Последнее посещение пользовательницей Алексеевой собственной странички произошло в минувшую пятницу, в 16.42, из чего я заключил, что она, скорей всего, бывает на модном сайте в рабочее время – и теперь появится на страничке завтра, в понедельник. Что еще делать на службе офисным дамочкам!
Что ж, пусть первое, что она увидит, будет сообщение от меня.
На счастье, собственная страничка в социальной Сети, под настоящей фамилией и фотографией у меня была, еще с тех пор, как я стал мечтать, что Наталья когда-нибудь выйдет со мной на связь.
В своем письме я постарался как можно меньше врать – кому, как не мне, известно, что бумага порой еще сильнее, чем лицо или жесты человека, выдает истинные его чувства и намерения.
«Дорогая Надя, – гласило мое скромное и сдержанное послание, – может быть, ты помнишь, мы встречались с тобой много лет назад в ДК Горького, когда я ухаживал за твоей подружкой Наташей. Не знаю, ведаешь ли ты, что наши с ней пути разошлись. Однако те давние времена я почему-то стал часто вспоминать – можно сказать, настоящая ностальгия обуяла. А так как я за счет своих воспоминаний живу – если ты не знаешь, я писатель – и теперь задумываю книжку, где действие будет происходить в восьмидесятые, то почему бы нам с тобою не встретиться? Отчего бы не повспоминать вместе? А я подарю тебе, если захочешь, пару-тройку своих новых книг. Мой телефон:*** – позвони, когда тебе будет удобно».
И никаких, конечно, расспросов про Наташу – о ней лишь вскользь: какой даме будет приятно, что ее нашли спустя столетие – только ради того, чтобы поговорить о другой?
«Отправить сообщение», – кликнул я и с чувством выполненного долга вышел в сад – наконец-таки подвязать разросшийся вдоль забора виноград.
Я ошибся насчет того, что моя корреспондентша пользовалась социальной Сетью на работе, потому что вечером того же дня от нее пришел ответ: «Конечно, помню тебя, будет лестно встретиться со столь известным автором, на работе я сейчас загружена не очень, где и когда мы можем увидеться? Лучше – в течение рабочего дня в районе улиц Шереметьевской и Полковой».
Я отправил ей ответ через полчаса, когда изучил, опять же в Интернете, пищевые точки в указанном районе: как насчет кафе «Эпидаврос», завтра, в 16?
А еще через минуту от нее пришло короткое: «ОК».
Да, фотографии не сильно наврали. И вообще Надя оказалась вся из себя светская дама – загорелая, гораздо более стройная и (на взгляд) крепкая, чем четверть века назад. Чудесное преображение гадкого утенка подчеркивали очки от «Версаче», кофтюля «Барберри» и сумка, возможно, даже от настоящего «Луи Вьюиттона». Вдобавок она сияла гладко-прегладким личиком – которое, правда, портило легкое шелушение, уж не знаю, от какой такой косметической процедуры бывают подобные реакции.
Боже ты мой, она даже сделала укладку! Будем надеяться, не только ради меня, но и чтобы своих коллег очаровывать. В общем, я с чистым сердцем отвесил ей комплимент:
– А ты выглядишь лучше, чем в прошлые времена.
Она растаяла.
– Ты тоже лучше смотришься, чем когда был двадцатилетним, – ответила она в тон. – Мужчине вообще идет на пользу, когда у него есть имя и деньги.
После столь трогательных расшаркиваний последовало копошение в виде заказываний блюд и напитков: «Спиртное я не пью, за рулем… Для кофе поздновато… Наверное, чай…Травяной? Да нет, все же обычный… Пирожное?.. Не люблю сладкое… Пожалуй, морковный фреш, но без сливок…»
Я заметил:
– Если бы мы, двадцатилетние, видели себя сейчас… Можем, но не хотим… Есть и виски, и джин, и эспрессо, и капучино, и пятнадцать видов тортиков… А мы ковыряемся…
Надя не поняла моей мысли, не подхватила. А вот Наташа – мне казалось – должна была понять. Надежда ответила даже с некоторой агрессией:
– Мы не виноваты, что время изменилось.
Я понял, что общение с ней не доставит мне ни малейшего удовольствия, что она, несмотря на внешние перемены, осталась ровно тем, кем была, – бледной тенью МОЕЙ ДЕВУШКИ. И я решил не рассусоливать, рубанул:
– Я тут недавно узнал, что Наташка, оказывается, была преступницей. Торгашей грабила.
Надежда попыталась изобразить удивление: «Что ты говоришь?» – но ей это не слишком удалось.
«Она знает!»
Я поднажал, спросил напрямик:
– Ты знала?
– Да нет, ну что ты! – изумилась она не очень натурально. Спохватившись, переспросила: – А что там было?
– Неважно. Когда ты с ней последний раз виделась? Разговаривала?
– Да все тогда же, в восемьдесят первом, – поспешила ответить Надежда, и опять, я увидел по глазам, соврала.
Принесли наш вегетарианский заказ.
