– Кажется, да. Нет ли у меня сотрясения мозга? Доктор обернулся к следователю, но тот его опередил:
– Все-все. Более не смею задерживать. Домой непременно и без задержек. Я не врач, но понимаю, нужен уход и строгий постельный режим. Простите, что так вас напугал. Дознание, знаете ли, дело нешуточное. А следом за вами обязуюсь через десять минут доставить до дома в целости и сохранности Марию Николаевну.
– Что? Меня? – растерявшаяся Мура не знала, как ей себя вести, и смотрела на Клима Кирилловича.
– Не беспокойтесь, – заверил следователь доктора. – Я только задам Марии Николаевне несколько вопросов. Сам спешу, не задержу.
Следователь открыл портьеру, кликнул официанта и распорядился, чтобы тот проводил доктора Коровкина и Брунгильду до извозчика. Заглянувшему Порфирию Филимоновичу велел никого в кабинет не пускать. И попросил выделить ему в помощь человечка – пусть пока приготовится: придется ехать в баню. Если свободен Аркаша Рыбин, хорошо бы, чтобы Порфирий отпустил его.
Клим Кириллович не хотел оставлять Машу, но, во-первых, он безусловно доверял Вирхову, а во-вторых, и это главное, опасался за Брунгильду: а вдруг следователь упомянет об убийстве Тугарина? Известие о смерти возлюбленного могло стать роковым для хрупкой, утонченной девушки, перенесшей в последние дни непомерное для ее психики напряжение...
Когда доктор Коровкин, Брунгильда и Порфирий Филимонович покинули кабинет, Вирхов жестом указал Муре на стул и сам тоже присел.
– Итак, Мария Николаевна, – начал он медленно и сурово, – не гневайтесь на меня, что мучаю расспросами. Дело важное. И если узнают об этом ваши родные – переполоху не оберешься. Поэтому и хотел побеседовать с вами наедине. Даже заезжал сегодня к вам домой, но не застал.
– Я виновата, что оставила надолго больного папу, – опустив глаза, пробормотала на всякий случай Мура.
– Похвальное раскаяние, – кивнул Вирхов. – Но меня интересует другое. С какой целью вы выдавали себя за госпожу Тугарину?
– Я? Выдавала? – Пораженная Мура вскинула голову и облизнула губы. – Я этого не делала.
– А с какой целью вы хотели продать жемчужину Глеба Тугарина?
– Я...я...я... мне нужны были деньги... – прошептала Мура. – А почему вы за мной следили?
Следователь пока решил не разубеждать девушку. И что такого интересного нашел в ней Фрейберг? Беспомощная, не слишком сообразительная, растерянная...
– Я расследую убийство в Медвежьем переулке, – важно сообщил Вирхов. – А жемчужина, которую вы пытались сбыть, прикрываясь именем Тугариной, принадлежала убитому.
– Ну и что? – Мура захлопала ресницами. – Глеб Васильевич подарил ее Брунгильде.
– Я знаю, – Вирхов чувствовал, что барышня что-то не договаривает. – Вот это-то и настораживает. Не отправились ли вы к ювелиру по просьбе горничной Сони или покойного Тугарина?
– Нет, Карл Иваныч, – отвергла подозрения сыщика Мура, – Тугарина я видела один раз у Стасова, а Соню вообще не знала. Все гораздо проще. Мне нужны были деньги. А ювелир решил, что я – Тугарина, потому что это имя написано на крышке ларчика, в котором жемчужина лежала.
– Что-то я не заметил там никакой надписи, – произнес с сомнением Вирхов.
– Да и я не заметила, – согласилась Мура, – мне ювелир показал. Я думала, что на крышечке ларчика просто резной узор, а оказалось – арабская вязь. Ювелир и прочитал ее. Он решил, что я расстаюсь с фамильной ценностью. А если на ларчике написано Тугарин – то и я Тугарина.
– Вот оно что, – протянул Вирхов разочарованно и не удержался:
– А откуда эта жемчужина взялась у покойного Тугарина?
Он, не ожидая ответа от Марии Муромцевой, высказал вслух то, что беспокоило его с момента, когда он открыл ларчик, переданный ему Полиной Тихоновной. К его удивлению, девушка охотно и быстро откликнулась:
– Очень просто. Такими же черными жемчужинами украшен оклад иконы Пресвятой Богородицы в жемчугах, той, что находится в Успенском соборе Кремля.
– Находилась, – поправил ее Вирхов. – И что же? Как все это, по-вашему, связано?
– Очень просто, Карл Иванович. – Мура уже не могла остановиться. – Я ведь занимаюсь историей. Так вот, один древний историк, жил он в пятнадцатом веке, Андрей Ангел Дурацын вместе со своим отцом Александром, которого звали Аристотелем, приехал на Русь и построил Успенский Собор, а в дар ему передал образ в черных жемчугах. Жемчуга они привезли в Москву из Италии. Вероятно, одна или две жемчужины, что не пошли на украшение образа, и остались с той поры. – И, глядя на недоверчивое выражение лица Вирхова, поспешно добавила:
– Их пригласила Софья Палеолог, племянница последнего византийского императора и жена Ивана III. В Риме ее звали Зоей.
