За завтраком мы пили чай с пряниками — больше ничего в доме не нашлось. И все же в желудке стало потяжелее, а на сердце полегче. Я сидел напротив Маринки и в который раз примечал, как мы похожи. По-моему, о том же думала и Лариса Васильевна.
Чемодан лежал под диваном. Два его одинаковых замка блестели, как два насмешливых глаза.
Мысль, которая все это время вертелась где-то на периферии моего сознания, внезапно вспыхнула в голове, как красная лампочка.
Мой отец придумал необычайный квест — квест для двоих. Найти сокровище мы можем только вместе.
Замков было два. Замки были одинаковыми, как братья-близнецы.
— Кстати, Марина, когда у тебя день рождения? — спросил я.
— Четвертого июля, — ответила она. — В день американской независимости.
— Блин! — Костик хлопнул ладонью по коленке. — Конечно! Дни рождения!
— Она и я. Открыть можно только вместе, — произнес я задумчиво.
— Вот тебе и независимость, — сказал Макс.
Я сгреб со стола посуду и водрузил туда чемодан.
«После пяти попыток неверного набора замки блокируются», — сообщала надпись.
Марина пригляделась к замкам, тронула кнопки и набрала свою дату рождения: 0407. Ничего не произошло.
Я подвинул сейф к себе. Набрал четыре цифры. Опять ничего.
— Не сработало, — сказал Костик. — Минус одна попытка.
— Теперь я первый, — пробормотал я.
— Набери за меня, — прошептала Марина. Я набрал. Чемодан не открылся.
— Ответ неправильный, — выдохнул Костик.
— Да не может быть такого, — сказал откуда-то сзади Макс.
— Слушай, — проговорил Костик. — Дату ведь можно писать по-европейски. Сперва месяц, потом число.
— Тогда еще две попытки, — размышлял я вслух. — И одна в запасе.
— Давай, начинай…
Я медленно набрал 0704. А потом свои цифры в том же порядке.
Внутри чемоданчика что-то запищало, и мы услышали, как мягко, с легким шорохом повернулись задвижки замков.
— Оп-па, — сказал за спиной Макс.
Я открыл крышку. Внутри мы увидели объемистый сверток из какого-то серебристого полиэтилена, залепленный скотчем. Мы попробовали отодрать скотч, но это оказалось не так-то просто. Макс протянул мне отвертку. Я вспорол сверток, и из щели высунулись одинаковые, как кирпичики, пачки американских денег.
— Вот оно, — проговорил я.
Никакой особенной радости я не чувствовал.
Их было много. Мне доводилось держать в руках деньги, но тут денег было очень много.
Я поглядел на Марину: она закрыла лицо руками и смотрела на нас сквозь пальцы.
Мне ничего не оставалось, как при всех зрителях торжественно вывалить на стол полмиллиона долларов. Точнее, шестьсот тысяч с небольшим. По тогдашнему курсу — умопомрачительные деньги. Маринкина мать, главврач на станции «скорой помощи», едва ли зарабатывала сто пятьдесят баксов в месяц. Вы удивляетесь? А не надо удивляться. Если какие-то люди договорились о том, что черный квадрат должен стоить миллион долларов, то почему бы другим не решить, что Маринкина мать должна получать сто пятьдесят? А уж если хорошо подумать, то станет ясно: всей этой на…бкой занимаются одни и те же люди.
Итак, я выложил кучу денег напоказ. Я поступил по-идиотски, я знаю. Но Лариса Васильевна всё утро глушила валерьянку, и это уберегло ее от сильнейшего нервного потрясения. Она взяла в руки пачку долларов, рассеянно взвесила на ладони, положила обратно. Тут Маринка взвизгнула и бросилась ее обнимать. Кажется, все вопросы были решены.
Потом Лариса Васильевна долго сидела на диване и ловила воздух ртом, как выброшенная на берег треска; Костик утешал ее, а она гладила его по голове. Это выглядело очень трогательно. Макс сидел на мягком бортике кресла и о чем-то разговаривал с Маринкой — я не прислушивался.
Шериф помог мне сложить пачки долларов в аккуратную пирамидку, похожую на мавзолей. Мы полюбовались этой картиной и уже собирались запрятать деньги обратно в чемоданчик, как вдруг заметили, что на дне остался лежать вчетверо сложенный лист бумаги. Развернув записку, я увидел телефонный номер с длинным кодом. И больше ничего.
Я пожал плечами. Подошел к телефонному аппарату и уже собирался набрать номер, как вдруг на лестнице послышались шаги. В дверь требовательно постучали.
На негнущихся ногах я вышел в переднюю. Шериф последовал за мной.
— Кто там? — спросил я.
Эпизод56. — Ч-черт, — выругался Владимир, оглянувшись.
