– Да, помню, как я был удивлен. Сказать вам, на какую сумму...
– Сумму я знаю. Я хочу их получить. Я хочу все получить! – внезапно заорал он, привлекая к себе внимание.
– Послушайте, Барт, мы же с вами не первый день знакомы... – начал урезонивать его Ходник.
– А при чем здесь это, черт возьми? – Крамнэгел теперь снова был спокоен, но в спокойствии его угадывалась буря.
– Хотите позвонить Эди по моему телефону? – предложил Ходник. Крамнэгел хитро улыбнулся.
– Вы сейчас сами ей позвоните по своему телефону, – сказал он.
– Я? Но что же я ей скажу? – спросил оцепеневший от страха Ходник.
– Скажете ей... скажете... – Сверившись с листочком, извлеченным из бумажника, Крамнэгел быстро подсчитал. – Скажете ей, что она должна мне восемьдесят шесть тысяч долларов сорок центов, из которых я разрешаю ей удержать деньги на хозяйство, считая со дня моего ареста по день, когда она подала на развод, но к причитающейся мне сумме требую добавить две с половиной тысячи фунтов стерлингов по курсу два доллара сорок центов за фунт – точно высчитаем потом. Вот что вы ей скажете.
– Да я этого всего и не запомню, – взмолился управляющий Ходник.
– Скажете ей, чтоб гнала немедленно пятьдесят тысяч долларов, а на остальное я ей выставлю счет.
Ходник нервно набрал номер. Веки его дергались, а пальцы беззвучно барабанили по колену.
– Алло, миссис Карбайд? Ее нет дома? – спросил он с надеждой. – О, – сказал он упавшим голосом. – Это вы, Эди, а я вас не узнал. Это говорит Лейт Ходник, помните такого? Давно не было видно... да. Чему вы обязаны удовольствием?.. Скажите, а начальник Карбайд, ваш муж то есть, дома? Нет? Нет! Я с вами хочу говорить, а не с ним. Что со мной случилось? Хороший вопрос... Слушайте... – В поисках вдохновения он взглянул на хмурое лицо Крамнэгела, но обнаружил на нем больше угрозы, чем поддержки. – Эди, Барт вернулся. – На другом конце провода возникла ощутимая пауза. – О, он в полном порядке. Загорелый, выглядит на миллион долларов, что подводит меня к главной причине моего звонка. Помните, когда вы переводили деньги отсюда в другой банк, я вам сказал, что может произойти, когда Барт вернется домой? Ну, едва ли есть смысл так подробно вспоминать, кто из нас что говорил. Эди. Он здесь, собственной персоной, и он в своем праве. Вы подадите в суд? Но на кого, Эди? Лояльность по отношению к кому? Нет, я не понимаю вас, моя дорогая.
Крамнэгел вырвал у него трубку
– Эди! – закричал он в телефон. – Это я, Большой Барт. Я вернулся, и ты должна мне деньги. Я хочу получить их обратно, и никаких гвоздей, иначе кому-то сильно не поздоровится, причем не мне, ясно? Ну, я с тобой обойдусь по-хорошему. На первый раз мне хватит пятидесяти тысяч... Пятидесяти тысяч, – подчеркнул он, – да, а не пяти. Ты мне доставишь их сегодня вечером к шести часам. Что, в шесть еще недостаточно темно? Хорошо, в семь. На спортплощадке школы Филлмора у моста Абеляра. Куда мы с тобой ходили на свиданки. И чтобы ты была на месте и с деньгами, а не то... Говорю тебе при свидетеле. У меня все. – Он бросил трубку на рычаг.
– Барт, – робко попросил Ходник, – только не рубите сплеча. Никогда.
– А чего б мне не рубить сплеча, Лейт? – резко спросил Крамнэгел. – Разве закон не на моей стороне?
16
Место, куда ходили когда-то на свидания Барт и Эди, не было, возможно, самым идеальным для романа, но имело свои практические преимущества. Прежде всего нет мест более пустынных, чем школы по ночам, а особенно школьные спортплощадки. Эта площадка была расположена довольно высоко над Платонической рекой – потоком грязной пенящейся воды, извивавшимся под рядом широких и высоких мостов, размеры которых избыточно льстили ядовитому ручью цвета глины, протекавшему столь глубоко под ними. Панораму бедных районов, гетто и массивных домов характерной для города архитектуры выгодно оттеняла огромная свалка, разрывавшая монотонную гладь круто спускавшихся к воде берегов, как разрывают монотонную гладь травы цветы, а в тех редких случаях, когда солнце ухитрялось пробиться сквозь тусклый туман промышленных отходов, пивные банки и серебряные обертки вспыхивали в его лучах подобно фальшивым драгоценностям в поддельной короне. Помимо своей поэтичности, это место обладало еще и тем преимуществом, что дорога здесь превращалась в тупик, упиравшийся в сетчатое ограждение спортплощадки, позволяя не без удобств предаваться любовным утехам прямо в поставленных на стоянку машинах. В семь часов вечера Крамнэгел стоял у площадки и ждал, как в былые времена, с той только разницей, что он не держал за спиной цветов и отлично знал, что сказать. В десять минут восьмого он начал кипеть и греметь металлической сеткой, ограждавшей спортплощадку: в четверть же восьмого его охватило настроение более философское, и он начал воображать тысячи причин, по которым Эди могла задержаться. Около двадцати минут восьмого его ослепили фары автомобиля, который, казалось, осторожно подкрадывался к нему. Он неожиданно почувствовал себя очень уязвимым: полицейская выучка вечно побуждала опасаться ловушки. Он осторожно пошел вперед. Машина остановилась, он подошел. Повинуясь нажатию кнопки, стекло опустилось, Крамнэгел наклонился и заглянул в окно.