– В истории я не силен, – заметил с досадой Вирхов, – и пока еще не понял, как строители собора связаны с Тугариным?
– Тоже просто! – воскликнула Мура. – Они завещали все свое богатство, потому что были бездетными, Метеле Тугарину. И Глеб Васильевич получил жемчужину в наследство.
– Про наследство мне известно, – сказал задумчиво Вирхов. – Завещание огласили в Москве, но в нем ни о каких фамильных ценностях не упоминалось. И из Москвы молодой Тугарин приехал сюда, в Петербург.
Вирхов помолчал, потом пристально поглядел на воодушевленную Муру и прищурился:
– Очень интересная легенда. А что вы скажете, если я сейчас разобью ее в пух и прах? Лицо профессорской дочери вытянулось.
– Глеб Тугарин не имеет никакого отношения к Аристотелю. И к Платону тоже. И к Сократу. Тугарин – хитроумный разбойник, орудующий вместе со своей шайкой в Москве и Петербурге. Он приехал из Костромы в первопрестольную. Ограбил там Успенский собор. Надругался над образом Пресвятой Богородицы в черных жемчугах. Решил скрыться в столице и по частям сбывать награбленное. Вылущил жемчуга из оклада, сам оклад, верно, уже продал на переплавку. Жемчужины сбывал через барышень. Через горничную Соню, например.
Может быть, одну решил и впрямь подарить приглянувшейся ему девушке – вашей сестре. Другую пытался сбыть в пригороде, да выронил в вагоне, когда напал на Татьяну Зонберг. – Вирхов преподнес растерянной девушке только что пришедшую ему в голову версию.
– Я этого не знала, – прошептала Мура. – В газетах писали, что Успенский собор ограбил Рафик.
– Вот-вот. – Довольный собой Вирхов понял, что девушка начинает понимать, в какую неприглядную историю попала. – Все ювелиры имеют предписание полиции сообщать о жемчугах, которые им приносят на продажу...
– Да, – казалось, Мура не слышала его, – если это так, то кто же убил самого Глеба Тугарина?
– Сообщник, – отрезал Вирхов. – Или сообщница. Может быть, горничная Тугарина, Софья Конфетова.
– Горничная Тугарина? Но ведь ее тоже убили! – удивилась Мура.
– Но прежде она могла встречаться с вами! – твердо сказал следователь и воззрился на бледную барышню. – Что вы делали в сквере на Мытнинской сегодня в час дня?
Мура смотрела на Карла Ивановича во все глаза.
– Вы должны были увидеться с Соней?
– Ее кто-то убил, – не слыша вопроса, прошептала Мура, – и вряд ли из-за фильдеперсовых чулочков. У нее были тугаринские жемчужины?
– Это мы установим, не сомневайтесь.
Мура молчала. Перед ее мысленным взором в одно мгновение пронеслись утренние сцены: в сквере на Мытнинской, на пересечении Мытнинской с Невским проспектом.
– Кайдалов! – непроизвольно сорвалось с ее губ.
– Что! Тугаринский сообщник – Кайдалов? – вкрадчиво спросил Вирхов, помнивший, что по донесению его агентов беглый библиотекарь найден в бессознательном состоянии, с проломленной головой. Показаний он дать не может, но никуда и не убежит. Куда бы ни доставили пострадавшего, у его изголовья сейчас дежурит полицейский.
– Нет, Карл Иваныч, нет, – воскликнула Мура, вскочила со стула и подбежала к следователю. – Не сообщник! Опасность грозит самому Кайдалову! Надо срочно принимать меры.
Карл Иванович встал и испытующе взглянул в глаза взволнованной девушке:
– О какой опасности вы говорите? Его могут убить?
– Да! Да! Карл Иваныч, отмените поездку в баню! Езжайте срочно в библиотеку!
– На ночь глядя? Но зачем? – Холодный взгляд следователя призван был охладить пыл Муры. – Из-за чего его могут убить?
– Боже мой! Как вы не понимаете? Из-за рыжего баула!
Карл Иванович Вирхов испытывал разочарование: ничего существенного выяснить ему из разговора с Марией Николаевной Муромцевой не удалось. Если не считать, конечно, сказку про Аристотеля. И как только нынче учат молодежь? Полная сумятица в голове: Аристотель, проживающий в Москве, – нонсенс! Москва-то в античное время не существовала! Он лукавил, говоря бестужевке о своем полном историческом невежестве. Карамзина-то он читал, а тот достаточно ясно написал о древних временах: уже погибли все высокоразвитые цивилизации, уже темные века простерли свою зловещую тень над Европой, а на территории будущей Российской империи все еще бродили чахлые кочевые племена... Не исключено, конечно, что в пятнадцатом веке, когда строили Успенский собор в Кремле, и жил в Москве какой-нибудь чудак по прозвищу Аристотель, данному ему за излишнее умничанье. Зовет же иногда в шутку и он, Карл Иванович, Фрейберга Холмсом, а его помощника Пиляева – Ватсоном. Но и герои эти придуманы Конан Дойлом и ничего общего с его знакомыми не имеют.
