Когда судьба бросает мне вызов, я становлюсь упрямым, как баран. Я знал, что уже не отступлюсь – не только потому, что стремлюсь к цели – увидеть ЕЕ. Все равно жизнь прошла и нашу любовь не вернуть, и, может быть, лучше было бы, если б ОНА так и осталась в моих воспоминаниях прекрасной двадцатидвухлетней девочкой. Но теперь я хотел утереть нос всем: и этой кислой Наде, и полковнику-разыскнику Аристову, и всему уголовному розыску Советского Союза.
И – судьбе.
В этот раз я ехал в З*** не на осенней холодной электричке с деревянными скамейками, как когда-то, – а на мягком сиденье иностранной машины. Судьба подарила мне бонус. Стоило, блин, жить и бороться.
Весь вчерашний вечер я рассматривал карты. Воистину, Интернет заменил нам всё.
Наша жизнь уже ничего не имеет общего с тем, как мы жили четверть века назад. Да что там четверть века – еще пятнадцать, даже десять лет. Да, да! Первый компьютер у меня появился в девяносто четвертом. Пользователем Сети я стал в девяносто девятом. Тысячелетие ознаменовалось информационной революцией… Вот он, подмосковный городок З*** – в виде космической фотографии. Вот – в виде схемы. Вот – его ландшафт. А вот – любительские фотки его пейзажей…
Я всматривался в названия улиц, в расположение и силуэты домов, снятых в шпионско-космическом ракурсе, с орбиты; в случайные фото, щелкнутые на перекрестках… Сначала я ничего не узнавал. Шутка ли!.. Столько лет с момента моего первого и единственного визита… Боже мой, почему ж я такой идиот и никогда не вел дневник?! Сейчас бы открыл тетрадь за октябрь (если не ошибаюсь) восемьдесят первого и нашел там адрес Натальи, и имена ее мамы и бабушки, и собственные впечатления по поводу первой встречи с ее родственниками… Я пялился в переплетенья улиц, в названия, ландшафты… Может, и вправду не заниматься самодеятельностью? Подождать, пока Аристов сообщит мне адрес, где Наташа была тогда прописана?.. Но одна мысль о том, чтобы отступить, наполнила меня спортивной злостью, а адреналин пришпорил мозг. Шарики-ролики закрутились быстрее, и из памяти вдруг всплыло: улица, где они жили, называлась именем революционера… Какого-то второстепенного, нынче уж позабытого… И домик, в котором проживала Наташа, был невысоким и старым… Всего, кажется, два подъезда… Пятидесятых, а то и тридцатых годов постройки… И до дома ее, помнится, я шел от станции пешком – минут десять-пятнадцать…
Я почувствовал прилив вдохновения, мне показалось, я на правильном пути. И я начал прочесывать З*** перекресток за перекрестком, от станции. Как же называлась улица, где жила Наталья? Кажется, «мой» революционер был иностранного происхождения…
Да! Вот! Оно! На расстоянии кварталов пяти от станции З*** вилась улочка Карла Либкнехта. Точно! Я ходил на улицу Либкнехта! Ай да я! Ай да память!
И домов здесь всего двенадцать – только бы те самые, старые, не снесли, не застроили новыми, многоэтажными!.. Не раскинулись бы на их месте кинотеатры, моллы и офисные центры… Но перемены и новостройки, судя по спутниковым снимкам, еще не достигли патриархального З***. (Перестройки, замечу в скобках, у нас все больше в пределах МКАД топчутся.) Вот и улица Либкнехта – насколько видно со спутника – по-прежнему состоит из пятиэтажных хрущоб и пары-тройки совсем уж древних сооружений. А рядом с домами вражеский сателлит даже разглядел картофельные грядки…
Напоследок я зашел на официальный сайт города З*** – разумеется, уже существовал и такой – и забил в поисковике фамилию Рыжова. Кто знает – может, наша маменька где-то в нем и упоминается. Карьеры при советской власти с дочкой-воровкой она, понятно, не сделала, – да только коммунизм уж восемнадцать лет как кончился… Черт, отчего же я ни разу не спросил у Натальи, кем работает ее мать? Да что там говорить! Я не знал, где она сама трудится! Покорно носил на ушах лапшу, что она мне вешала…
Компьютер разработал мне маршрут – из моего поселка в подмосковный З***, – минуя столицу и пробки.
