я еще не слыхивал!
Сходка снова возмущенно зашумела. Крест поднял руку, успокаивая собравшихся.
— А тут еще гнилой базар про Пашку Бузу прошел, — печально вздохнул глава тиходонской воровской общины. — Пашка сам маляву пригнал, где прямо пишет, что сдали его иуды… И опять Ворон там мелькает со своей прокуроршей…
Старый вор многозначительно поднял корявый палец.
— Много вопросов, братва. Много непоняток. Не все я перечислил. Думаю, пришел черед самого Ворона послушать. А походу, если у кого есть что предъявить — так и предъявляйте!
Ворон посмотрел в хмурые лица «законников» и понял, что весы сходки клонятся не в его сторону. Молот чувствовал то же самое — это было заметно по движению челюстей — будто он что-то жевал.
— Привет честному обществу, — раздался из полумрака резкий, каркающий голос. — Или, как говорят в определенных кругах: «Привет анархистам — позор активистам!»
В круг света бесшумно, будто крадучись, вошел высокий худощавый мужчина с резкими чертами лица, острым, неоднократно перебитым в юности носом и квадратной челюстью. Одет он был с иголочки: льняной светлый костюм, расстегнутая на одну пуговицу легчайшая белая сорочка в желтую полоску и желтые, в дырочках, мокасины. Вряд ли он задумывался на кого, и какое впечатление произведет его наряд. Ему было на это попросту наплевать. Как и на многое другое, судя по высокомерному выражению лица и хищному взгляду льдисто-голубых глаз.
«Законники» снова переглянулись, и было видно, что они потеряли свою уверенность. Потому что на периферийную сходку прибыл лично Пит Лисица, о котором в криминальном мире, где он номинировался под цифрой «один» ходили легенды. О том, как он живьем закопал залезшего на его территорию московского авторитета Гулю, как покрошил банду Битка, «наехавшую» на его подкрышного коммерса, как разогнал десятки московских блатных, собравшихся без решения сходки забрать у умершего хранителя общака Фитиля свое бабло, [12] и многие другие истории, которые, впрочем, не отличались разнообразием и не воспитывали в душах слушателей возвышенные и прекрасные чувства, если, конечно, не считать таковыми страх и желание беспрекословно повиноваться каждому его слову.
Крест, Удав и Фонарь встали из-за стола и вышли навстречу поздороваться. Все они были коронованными «законниками» и в преступной иерархии стояли вроде бы на одной ступени с Питом, как четыре генерала с одинаковыми погонами. Но если три из них служат в далеких, забытых начальством округах, а четвертый возглавляет Управление кадров в Министерстве, то оценка меняется.
Так вот Пит в отличие от них, периферийных, был центровым. К тому же, скоропостижно умерший при сомнительных обстоятельствах Фитиль передал ему московский общак. А сила плюс деньги создают абсолютную, несокрушимую мощь, поэтому Крест, Удав и Фонарь по-братски трижды расцеловались с опоздавшим гостем и вернулись на свои места только после того, как он занял пустовавшее до поры свое место. И хотя Крест опустился на тот же стул, что и раньше, но хозяином здесь теперь себя не чувствовал, хотя виду не подавал. Впрочем, сохранять невозмутимость ему удалось недолго: у входной двери вспыхнула короткая возня, в освещенный круг вылетели и с грохотом опрокинулись на спины Питекантроп и помогающий ему в досмотрах гостей Гном. Перешагнув через них, хозяина догнали двое охранников — наголо бритый Соболь с хмурым, угрожающим лицом, широким мясистым носом и чуть раскосыми глазами, и похожий на него, как брат-близнец Пыж. Хотя черты лица у него были совсем другими, но выражение презрения ко всему и всем, дерзкие взгляды и вызывающие манеры объединяли их больше, чем черты внешности. Так похожи все волки в стае, особенно, когда они вместе. Телохранители обошли стол «законников» и стали за спиной Лисицы, внимательно и угрожающе глядя по сторонам.
— Что там такое? — растерянно спросил Крест у подбежавшего, непривычно возбужденного Гангрены.
— Непорядок, хозяин! Они со стволами прошли! — громко прохрипел он.
Крест откашлялся.
— Вы что, с оружием, Пит? — сказал он, чтобы хоть что-то сказать.
— Ну, конечно! — удивился Лисица. — А как же?! Время сейчас какое? Без пушки стремно, сами знаете! То одного кореша завалили, то другого… Хожу и оглядываюсь…
Он завел пластинку, которую неоднократно слышали в элитных казино и ресторанах столицы, на КПП закрытых поселков современной знати, да и в других местах, куда запрещался вход с оружием.
— А все почему? — Пит перешел на доверительный тон и понизил голос. — Меня почему-то не все любят, вот в чем заковыка. Не, любят, конечно… Но не шибко. Многие хотят завалить при случае. А мне что делать?
— Каждого здесь хотят завалить, — не выдержав столь бесцеремонного нарушения закона сходки, вмешался Гангрена. — Но все сдают! А вы не сдали!
— Конечно, не сдали! А как тебе можно дорогие вещи сдавать? — перебил его надтреснутый голос Пита. — У тебя ни номерков, ни расписок… А потом я вместо «Глока» столетний «наган» получу обратно? Если есть номерки — сдадим! Мы любим консенсус! Слыхали слово такое заграничное?
«Законники» в очередной раз незаметно переглянулись. Они знали эту его слабость. Трижды судимый за вооруженный разбой и бандитизм, Петр Лисицын имел образование четыре класса, но на последней ходке ему попался словарь иностранных слов, который он выучил наизусть, забрал на волю и, по слухам, даже не расставался с ним надолго. При этом делал для себя много открытий и щедро делился ими с окружающими. Для тех это тоже частенько бывало открытием, а некоторые просто изображали радость познания нового, чтобы доставить Лисице удовольствие от возможности показать себя умным и образованным человеком.
— Ладно, — после короткой паузы махнул рукой Крест. — В любом правиле есть исключения! Так ведь, братва?
Удав и Фонарь синхронно кивнули. Сходка неопределенно зашумела: то ли соглашаясь, то ли возражая. В конце концов, испокон веку на сходке были все равны! Но Крест истолковал этот шум, как согласие.
— Тогда продолжим, — сказал он. — На чем это мы остановились?
— На том, как вы моего крестника, сына уважаемого Молота форшмачили! Как из кристального парня, Ворона, иуду сделать хотели! — грозно каркнул Пит.
Наступила пугающая тишина. Коромысло весов криминального правосудия резко наклонились в другую сторону.
— Да что ты, Петр, у нас и мысли не было никого форшмачить! — первым опомнился Удав, и Фонарь энергично закивал головой. Оба «законника» бросили осуждающие взгляды на Креста и даже вроде как отодвинулись от