Когда отошла официантка, я отхлебнул кофе и вдруг, неожиданно даже для себя, рявкнул:
– Где она? Что с ней? Давай, говори!
Надежда аж пролила сок. Глаза ее стали наполняться слезами.
– Так ты за этим меня позвал? – прошептала она.
«Нет, я, блин, позвал тебя затем, чтобы объясниться в вечной любви, которую я храню к тебе все двадцать восемь лет!»
– Прости, – я потер лицо рукой. – Нервы ни к черту.
Я не владел эффективными методиками допроса. Я не мог пытать ее, выламывать руки и вздергивать на дыбе (а, честно говоря, хотелось). Я не смог бы заставить себя ради информации лечь с ней, словно Джеймс Бонд, в койку. Я не знал, как вытащить из нее знание – которое так было нужно мне.
– Давай я подарю тебе пару своих книг, – устало молвил я. – С автографом…
И я вытащил, и подарил, и даже рассказал пару баек, связанных с моей профессией. А потом взмолился:
– Расскажи: как я могу найти Наташу.
– Нет, – сузила глаза и помотала головой Надя. – Даже если бы знала – а я не знаю! – это не моя тайна.
– Ты – знаешь.
– Нет. Последний раз я разговаривала с ней в конце восемьдесят третьего. Честно.
– И ты не знаешь: жива ли она сейчас? Здорова?
– Нет.
Однако что-то дрогнуло в ее лице, что-то дернулось – но я все-таки уверился: знает, гадина, знает, верная подруга, и молчит.
– Ладно, Надя. Я тебя понял. Я об одном только прошу: если ОНА появится на твоем горизонте – расскажи ей обо мне. Пожалуйста. Вот мои телефоны. Скажи, что я искал ее. И пусть звонит мне хоть днем, хоть ночью.
– С чего вдруг? – с некоторым вызовом спросила моя визави.
– С чего вдруг – что?
– Ты начал ее искать?
– Я думал, – сказал я со всей откровенностью, – что она – замужем и счастлива. Или, может, за границей, и тоже замужем и счастлива. А о том, что с ней творилось в восемьдесят третьем, я узнал, ты не поверишь, только вчера утром.
– И сразу кинулся ее искать?
– Представь себе.
– Вдруг вернулась любовь?
– Не подъелдыкивай, Надежда. Про нашу любовь не тебе судить. Но мне очень хочется встретиться с Наташей и ПРОСТО поговорить. Очень! Поэтому пожалуйста – дай ей знать.
Сколько я мог бы прождать милостей от этой Нади? Был бы у меня штат агентов – как в детективах, или как в распоряжении Аристова, когда он был во власти и в силе, – тогда бы мы развернулись!.. Мы пустили бы филеров за гражданкой Алексеевой (Пономаревой), поставили бы ее телефоны на прослушку, читали б ее аську и электронные письма… Но что я мог сделать – один, доморощенный сыщик-любитель? Плюс вышедший пятнадцать лет назад в отставку бывший инспектор уголовного розыска?!
Когда я потихоньку рулил к себе на дачу, я думал отчего-то о Наде, с которой только что расстался. Она была для меня олицетворением современной москвички, олицетворением всего, что я ненавижу в женщинах: лицемерной, неумной охотницей до тряпок и сплетен. В ней не было ничего естественного: ожившая, но уже постаревшая Барби, изо всех сил борющаяся с увяданием… Благодаря таким, как она, я и не женился… По радио вдруг заиграли «Белый шиповник, страсти виновник, краше садовых роз», я остановился на светофоре где-то в районе Свиблова – и заплакал. Я почему-то вспомнил, как встретился на одном приеме с Марком Анатольевичем Захаровым и рассказал ему, как на прогоне «Юноны» теснился в амфитеатре и все ладоши себе отхлопал… Режиссер, хоть и смотрел, по обыкновению, куда-то в сторону, кривил губы в постоянной полуулыбке – но покивал, и я понял, что ему понравилось мое признание… А Наташи не было в тот момент рядом со мной… И я не мог представить их друг другу: «Вот с этой красавицей, Марк Анатольевич, мы тогда смотрели прогон…»
Я выключил, к черту, радио. Слезный спазм прекратился. Я нажал на газ…
…Я не стал дожидаться никаких звонков от Аристова. Был уверен: старикан работает, роет землю – подгонять его означало только злить и мешать. И назавтра сам поехал на родину Наташи, в подмосковный городок З***.
Когда судьба бросает мне вызов, я становлюсь упрямым, как баран. Я знал, что уже не отступлюсь – не только потому, что стремлюсь к цели – увидеть ЕЕ. Все равно жизнь прошла и нашу любовь не вернуть, и, может быть, лучше было бы, если б ОНА так и осталась в моих воспоминаниях прекрасной двадцатидвухлетней девочкой. Но теперь я хотел утереть нос всем: и этой кислой Наде, и полковнику-разыскнику Аристову, и всему уголовному розыску Советского Союза.
