доктор Фостер помедлила, на лице у неё отразилась неуверенность. Она немного покашляла в кулак и разжала руку — мне казалось, что она тянет время. Она явно не хотела отвечать. Но в итоге она всё же решила высказаться, взяв со стола мягкую игрушку и ткнув ей в глаз большим пальцем:
— Думаю, есть такая вероятность. Да, это не очень приятная версия, но дело в том, что Эйден провёл целых десять лет в обществе этого человека, и мы не знаем, каковы были их взаимоотношения. Мы видим, что обращались с Эйденом жестоко и неуважительно, но, к сожалению, многим детям знакомо такое отношение со стороны собственных родителей. Когда такие дети взрослеют, у них возникают большие сложности с родителями.
Я бросила взгляд на Эйдена, работающего над очередным произведением искусства. Он наклонил голову так, что со лба свисал кудрявый локон.
— Значит ли это, что мне не стоит ему доверять?
— Честно говоря, не знаю. Случай Эйдена уникален. — Она подалась вперёд. — Если вы почувствуете опасность, то знайте, что вы в этом не виноваты, и вам нужно сразу же позвонить мне или инспектору Стивенсону.
* * *
Её слова эхом отдавались у меня в голове, походившей на большой надутый шар. «Если вы почувствуете опасность…» Получается, я не могу доверять собственному сыну? В тот день я сильно устала — организм и так тратил много сил на развитие плода, а тут ещё стресс и напряжение по поводу Эйдена — и единственным желанием было свернуться калачиком в постели и натянуть одеяло на голову. Всё это время я держалась исключительно на адреналине и силе воли. Вместо того чтобы обустраивать гнёздышко перед появлением второго ребёнка, я возила сына на сеансы к психотерапевту и раздумывала о находящемся под стражей педофиле, который, возможно, и похитил моего ребёнка. Меня постоянно сопровождало какое-то тошнотворное ощущение, а весь окружающий мир казался отвратительным. Проще сказать, что не вызывало во мне негативных эмоций, и даже насчёт того, хочу ли я второго ребёнка, периодически проскакивали сомнения. Как мне потом рассказывать дочери о том, что случилось с её братом?!
От психотерапевта я повезла Эйдена к стоматологу. Наконец-то нашёлся дантист, который согласился осмотреть его без документов. В нынешней ситуации слово «удача» максимально не вязалось с сыном, но ему и правда повезло, что зубы сформировались вполне ровно и были почти здоровы.
Но пару пломб поставить было нужно.
Потребовалось трое человек, чтобы держать его, пока доктор вкалывал анестезию в десну.
После этого мероприятия меня всю трясло, а Эйден, как всегда спокойный, бодро топал из клиники, держа руки неподвижно по швам, потом сел в машину и пристегнул ремень безопасности. Я не могла точно понять, в чём дело, но была уверена, что он злится.
— Прости, солнышко, — сказала я раз в пятидесятый с тех пор, как мы ступили на порог стоматологического кабинета. — Это всё ради твоего же блага!
Но Эйден не смотрел на меня. Он отвернулся и смотрел в окно на проносящийся мимо туманный Бишоптаун.
— Прости, — снова повторила я с отчётливым ощущением, что останусь неуслышанной. — Я не хочу тебя бояться. Если бы ты только заговорил! Мне так нужно знать, о чём ты думаешь… — Пока мы были одни, я всегда так делала. Все преграды на пути от мозга до рта пропадали, и я начинала трещать без умолку. — Это был герцог? Это был он, да? Если бы я показала тебе фотографию, ты бы дал знать? Нет, конечно. Вы с ним случайно не общаетесь до сих пор? Может, ты тайком пробираешься к домашнему телефону и звонишь ему? Что же мне теперь, заказать детализацию звонков и проверить, не замышляешь ли ты что-нибудь против меня? Зачем ты изрезал все шторы? Теперь кто угодно может заглянуть к нам в окно. Зачем ты это сделал? — Я ударила ладонями по рулю. — Для чего тебе это понадобилось?!
Прямо передо мной на дорогу выскочила машина, и я взяла резко вправо, чуть не вылетев на встречку [17]. Вернувшись обратно на свою полосу, я глубоко вздохнула и отёрла пот со лба.
— Извини, что нам пришлось держать тебя у зубного. Я понимаю, тебя, наверное, очень пугают такие моменты, но Эйден, ты не должен обижаться на меня это! Обещаешь, что не будешь? — вздохнула я. — Иногда нам с тобой приходится принимать тяжёлые решения, но знай, что я люблю тебя, и со мной ты всегда будешь в безопасности. Несмотря ни на что. Я готова отдать жизнь, лишь бы ты остался цел, правда!
27
М не трудно вспоминать то время, когда я была обычным подростком. Когда мне было шестнадцать, передо мной открывалось будущее. У меня был выбор, а ведь ничто не может сравниться с возможностью выбирать свой дальнейший путь. Мои родители не были богачами, но мы жили вполне обеспеченно, что означало, что я могла поступить в любой университет по своему желанию. Я получала как пятёрки, так и четвёрки с тройками. Вот только вместо будущего я думала исключительно о настоящем. Я хотела веселиться, умирать со смеху, дружить и любить — кто же этого не хочет?! Я не осознавала, какие могут быть последствия — ну, по крайней мере, не до конца осознавала. Я просто хотела, чтобы Роб держал меня в своих объятиях и мы вместе познавали этот мир сквозь призму наших