И утром я покатил – навстречу основному потоку рвущихся в Златоглавую: по Осташке, «пьяной дороге», Дмитровке, потом свернул на бетонку… Ехал вальяжно, неспешно, беспробочно… И все отчетливее всплывали в памяти детали, связанные с той поездкой в З***. Припомнил я, какая была строгая и надменная Наташина бабушка – настоящая королева в изгнании… И какой замученной и горестной показалась мне ее мать… Однако же ничего тогда не заподозрило мое сердце, не дернулось, не всколыхнулось… Подумалось и о том – теперь я вспоминал об этом с грустной улыбкой, – что я мысленно примерял ту женщину на роль своей будущей тещеньки, а вот не сложилось… А уже когда въехал в город – еще одно воспоминание вспыхнуло в мозгу: как я бродил по улочкам, взбивал ногами опавшие листья и проверял чужую мысль о том, что цивилизованность города определяется возможностью испить в нем кофею…
Тут уж мне ничего не оставалось, как засечь время и отыскать в З*** какой-нибудь общепит…
Он и обнаружился через две минуты, и милая барменша неспешно сварила мне двойной, не жалея заварки. Вдруг – странная аберрация памяти – показалось, что эта девушка может быть подругой Натальи: ее одноклассницей или, скажем, петь вместе с ней в хоре. Чтобы отогнать наваждение, я спросил у девушки, какого она года рождения, а она, мило краснея, ответила: восемьдесят девятого… Она годилась и мне, и Наталье в дочки.
Ох, воистину – кофе есть, а счастья нет…
И на что он мне, тот кофе, если жизнь прошла, а любви не случилось?
Навигатор точно вывел меня на улицу Либкнехта. Она показалась мне почти незнакомой. Вот вроде бы четыре двухэтажных дома, по разные стороны улицы. Да, те самые. Они и тогда выглядели неновыми, а теперь совсем дряхлые, несмотря на то, что года три-четыре назад их взбадривали: перекрашивали, да и окна на пластиковые сменили… Но какой, спрашивается, из них – дом Наташи? И как мне его выбрать? Я не помнил ни-че-го.
Исчезли лавочки. Двери в подъезды, когда-то деревянные, сменились на металлические, с домофонами. Автомобилей, припаркованных подле, стало раз в десять больше. Однако все так же полоскалось на веревках белье. И на все тех же, кажется, качелях раскатывалась малышня – только теперь уже не семьдесят восьмого, а ноль седьмого года рождения…
Когда ты хочешь что-то узнать от людей – я понял это, еще работая в «Фитиле» и криминальным репортером, – не надо придумывать, кто ты и зачем тебе это надо: лучше рассказывать все, как есть. Ведь встреча с журналистом для многих становится самым ярким событием недели – а может, и жизни. Тем более что моя нынешняя история явно попахивала латиноамериканским сериалом: я ищу свою любовь, с которой не виделся двадцать пять лет… «Двадцать пять» – хорошее число: звучит, запоминается, не то что «двадцать восемь»… Итак, я ищу свою старую любовь, я с тех пор так и не женился – Наталья Рыжова, она жила в одном из этих домов, что с ней сейчас, вы не знаете? А может, помните, что стало с ее мамой и бабушкой?
Расспрашивать надо как минимум моих ровесников, а лучше даже людей постарше. И мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы понять, что пятидесятилетние жители выглядят совсем не так, как стильная и ухоженная Надежда, а много, много хуже. Грубо говоря, мой теперешний контингент – полные развалины.
Еще одно воспоминание вдруг вспыхнуло в голове: я сижу на лавочке в этом дворе и расспрашиваю о Наталье бабулю в телогрейке… А потом из окна высунулась женщина в бигуди и погнала мою собеседницу домой… Поразительно много воспоминаний вдруг обрушивается на тебя, когда ты оказываешься на том же самом месте и занят тем же самым делом: ищешь любовь.
Во дворе я встретил и опросил старушенцию, возвращающуюся из магазина. Она мою историю выслушала с жадным интересом, однако с разочарованием заявила, что фамилию Рыжова слышит впервые. И отправила меня к Вере, Вере Петровне:
– Она здесь всю жизнь проживает, с пятидесятого года, – наверняка знает. Хочешь, я тебя к ней проведу, а то ведь и не откроет, страсть как маньяков боится.
И почапала на второй этаж со мной.
Дома у Веры Петровны пахло старостью: валокордином, затхлостью, пылью. Она долго не могла поверить в мою историю и даже потребовала предъявить паспорт. (Вот и другая примета времени, не из лучших: пенсионеры боятся впускать к себе в дом незнакомцев, а когда не боятся – расплачиваются, становясь жертвами ограблений или афер.)
Я разложил перед дамой на столике не только свою краснокожую паспортину, но и три удостоверения члена творческих союзов: писателей, журналистов и кинематографистов, и тогда Вера Петровна, мало сказать, растаяла, – зауважала меня безмерно.
Одышливо, на опухших ногах, она отвела нас с моей спутницей (которую звали тетей Пашей) на кухню и стала предлагать чаю с карамельками.
На секунду дама показалась мне если не той самой старушкой в телогрейке, с коей мы вели неспешную беседу тогда на лавочке (та уж, наверно, обрела свой последний приют), то, на худой конец, ее дщерью в бигуди, что звала бабулю из окна.
