Ознакомительная версия.
– Не знаю. По большому счету – цепочка совпадений, – Лика сделала глоток из любимой кружки с жабками и поморщилась. Кофе казался безвкусным. – Я смотрела фотографии, которые принес Паша. Снимки были сделаны на какой-то конференции для программистов. Одно лицо мне показалось смутно знакомым. Полночи ходила по квартире и вспомнила все мероприятия, на которых пришлось появиться. Но мужчину так и не припомнила. Слишком стандартные черты. Волосы русые, глаза серо-голубые, средний рост. Таких в толпе – каждый второй. Запилила Пашу до такой степени, что он умудрился разыскать программу этой самой конференции, к ней прилагался список участников. Просмотрела фамилии – опять ничего. Бойфренд, бедолага, измученный моими воплями, отыскал материалы ко всем последним семинарам, в которых участвовал. Я пролистывала бумаги и вдруг обнаружила странную информацию. В числе докладчиков на одном из семинаров должен был выступать Антон Зарицкий. Я помнила, что ты мне про него рассказывал, и почти не сомневалась – однофамилец художника. Открыла сайт журнала «Искусство», посмотрела его фотографию и поняла: человек с Пашиной тусовки очень на него похож. Возможно, мы пересекались с Антоном на каких-то мероприятиях. У меня профессиональная память на лица. И когда я увидела Пашин снимок, то подсознательно все пыталась вспомнить Антона. Но, сравнив фотографию на сайте с той, что лежала передо мной, убедилась: это разные люди. Похожие в своей типичности и невыразительности черт, но все-таки совершенно разные мужчины. Конкретных подозрений в адрес Антона у меня не было. Скорее смутные опасения. Возможно, разбирается в компьютерах. Черты лица незапоминающиеся – а ведь бармен в «Coffeе town», если помнишь, так и не смог описать внешность спутника Карины Макеенко. Я блефовала, когда говорила тебе о серьезных уликах против Зарицкого. Я терялась в догадках, подозревала то Перову, то Сулимского. Иногда мне казалось, что убийца вообще не попал в поле нашего зрения. И когда я уверяла тебя, что надо отвезти Катю и к Антону, во мне сработал профессиональный инстинкт. Делать все, что только возможно в данной ситуации.
Седов огорченно вздохнул и сказал:
– Мать, но ты же совсем зеленая. Так нельзя. Поправляйся, пожалуйста. Про профессиональные рефлексы говоришь, а сама на работу не ходишь, болеешь. Выздоравливай. Так и быть, дам тебе эксклюзивный комментарий. Или еще идея – книжку напиши про все произошедшее.
Лика отрицательно покачала головой. Статью она, может, и напишет. Когда поправится. А вот книги про эту историю не будет. Слишком страшная. Пугающая. Жестокая. В мире творится столько неприятных кровавых событий, что, хотя бы покупая детектив, читатель стремится к легкому отдыху. И тут на него вываливается. Гора трупов, порезанных на кусочки. Странные любовные взаимоотношения. Художник, от картин которого становится больно. И кровь, кровь…
Лика помассировала гудящие виски и продолжила:
– Но самое главное, то, что меня больше всего мучает. Я никак не могу понять, зачем Марина это делала. И от этого мне страшно. Все время думаю – ведь она же в принципе на меня похожа. Писала книги, занималась журналистикой. Откуда в ней все это? Зачем успешная состоявшаяся женщина хватается за нож и идет убивать? Иногда мне казалось – она отождествляет себя с Дагни. Та тоже дурила голову трем мужчинам. И в конечном итоге допрыгалась. Ее пристрелил какой-то фанатик. Но Дагни не убивала. Седов, если бы ты знал, как я ненавижу вопросы, на которые нет ответов!
– Знаешь, я бы не сказал, что на этот вопрос нет ответа, – Володя сходил в прихожую за дипломатом и вернулся в спальню. – У меня с собой кое-какие экспертизы. В самом начале расследования я обращался к судебному психиатру Борису Фридману. И тот составил психологический портрет предполагаемого убийцы. По многим параметрам попал в точку – рост, телосложение, отсутствие сексуального интереса к жертвам. Думаю, не ошибся он и в следующем выводе. Борис Моисеевич утверждал, что в детстве психике убийцы была нанесена травма. И его действия – подсознательная месть матери. Лик, Марина в детдоме воспитывалась. Ее, при живой-то матери, перепутали с «отказной» малышкой, прожившей всего пару дней. Красавиной многое пришлось пережить. Ты же, наверное, по себе знаешь – детские обиды болят всю жизнь… И то, что Антон, взрослый мужик, совершенно сознательно согласился во всем этом участвовать, думаю, тоже объяснимо. Сам он в жизни ничего не добился. Марина предоставила ему возможность совершить исключительный поступок. Во всяком случае на допросах он так объясняет свое поведение. Про мотивы действий писательницы толком ничего сказать не может. Марина просто не ставила его в известность. Ладно, мать. Пойду я. На работе, как обычно, пожар. А ты поправляйся. Не вставай, дверь я захлопну.