– Привет, – сказала Эди.
– Привет, – сказал Крамнэгел.
– Вылезай.
– Может, лучше ты ко мне залезешь?
Он почувствовал раздражение, но не мог не согласиться с тем, что так будет удобнее, и попытался открыть дверцу.
– Сейчас отопру, – сказала Эди после того, как он подергал за ручку.
Теперь он легко открыл дверцу и уселся на сиденье.
– Что, новая машина? – спросил он.
– Это его. Ала...
– «Кадиллак эльдорадо». Похоже, полицейские стали лучше жить. – Он принюхался. – Какими это духами пользуется Ал? И разве ему не нужна его машина?
– Ну ладно, ладно, это моя машина. Мне тут внезапно привалило.
– Привалило? Мои гонорары к тебе привалили, да? – взорвался Крамнэгел.
– И вовсе не твои гонорары. У меня тетя умерла.
– Что-то не помню, чтобы у тебя была тетя.
– Ну, может, и твои гонорары, не знаю. – Теперь настала ее очередь взорваться: – А на кой тебе черт твои гонорары? Ты их в жизни не получал.
– Ну так я написал историю моей жизни! – завопил он. – И мне за нее заплатили! А у тебя потом не хватило ни любви, ни верности, ничего! У тебя их не больше, чем у плюшевой собаки! Ты ведь думала, что я там останусь на всю жизнь, да? Убедила себя, что я никогда оттуда не выйду, да? И поддалась на хитрые речи этого Карбайда, этого подонка паршивого!
– Не говори мне о нем, – прошипела Эди.
Крамнэгел искренне опешил, сохраняя, однако, боевую готовность. Что она еще такое удумала?
– О Барт, я так несчастна, – только и выговорила Эди, а потом разразилась рыданиями.
– Я ведь очень хорошо к тебе относился, Эди. Я простил бы тебе все на свете, ей-богу, и твои измены тоже, но почему именно Ал Карбайд? Господи, почему именно Ал Карбайд?
– Я не знаю, почему именно Ал Карбайд! – истерично завопила она. – Он бьет меня! Он садист! И вечно шляется по ночам! О боже, как, должно быть, доставалось Эвелин! А стоит лишь его спросить, где он был, – бац! Левой в скулу, или правой в глаз, или ремнем для правки бритвы по заду.
Крамнэгел вдруг заметил, что она очень хитро обходит главную цель их встречи. Но он слишком хорошо знал Эди, чтобы позволить ей увильнуть.
– Где деньги? – тихо спросил он.
Эди впилась в него сверкающим взглядом. В ресницах уже гнездились слезы, подобно каплям дождя, застрявшим в листве после весеннего ливня.
– Ты ведь так и не перестал быть моим, ты ведь знаешь это, знаешь, правда?
– И разделяю эту честь с Четом Козловским и добрым десятком других... Где же мои деньги?
– У меня их нет.
Крамнэгел смерил ее ледяным взглядом.
– Ты вправду считаешь, что Ал лупит по-настоящему?
– Ты не посмеешь. Я ведь тебя знаю.
– Я тоже думал, что знал тебя, Эди. Тот я, которого знаешь ты, как раз и думал, что знал тебя. Но теперь ни ты меня, ни я тебя, наверно, не знаем. Мне нужны мои деньги, Эди. А ты мне не нужна, поверь. Карбайду, я думаю, повезло, но мне, пожалуй, повезло чуток больше. Вот так. Выкладывай. А потом я оставлю тебя в покое, пока не подсчитаю все, что ты действительно мне должна.
– У меня нет денег.
Крамнэгел смотрел на нее, переводя взгляд с одного ее глаза на другой в поисках ненасильственного решения проблемы. Драться с женщинами он терпеть не мог, разве только в целях самозащиты, столкновение же с капитаном Макарезосом сделало его нерешительным вдвойне. Эди тоже вперила в него взгляд, а потом обезоруживающе улыбнулась.
– Да, пожалуй, ты права, – нехотя пробормотал он. – Нет у меня настроения тебя бить.
– Вот-вот, я Алу так и сказала, – благодарно ответила Эди. – Если, не прибегая к силе, человек не может получить то, чего хочет, значит, он этого и не стоит.
