совесть и интеллект, что у нас остался только один способ борьбы с холуйством и подлостью, которые обуяли всё наше общество – безразличие. Этот способ, как и любой другой, к успеху не приведёт, но он сэкономит время и защитит лицо от помоев.
– Это цинизм, – заметила Танечка.
– Реализм, – возразил певец, – Ведь в концлагере, по словам одного героя-антифашиста, имя которого я не помню, есть только одна свобода – свобода отношения к происходящему.
– Понимаю. Но если всё так ужасно, Андрей Вадимович, почему вы не иммигрируете?
– Потому, что нельзя бросать умирающего, даже если ничем не можешь ему помочь.
– А главное, уезжать от кошмара некуда, – вдруг подошёл к беседующим ещё один Танечкин знакомый, известнейший музыкальный критик Арсений Троицкий, – ведь другого глобуса у нас нет, как в том анекдоте! Мы, как обычно, в первых рядах всего самого помоечного и гнусного, но другие ряды не стоят на месте. Двадцатый век был ярким прощанием человечества с тем, что определило его отличие от всей прочей млекопитающей фауны. Это грустно, но это так.
– Большое спасибо вам, господа, – свернула беседу Танечка, не имевшая никакого желания контактировать с Троицким, – разговор у нас был печальным, но интересным.
Выключив диктофон, она сразу скинула интервью редакции и пошла к метро. Судя по всему, поиски взрывчатки затягивались. Толпа, потеряв терпение, начала уже расходиться. С воспоминаниями о матче Таня доехала до Арбатской, вышла на улицу, зашагала к радиостанции. Настроение было скверным.
Узнав, что она явилась, главный редактор вызвал её к себе и строго спросил, что её заставило оборвать интервью, в то время как собеседники были явно готовы к долгому и глубокому разговору.
– Но Алексей Алексеевич, я сочла разговор оконченным, – объяснила Таня, – эти ребята сказали мне, что есть труп, и он разлагается. Что ещё было обсуждать?
– Насколько я понял, речь шла об умирающем, – сделал взгляд ещё холоднее главный редактор, – но если даже я и неправ – труп подлежит вскрытию. А при вскрытии иногда обнаруживается, что паталогоанатом – мертвее трупа. Ты что, об этом не знала?
– Но там ещё был Шевчук, – нагло соврала провинившаяся, – и я на него нацеливалась, А он уже уходил! Я бы догнала, если бы не Троицкий со своим отличием от млекопитающей фауны и двадцатым веком. Сами всё слышали!
– Пошла вон, пока я тебя ремнём не отшлёпал, – смягчился шеф. Танечка просить себя не заставила. Вбежав в студию, она стала готовиться к интервью – то есть пудрить нос, рассказывать шеф-редактору, звукорежиссёру и референтам, как прошёл матч, и читать вопросы, которые поступили по интернету. Ей предстояло общаться сразу с двумя приглашёнными. Ровно в семь они появились, и после выпуска новостей начался эфир.
Тане не пришлось много разговаривать, потому что между гостями – блистательным политологом Станиславом Блинковским и литератором Юрием Пухляковым, вдруг завязалась дискуссия. Спор зашёл о том, нужно ли, облизывая жопу на букву «П», просовывать язык внутрь. Блинковский мягко разубеждал Пухлякова в необходимости это делать, а тот сердился и называл оппонента фашиствующим молодчиком. Этот спор напомнил Танечке матч Реал – ЦСКА: один был хорош, другой – тошнотворен, но забивали оба. Под конец Таня вклинилась в разговор, спросив у Блинковского:
– Станислав Александрович! Вы, побывав сегодня на Фрунзенской, можете мне ответить определённо: рок-н-ролл жив?
– Татьяна Владимировна! Если бы он был жив, мы бы с вами сегодня весь день плясали, – сказал Блинковский, – а мы сидим и ломаем голову, жив ли он!
– Извините, а почему вы не спрашиваете о том, жива ли отечественная литература, живопись, музыка? – спустил пса на Таню писатель, – вас что, волнует прежде всего западная культура, а на российскую вам начхать?
– Конечно же, нет. Просто к моему вопросу был повод – слёт мастеров рок-н-ролла, каковой съезд по некоторым причинам так и не состоялся. Вдобавок, если судить по тому, как вы, знаменитый русский писатель, себя ведёте – наша родная отечественная культура просто цветёт и пахнет!
– На вашем месте я бы не очень иронизировал, моя девочка. Если я спрошу вас о том, когда был последний слёт мастеров российской поэзии, вы мне вряд ли дадите быстрый ответ на этот вопрос. А ведь если вы не читали Бродского, но берётесь писать стихи, чем и занимаетесь иногда, насколько я знаю, смею заверить – стихи ваши будут дрянь. В моей всем известной пьесе, которая называется "Чемоданчик"…
– Так стало быть, стихи Пушкина, Лермонтова, Цветаевой – дрянь? – изловчилась Танечка всадить шпагу по рукоятку, – я уж не говорю про Роберта Бёрнса! Ведь они все, в отличие от меня, не читали Бродского… Извините, наш звукорежиссёр даёт мне сигнал о конце эфира. Спасибо вам, господа, за очень глубокий и содержательный разговор.
Пошёл блок рекламы. Разгневанный литератор стал обвинять ведущую в вероломстве, но оппонент ему возразил, что красивой женщине всё простительно. Поблагодарив ещё раз обоих, Таня пошла пить кофе с коллегами.
Те – три мальчика и три девочки, уже ждали её, чтобы уговаривать широко отпраздновать юбилей в ресторане "Прага".
– А не пошли бы вы в задницу? – разозлилась Таня, не в первый раз, да и не в десятый выслушав это скромное пожелание, – вы ведь знаете, что "Фольксваген" я покупала в рассрочку! И за квартиру надо платить! Вы что, совсем идиоты?
– Да мы все скинемся, – посулила Ирочка Кораблёва, – прикинь, человек пятьдесят или шестьдесят дадут по три тысячи! По-моему, это очень даже нормально.
– Аренду зала возьмёт на себя дирекция, – уверял Алёшка Соломенцев, – шеф обещал уладить этот вопрос. Сергей Александрович и Владимир Викторович сегодня сказали, что он уже, в принципе, улажен. Закатим пир на весь мир!
– Пусть лучше все эти деньги отдадут мне, я куплю два торта и пять бутылок вина, – заявила Танечка, – нечего нажираться в кризис! Рок-н-ролл мёртв.
Коллеги обиделись. Тут мобильник Танечки заиграл. Увидев, что звонит Рита, которая никогда не звонила по пустякам, без двух дней тридцатилетняя скупердяйка взяла бокал и с ним пошла к лифтам. Там приняла звонок.
– Это я, – сказала ей Рита, – ну, как тебе моё сообщение во "В Контакте"?
– Ничего более увлекательного я лет двадцать пять уже не читала! Да, «Колобок» я прочла примерно в пять лет. Сочувствую вам, четырём обманутым идиоткам. Впрочем, Мару, если я правильно понимаю, он не обманывал – просто трахнул во время гонок. Но как она просекла, что он и художник – это одно лицо?
– Я тоже сперва не могла этого понять, потом Ирка вспомнила. Ведь за час до того, как я познакомилась с этой Марой, они заехали к нам домой, чтоб Ирка переоделась. Когда они подъезжали к дому, этот подлец выходил под видом Артёма. Ирка спала, а Мара его срисовать успела. Видимо, у неё зрительная память отличная.
– Да, наверное, –