Когда следователь ушел, Лика отвернулась к стене и закрыла глаза.
«Я хочу умереть, – думала она. – Я слишком увлеклась изучением следовательских будней. И нервы просто не выдержали. Как носит земля таких подонков? Откуда в людей вползает столько грязи?»
Потом ей вспомнилась одна из недавних пресс-конференций.
Она не любила ходить в эту нефтяную компанию. Стеклянная свечка здания вспыхивает огнями. Как ракеты, несутся вверх прозрачные кабинки лифтов. Тихо плачут фонтаны. Но многочисленные посты охраны отбивают всякое желание любоваться интерьерными изысками. Уставшая от общения с бодигардами, Лика дотащилась до конференц-зала, опустилась в кожаное кресло, кивнула на предложение соседа налить минеральной воды. Редактора «Ведомостей» Андрея Ивановича Красноперова интересовал один-единственный вопрос – отношение президента компании к аресту Михаила Ходорковского.
Прилежно выслушав цифры по объемам добычи нефти, Лика нажала на кнопку микрофона.
Президент компании, немногим за тридцать, стильный, как картинка в глянцевом журнале, смутился после ее вопроса.
– Вы меня как президента компании или как человека спрашиваете?
– А президент компании не человек?
Мужчина улыбнулся. На его лице появилось задумчивое выражение, а потом он сказал:
– Как человек я считаю: арест Михаила Ходорковского был ошибкой. Люди не должны сидеть в тюрьме.
Ведущий пресс-конференции оглядел журналистов, выбирая того, кто будет задавать следующий вопрос, объявил название издания, но Лика бесцеремонно его перебила:
– Простите, господин президент. Но ведь в тюрьме есть и те, кто за дело сидит. За убийство, например.
Ведущий метнул в нее негодующим взглядом, но президент прокомментировал:
– Я считаю, что даже за убийство люди не должны сидеть в тюрьме. Наказанием никого не исправишь. Общество должно быть устроено таким образом, чтобы людям, совершающим преступления, было так плохо, так стыдно, что это перевесило бы тяжесть любого тюремного наказания.
После пресс-конференции вокруг Лики толпились коллеги.
– Поздравляю. Вы сделали из олигарха наивного романтика и идеалиста, – сказал пожилой журналист, на статьях которого воспитывался весь журфак.
Вронская была очень собой довольна. Целый день высказывания президента нефтяной компании цитировали все телеканалы и информационные агентства.
Теперь же слова преуспевающего бизнесмена предстали в совершенно ином свете.
«Он был прав, – думала Лика, обливаясь слезами. – Он не зря заработал свои миллионы. Умный человек. Какой толк от того, что Зарицкого посадят в тюрьму? Кому от этого будет легче? Родственникам Карины? Родным Михаила Сомова? Все действительно должно быть по-другому. Вся эта гадость, дрянь и чернота просто не должна проникать в людей. Не должна побуждать их причинять боль…»
– Лика, как ты себя чувствуешь?
Вронская повернулась к вошедшему в спальню Паше и, подавив укоры совести, беззастенчиво соврала:
– Уже лучше, милый.
Бойфренд сиял, как начищенный пятак. Он бросил на тумбочку пачку бумажных листов и довольно заметил:
– Я это сделал! Я сделал то, что сделать было невозможно. И все-таки я сумел!
– Поздравляю, солнышко, – Лике показалось, что даже светлее стало в спальне от сияющих Пашиных глаз. – Я знала, что ты у меня самый умный.
Паша важно кивнул.
«Все-таки мужчины – большие дети», – с умилением подумала Лика, просматривая бумаги.
Через минуту она поняла – перед ней дневник Марины Красавиной. В котором она скрупулезно описывала свои преступления. Ликины глаза быстро заскользили по строчкам…
Убитые женщины мне лично, в сущности, не сделали ничего плохого… И вот пара винтиков – возможно, не самых плохих, – исчезает… Но мне все чаще кажется, что смерть пришла именно к тем, к кому должна была прийти.
Я в бешенстве! Не хочу!!! Это мои преступления, это мои убийства, и только я вправе решать, кому жить, кому умирать!
Ознакомительная версия.
