эмоциональное выступление, так и не уселся за стол к остальным, а принялся тихо расхаживать по кабинету, внимая монологу. Был ли это расчётливый ход или выработанная манера поведения? Результат, однако, поимел место. Игорушкин в пылу и ярости сначала не обращал на него особого внимания, потом начал следить за его зигзагами, наконец, прервался и озабоченно сказал:
— Ты чего не садишься? Дерьмом стул намазан?
— Да, похоже на то, Николай Петрович, — спохватился зам и подошёл к своему месту рядом со стулом прокурора области. — Может быть, ещё одного человека не мешает пригласить?
— Кого ещё? — недоумевал сбившийся с ритма прокурор.
— Андрея…
— Дойдёт и до него очередь, — отмахнулся Игорушкин.
— С ним картина была бы объективней.
— Это почему же?
— Я полагаю, вы всё это рассказываете со слов Леонида Александровича?
— Недостаточно? — чуть не поперхнулся прокурор. — Первый секретарь обкома при заместителе Генерального прокурора меня носом ткнул! Боронин тебе не авторитет?
— Я этого не говорил, — Тешиев бесхитростно оглядел коллег. — Вы же сами только что… убедили нас, что информацию Боронину выдал начальник милиции?
— Ну, Максинов… — смутившись, подтвердил прокурор.
— И фамилии назвал?
— Фамилии?
— Прокурорских сотрудников, которые якобы посещали рыбницу Астахина?
— Назвал не назвал фамилии, какое это имеет значение?
— А что Боронин говорил? — подкатилась к нему Чечулина. — Это важно, Николай Петрович. Боронин наших называл кого-нибудь?
— Никаких фамилий Леонид Александрович не называл! — взвинтился прокурор. — Сам факт о чём говорит!..
Красными от гнева глазами оглядел он своих подчинённых, остановился на Тешиеве, потом перевёл их на Колосухина:
— Вы мне найдёте мерзавцев! Выясните фамилии! А я им воздам по заслугам.
— Но как же? — Тешиев опять озадачил Игорушкина. — Фамилии нам должны сообщить… Мне представляется, правильным будет, если это сделает первоисточник, то есть сам Астахин. Он написал официальное заявление?
— Не видел я никаких заявлений! — отрубил прокурор и уставился на Колосухина. — Что следствие установило?
— Для меня то, что вы сказали, Николай Петрович, — шевельнулся Колосухин, — новость. Мне ничего не известно.
— Сроду у нас так! — хлопнул по столу, не сдерживаясь, Игорушкин. — Всем известно, даже обкому партии, а следственный отдел, надзирающий за милицией, ничего не знает!
— В районе у Жмуркова мы разобрались, Николай Петрович, — оправдываясь, застрочил Колосухин. — Обманывала милиция прокурора района, Ковшов у них второй журнал регистрации преступлений выявил. А первый без скрываемых «отказников» они носили прокурору. И с островом, где закапывали будто бы конфискованную икру, всё встало на свои места. Фальшивые бумаги составляли вместо протоколов о действительном уничтожении. Понятые вымышленными оказались.
— Вот до чего додумались, черти! — рубанул рукой прокурор. — Это же надо придумать!
— Ковшов уголовное дело возбудил, следы выходят на ту же банду Астахина, — продолжал Колосухин, — сообщники у него действительно работники милиции.
— Плохо, что выявляем это задним числом, Виктор Антонович, — горько покачал головой прокурор. — Но хватит об этом. Доложишь мне отдельно, как Ковшов вернётся. Сейчас другими проблемами надо заниматься.
Он развернулся к Течулиной:
— Клавдия Ефимовна, тебе придётся выехать по районным прокуратурам. Олег Власович, уезжая, распорядился. Хочется не хочется, а проверить придётся.
— Что проверять, Николай Петрович? — опять влез Тешиев. — Кого искать?
— Да, Николай Петрович, — поддакнула тут же и старший помощник по кадрам, — что я должна проверять? К нам никаких заявлений не поступало. Что же это получится? Буду я вынюхивать, высматривать?.. Что народ подумает?.. Свару в коллективах порождать? Панику? Они же спрашивать меня станут. А мне что объяснять?..
