с годами становились все слабее, так что мимолетный роман с Анной превратился лишь в далекое воспоминание. Роберт, разумеется, даже и не помышлял о том, чтобы рассказать обо всем жене. Эту тайну он собирался унести с собой в могилу – признаться, что у него есть дочь в Исландии, он не смог бы ни при каких обстоятельствах.
Как только Роберт получил весть о том, что Хюльда намерена приехать к нему в гости, он сразу догадался, о чем пойдет речь, хотя никаких подробностей она не сообщила. Вероятно, интуитивно он всегда чувствовал, что те скоротечные отношения должны были принести свои плоды. С другой стороны, Анна никогда не пыталась наладить с ним связь, а это наверняка означало, что она не видит для него возможности участвовать в воспитании ребенка. В некотором роде Роберт мотивировал свое решение и уважением к ее желаниям.
Поэтому он и солгал Хюльде.
Однако в первую очередь он думал о собственных интересах, а именно о том, чтобы защитить свой идеальный брак, которому было уже больше полувека. И рисковать им только ради того, чтобы стать отцом женщины средних лет, было бы чистым безумием. Она не нуждалась в отце – больше не нуждалась, – а ему не нужна была дочь. Больше не нужна. Роберт не солгал, когда сказал Хюльде, что они с женой не смогли завести детей, хотя, судя по всему, проблема была именно у его жены, а не у него, и существование Хюльды лишний раз это подтверждало. Он ни минуты не сомневался в том, что она рассказала ему правду, и пусть тот единственный вечер пролетел как один миг, интуитивно Роберт знал, что сидит за столом со своей дочерью. Не сомневался он и в том, что больше таких вечеров не будет.
Особого сожаления, когда Хюльда ушла, Роберт не испытал. Разве можно тосковать по незнакомому человеку? По правде говоря, он и мать Хюльды практически не знал. А с дочерью был связан лишь биологически. И все же он украдкой рассматривал ее, пытаясь понять, стоит ли ему жертвовать всем, что у него было, ради того, чтобы получше узнать ее. Однако острой необходимости он в этом не ощущал – слишком слаба была их связь. И он единолично принял решение за них обоих. Это решение состояло в том, чтобы тайна осталась погребенной навеки. Он знал, что Хюльда больше не приедет.
Роберт снова взглянул на старую фотографию и почувствовал, как у него сжимается сердце при мысли, что Хюльда, вероятно, так никогда и не узнает, что встретилась со своим отцом.
Однако кое-что он для нее все же сделал – он послал ей копию старого снимка, на котором был изображен он сам в годы войны. Внешне Роберт сильно изменился – сияние молодости давно исчезло, – поэтому он посчитал, что ничем не рискует, отправляя ей фото. В письме он написал Хюльде, что это фотография ее отца, – так оно и было, хотя узнать всю правду ей было не суждено.
Лидур, Рейкьявик, 1997 год
Лидур не сомневался в виновности Ветурлиди ни секунды – до настоящего момента, естественно. В свое время, когда расследование набирало обороты, его уверенность была непоколебима – он считал Ветурлиди насильником и убийцей.
Лидур был убежден в собственной правоте: все указывало на то, что именно этот человек убил свою дочь. Хотя Ветурлиди категорически отказывался признавать свою вину, Лидуру удалось полностью воссоздать картину того, что произошло. Безусловно, речь шла о многолетнем семейном насилии, которое достигло апогея в тот уик-энд в летнем доме. В конце концов, этот дом принадлежал Ветурлиди, был его прибежищем. И никто другой не признался, что находился там с Катлой, а одна она вряд ли поехала бы в эту богом забытую долину в Вестфирдире. Нет, все было предельно ясно, решил Лидур.
Теория, которую выстроил Лидур, заключалась в следующем. Отец с дочерью отправились туда вместе, и он вновь стал ее домогаться. На этот раз она оказала яростное сопротивление, и дело дошло до драки, которая закончилась смертью девушки. Непреднамеренное это было убийство или предумышленное – решать предстояло другим.
И вот теперь вся его теория развалилась, словно карточный домик. Оказалось, что Катлу убила другая девушка – Клара, которая даже не находилась под подозрением.
А ведь какая безупречная картинка сложилась тогда в воображении Лидура – не хватало только признания или каких-то серьезных улик. Свитер, конечно, оказался ценнейшим доказательством, но, вероятно, этого было недостаточно для обвинения. Хуже всего то, что он лежал на полу рядом с трупом. Вот был бы он зажат в руках у девушки, словно намек на то, что убийца – ее отец! Убедить Андрьеса, полицейского из Вестфирдира, солгать оказалось на удивление легко. Даже слишком легко, учитывая, что в результате он все-таки стал терзаться угрызениями совести, – ну а что еще можно было ожидать от такого неудачника? Еще до того, как расследование завершилось, он позвонил Лидуру и сообщил, что сожалеет о своем поступке, поскольку сомневается в виновности Ветурлиди, который так ни в чем и не признался. Хуже всего было то, что Андрьес собирался отозвать свои показания, потому что подозреваемый заслуживал, по его мнению, шанса защитить себя. Андрьес осознавал, что своими действиями нанесет непоправимый урон собственной репутации: его уволят с работы, а его сделка с нелегальным кредитором станет достоянием общественности. Более того, старый дурак заявил, что и Лидуру будет не отвертеться, поскольку он намерен объяснить причины, по которым согласился дать ложные показания, и назвать того, кто его к этому подтолкнул. Лидур, естественно, попытался отговорить Андрьеса от этой затеи, но у него ничего не вышло – с таким же успехом он мог бы говорить со стеной. Андрьес поставил его в известность, что приедет в Рейкьявик в ближайшие два дня, чтобы признаться в своем проступке полицейскому начальству. Таким образом, Лидур оказывался между молотом и наковальней.
У него оставалось всего два дня, а может, и того меньше, чтобы спасти свою шкуру. Один из способов состоял в том, чтобы заставить Ветурлиди признаться. Однако осуществить это оказалось не так просто. Этот сукин сын был полностью раздавлен – судя по всему, он утратил всякое желание бороться за себя, да и вообще жить. Он смирился с тем, что отправится в тюрьму, а его семья будет подвергнута общественному порицанию. Но как бы то ни было, любые попытки заставить Ветурлиди признаться в преступлении, которого он, по его словам, не совершал, оказались безуспешными. Чертов осел.
