Яковлев кивнул на купе проводника и пальцем ткнул вверх.
Грязнов усмехнулся и крикнул в пустоту:
— Слышь, Глеб Иваныч, выходи, побеседовать срочно надо. Генерал Грязнов говорит.
В купе стояла тишина, потом раздалось кряхтенье, шевеление, наконец над дверным проемом свесились ноги в серых брюках, а затем сперва на верхнюю полку, а затем и на нижнюю медленно сполз гражданин Круглов, как он значился по паспорту.
— Ну и чего ты прячешься, как мышь? Чего испугался, если на тебе грехов нету? — грубоватым тоном поинтересовался Грязнов.
— А от вас всегда лучше держаться подальше.
— Это когда как.
— Вещички свои не забудьте, гражданин Круглов. — Яковлев показал на край торчащего из-под полки баула.
Глухой, поняв, что его инкогнито раскрыто, сердито метнул на Владимира острый взгляд, но баул поднял.
— А вы чего это, решили меня с поезда снять? На каком основании?
— Ты сам понимаешь, Глеб Иваныч, что десяти минут остановки нам с тобой для разговора по душам не хватит, а задерживать поезд из-за тебя мы не имеем права. Да и кататься с тобой тоже нет никакого резона. Пойдем, забирай шмотки, посидим вот у него в кабинете. — Грязнов посмотрел на стоящего в проходе капитана милиции. — И если за тобой ничего нет, честно обещаю, вот он, капитан, по моей личной просьбе отправит тебя следующим поездом. Ты ж ведь, поди, к казахам на кумыс собрался, так?
— Ну.
— Вот и поедешь дальше. Но при одном условии, о котором ты уже слышал. Пойдемте, ребятки. — И Грязнов вышел из вагона.
На него с испугом посмотрел проводник, проверявший билеты у садящихся на поезд пассажиров. Но Грязнов лишь снисходительно похлопал его по плечу и пошел в сторону вокзала. Карякин и сопровождавшие его лица — следом. Проводник проводил их взглядом и вытер тыльной стороной ладони мокрый лоб.
В кабинете дежурного сидели трое — Грязнов, Карякин и Яковлев.
Первым делом Вячеслав Иванович забрал у Карякина паспорт на имя Круглова и спросил, почему он уехал по подложному документу. Тот ответил, что просто испугался. Вокруг такое творится. И убийства, к которым он, «законник», отношения не имеет, и прочие дела, о которых только и разговоры в городе.
— Навалилась целая бригада из Москвы, сам подумай, — рассуждал Карякин, — кого первого потянут? Виноватого? Держи карман! Кого захотят, на того и повесят, а ты потом доказывай, что не верблюд…
— А тебе разве не передали, что я хотел встретиться с тобой, чтобы просто посоветоваться и мнение твое узнать об одном человеке? — Грязнов изобразил искреннее удивление.
— Ну, был базар, но только ни про какой совет не слыхал. Про то не было.
— А кто передал? Я ведь лично Шилова просил.
— Шилов и позвонил. Слышь, Грязнов, а может, он гнилой? — с иронией спросил Карякин, ожидая ответной реакции.
— Вот видишь? А я как раз и хотел у тебя узнать, как ты к нему относишься. Значит, гнилой, полагаешь?
— Так это ж я у тебя спросил. Это вам, ментам, видней! Ты меня к своим не пристегивай.
— Получается, это он спровоцировал тебя на побег? Чем? Угрожал или как?
— А на меня у вас нет ничего, я и не боюсь.
— Однако сбежал. А боишься ты, гражданин Карякин, вот чего. Говорю тебе совершенно откровенно, поскольку имею неопровержимые факты. Тебе поручили убрать Игната Русиева. Не самому, нет, а организовать это дело так, чтобы на заказчика — одного или нескольких — подозрение не упало. Верно? Пока не отвечай, пойдем дальше. Денег тебе дали, чтоб заплатить исполнителю. Дали тебе также фотографию Игната, которую ты передал по факсу Конюшову в Питер, а также перевел на его счет двадцать тысяч баксов, верно? Ничего, я не тороплю, думай пока. И, наконец, тебе дали адрес, по которому этого Игната можно найти. Это адрес дачи Федота Семыкина, Шустрого, где временно залег на дно Игнат Русиев. Вот только это, а большего Киреев от тебя и не просил. Точнее, не требовал. Подтверждаешь? Или еще подумать хочешь?
— Ох и лепишь ты, Грязнов! — с ухмылкой заметил Карякин. — Где ж это видано, чтобы Глухой закладывал кого-нибудь?
— А у тебя, Глеб Иванович, — игнорируя кличку Карякина, сказал спокойно Вячеслав Иванович, — выхода сейчас другого просто нет. Иначе все киреевские дела я охотно перевешу на твои плечи, сечешь?