Я смотрел туда же, куда и он. За мерседесом, прихрамывая, бежала рыжая собака. Она жалобно лаяла и пыталась догнать машину.
Мне пришла в голову одна мысль.
— Так это вас Чертом называют? — спросил я. — Владик Черт? Офис в Чертаново?
— И это он знает, — поразился исполнительный директор. — От кого же? От юного Шалимова?
Я кивнул.
— Наш кабанчик совсем переср…лся. Вчера ночью сам мне позвонил. Про тебя рассказал.
— Я догадался уже.
— Ну, ты вообще догадливый парень. Кто бы еще всю эту хренотень распутал, кроме тебя?
Владимир держал чемодан на коленях и нервно барабанил пальцами по его бронированному боку.
Десять минут назад я сам нес этот чемоданчик вниз по лестнице к мерседесу, стараясь не глядеть на парней и на Маринку. Возле дома стояли крепкие ребята в костюмах, при одном взгляде на которых становилось абсолютно ясно: наша история окончена. Владимир, тонко улыбаясь, спускался следом. На крыльце он придержал меня за рукав, встал рядом, как будто хотел сделать фото на память.
— Пора спускаться на грешную землю, — проговорил он негромко. — Довольно грезить о несбыточном.
Ничего не ответив, я сошел с крыльца. Передо мной распахнулась дверца знакомого мерседеса. Я положил чемодан на сиденье и уселся сам. Владимир опустился рядом и ухватил чемоданчик за ручку.
— Тяжелый, — произнес он. — На вес золота. А, Петруха? Откроем?
Я смотрел в окно. Пехотинцы спускались по лестнице, пряча стволы и о чем-то переговариваясь.
— Ладно, потом, — ответил Владимир, кинув взгляд в их сторону. — Незачем светить такие бабки.
Водитель прибавил ходу, и рыжая Найда отстала. Мы проехали железнодорожный переезд (тяжелая машина даже не качнулась на рельсах). Миновали магазин, возле которого почему-то было пустынно. Я снова оглянулся и увидел, что за нами неотступно следует черный мерс-геландеваген.
Владимир отчего-то посерьезнел. Исполнительный директор уже не был похож на того вальяжного бандита, с которым мы пили вискарь в памятную ночь в Новосволоцке. С ним произошла какая-то новая трансформация, и я еще не понимал, какая.
— Ты хоть знаешь, куда мы едем? — бросил он, глядя в сторону.
— Какая разница, — ответил я. — Как будто если я скажу «не надо», мы не поедем.
— А ты попробуй. Скажи — «не надо».
— Не надо, — проговорил я.
— Останови, — приказал Владимир шоферу. Мерседес припарковался у тротуара на привокзальной площади. Вдалеке я увидел вывеску интернет-кафе «Treasure Island». Гелик с охраной пристроился сзади.
— Я ведь, Петька, и сам не хочу туда ехать, — негромко сказал Владимир. — Веришь, нет?
— Куда ехать? — спросил я.
— На стрелку.
— С кем?
— С Ахмедом. С кем же еще. Ты ведь его видел?
— Имел такое счастье.
— Так вот. Накопились к нему вопросы. А у него ко мне.
— По поводу этих денег?
— По поводу всего сразу.
Я молчал. Многое становилось понятным.
«Даже само слово — „сокровище“ — так и отдает кровищей, — подумал я с тоской. — Torture Island. А ведь можно было и раньше заметить».
Мерс еле слышно шелестел мотором. В зеркале я видел равнодушные глаза водителя.
— Можно, я пойду? — спросил я.
— Сиди. Куда ты пойдешь? Я по тебе скучать буду… Да и Ахмед сказал: молодого с собой бери.
Я опустил голову.
— Знаешь, Петруха, в чем самое западло? — спросил Владимир, резко повернувшись ко мне. И заговорил гораздо тише. — В том, что они ведь все равно победят. В исторической перспективе.
Он ждал, что я отвечу, но я промолчал. Я думал о другом.
— Поехали, — велел Владимир шоферу.
Гелик включил фары и тронулся за нами.
Мы выехали на главный проспект. Я во все глаза глядел на разбитые витрины и прочие следы недавних разрушений.
Лишь много позже я узнал, чем закончился вчерашний хворостовский праздник.
Грабежи продолжались и с наступлением темноты. Но вечером в город въехали грузовики ОМОНа, прибывшие из краевого центра. Нихрена они, конечно, не успели, кроме как разогнать любопытных.
Под вечер в опозоренный Хворостов прибыли и журналисты с федеральных телеканалов. Пока их не вытеснил ОМОН, они успели заснять заваленные мусором улицы, разбитые стекла и разграбленные магазины. Лежащих вперемежку пьяных и раненых задолго до этого погрузили в рейсовый автобус-пазик и увезли куда-то.