— Погоди, Клавдия! — нахмурился Игорушкин. — Об этом и речь не идёт! Посмотришь журналы регистрации жалоб, побываешь в райкомах партии. Сходи в райисполкомы…
— Да что вы, Николай Петрович! — засомневалась в его намерениях Течулина. — О банде Астахина не одни милиционеры знают. Максинов только серьёзную мину строит. Засекретил всем известное. Смешно! В городе люди вовсю об этом говорят. Шило в мешке не утаить. И наши прокурорские знают. Не меньше нас с вами. Мне уже звонили, секретничали…
И замерла под пристальным взглядом прокурора.
— Что спрашивают? Кто? — Игорушкин впился в кадровичку.
— Так, любопытствуют, — смутилась Течулина. — Интересуются, не связано ли это с приездом заместителя Генерального.
— Все сплетни пресечь! — засуровел Игорушкин и повернулся к Колосухину: — Виктор Антонович, когда у нас болтливые переведутся? Мы режим секретности как-то можем обеспечить?
Колосухин заёрзал на стуле, пожимая плечами.
— О чём вы, Николай Петрович? — заулыбался Тешиев. — Вся информация из милиции ползёт. Как ни упирается генерал, а виноват сам, поздно спохватился. Мне Андрей Ефремович Бросс докладывал: на днях начальника следственного изолятора сменили, ещё какие-то жёсткие меры приняли, но снова с запозданием. В тюрьме повеситься кто-то успел. Так, Виктор Антонович?
— Было дело, — согласно кивнул Колосухин.
— Причина? — рявкнул Игорушкин.
— Устанавливается в рамках возбуждённого дела, — Колосухин раскрыл папку, нашёл в ней нужный лист, вгляделся. — Смерть наступила от механической асфиксии. Вероятнее всего, имело место самоповешение.
— Как же сокамерники допустили? — недоверчиво оглядел своих подчинённых Игорушкин.
— В одиночке он был. — Колосухин вчитывался в материалы. — Один из всей банды наиболее разговорчивый. Следствию всех сдал. Способы хищения, соучастников, адреса сбыта назвал, а утром из петли вынули. Пытались откачать. Бесполезно.
— Ладно, — махнул рукой Игорушкин, — потом доложишь мне, Виктор Антонович, все детали. Я сейчас старшего помощника Бросса хотел бы послушать.
Он кивнул Тешиеву:
— Пригласи-ка мне Андрея Ефремовича, а ты, Клавдия, завтра же выезжай в районы. Сама выбирай, к Маслобойникову или к Бабинцу.
Прокурор повернулся к Течулиной, хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен:
— Прямо с утра.
Тешиев поспешил набрать по внутреннему аппарату старшего помощника по надзору за тюрьмами, но Течулина и не думала уходить.
— Что ещё? — недовольно буркнул прокурор.
— Стыдно мне, Николай Петрович! — поднялась с места кадровик, глаза её блестели, а голос дрожал от волнения. — Стыдно мне этим заниматься! Я слов нужных, может, сразу и не подберу, чтобы вас убедить. Но… Мы на войне все были. Вспомните! Мы так не поступали! Мы доверяли своим товарищам! И сейчас я всем им верю, хотя многие из них воевали на других фронтах! Нет оснований заранее сомневаться в их порядочности! Кого же тогда мы брали работать?
— Вот те на! — обескураженно ахнул прокурор. — Ты чего про войну-то вспомнила?
— Безнравственно это! — глаза Течулиной влажнели, она едва сдерживалась.
— Безнравственен и закон! — подал голос и Тешиев, успев закончить разговор по аппарату и поспешая к столу. — Глуп и аморален! И никого это совершенно не интересует! Руки, видимо, не доходят, чтобы его изменить.
Игорушкин, ещё не придя в себя от сказанного кадровиком, с удивлением перевёл взор на первого зама.
— Подумать только! — продолжал сам с собой рассуждать Тешиев как ни в чём не бывало. — Мы руководствуемся указом, принятым ещё в