А их много, Карякин, по-старому так на вышку потянут. Тебе это надо?
— А что мне надо? — осторожно спросил Карякин.
— Тебе надо обеспечить себе, как максимум, вынужденное соучастие, продиктованное прямой угрозой для твоей честной и беспорочной жизни исправившегося после четырех ходок человека. Может, суд поймет и оценит твое очередное раскаяние. Но тогда уж тебе, Карякин, придется жестко занимать свою позицию, и никаких там отказов от показаний, никакого вранья чтоб не было. А то ведь, сам понимаешь, дай только возможность тем охранникам, которым следствие инкриминирует все последние убийства, удобный повод, и они выставят тебя на суде за все ответчиком. Им-то какое-никакое снисхождение, а уж тебе — извини, Глеб Иваныч. Ну, так как будем жить дальше? Но учти, поездку твою на кумысолечение придется все-таки временно отложить — до суда. Я понимаю, здоровье человека — это важно, но установление истины и наказание виновного гораздо важнее. Кстати, я ведь еще и баульчик твой не смотрел. Пока не смотрел.
— Ох, Грязнов, недаром говорили, что тертый ты мужик! Борзой! Любого убедишь, даже и не согласного поначалу. Ну, что будем делать? Дам я, наверное, показания, хоть и опасное это дело. Но я на твое слово рассчитываю. А вообще-то, я бы и подпиской обошелся, чего мне, старому и больному человеку, в крытке париться? Какой резон?
— Да, особого резона, думаю, нет. Но только я рассчитываю на взаимность… А может, все-таки лучше в камеру? Там и тебе привычней, и Киреев с Шиловым не достанут. Ты подумай, оно хоть и не санаторий, но охрану я тебе предоставить не смогу. Разве что на время в Москву переведу. В Петрах у нас можно отсидеться, опять же.
— Я подумаю, — серьезно пообещал Карякин. — Ну, чего время-то зря тянуть? Поехали, что ли? Машиной? Поездом? Или как?
— А мы сейчас узнаем, какой ближайший поезд пойдет обратно, и возьмем купе. Там и поговорим начистоту. И протокол напишем. А заодно и перекусим. Ты ж голодный, поди? Снялся-то с места в считанные минуты! Да и кадр мой тоже оголодал за целый день, пока за тобой бегал.
Грязнов поощрительно подмигнул Володе Яковлеву. А тот сидел с показным, безучастным видом сбоку от задержанного и не спускал глаз с его ног — если преступник хочет предпринять резкие и неожиданные для окружающих действия, его первым делом выдадут именно ноги — так Володе говорили опытные сыщики…
По возвращении в город Вячеслав Иванович отвез Карякина к нему домой и приставил двоих оперативников, которых прислал Владилен Старков, отвечавший за каждого головой, как он выразился. А Грязнов велел Глухому сидеть как бы под домашним арестом, никуда носа не казать и не отвечать ни на какие телефонные звонки. И слушаться оперативников. А те будут передавать ему команды Грязнова.
Там же, в доме, Карякин нашел и отдал Вячеславу Ивановичу часть вырезанной фотографии Игната Русиева, которую ему принес Юрий Петрович Киреев. А также сказал, с какого факса была передана в Питер эта фотография. Володя тут же поехал проверять на городской почтамт и убедился, что старый уголовник сказал правду. Оттуда же были переведены на валютный расчетный счет Конюшова в «Глобал-банке» и двадцать тысяч долларов — оплата его труда и питерских «игровых».
А сам Грязнов вместе с Рюриком Елагиным, уже достаточно знакомым с планировкой киреевского дома в «Белом лебеде», оперативной группой поддержки и парой понятых отправился на губернаторскую виллу.
Полковник Медведев выделил господину Кирееву новых охранников, и они заикнулись было, что без указания хозяина… Но Грязнов так рявкнул на них, потрясая постановлением на обыск и напоминая о плачевной судьбе их предшественников, что охрана поспешила скрыться в сторожевой будке и до самого отъезда группы у ворот больше не показывалась.
Третий обыск в доме за короткое время! Такое могло кого угодно вывести из себя. Жена Юрия Петровича закатила истерику, порываясь схватить телефонную трубку и пожаловаться отцу, чтобы тот немедленно прислал сюда всю милицию. Сам Киреев был бледен как полотно, что выдавало крайнюю степень его ярости. Но он, в отличие от Юлии Георгиевны, не заламывал рук и не орал, а молчал, сверкая глазами.
А вот Грязнов хотя имел вид и решительный, но был предельно вежлив, даже голоса не повысил. Спокойным тоном он попросил оставить в покое телефонную трубку — во избежание крупных неприятностей семейного порядка для господина губернатора, к которому у следствия также имеются серьезные вопросы. А пока он потребовал представить ему семейные фотографии, которые хранятся в доме. Все до одной, без исключения.
