— И шотландца оттуда выгрузили, — добавил главный кондуктор. — Его выволок доктор. Вынес его, перекинув через плечо, как мешок, да так и пошёл, а охранник потащил за ним багаж. — Видимо, он был очень доволен своим подробным докладом, так как победоносно оглядел окружающих. (Я подумал, что мой глаз, кажется, не повреждён и начинает привыкать к вечернему полумраку.)
— Очень хорошо, — похвалил Холмс. — А вы можете описать багаж?
Главный кондуктор нахмурился и поджал губы.
— Такая кожаная штука, величиной, пожалуй, с ночную тумбочку, ну, может, чуть поменьше. — Он перевёл взгляд на меня. — А вы знаете, что это могло быть?
Я уже давно опасался самого худшего, и последние слова железнодорожника подтвердили мои опасения.
— Знаю, — вздохнув, ответил я; тяжкий груз неудачи обрушился на меня, пригибая к земле.
— Содержимое было важным? — по-немецки спросил меня Холмс.
— Чрезвычайно, — на том же языке ответил я. — Боюсь, что мой хозяин не простит такого упущения.
— Ваш хозяин, — Холмс продолжал говорить по-немецки, — знает, что вы делали всё возможное для защиты его лично и его дела. Он не будет настолько строг к вам, как вы сами к себе.
— Может быть, может быть, — покачал я головой, поняв, что Майкрофт Холмс всё ещё не закончил игру. — И что же нам делать?
— Нет никакого смысла слоняться вокруг поезда в ожидании помощи. Железнодорожная служба сделает всё, что следует. Джеффрис, нам нужно взять упряжных лошадей и отправиться вслед за похитителями. — Мы продолжали говорить по-немецки, и при этих словах из группы людей, столпившихся вокруг, послышались протестующие возгласы. — Не волнуйтесь, добрые граждане, — успокоил их Холмс, — когда путешествует такая важная персона, как этот шотландец, то за графиком движения поезда внимательно следят. Мы знаем, что помощь уже идёт, но, если мы хотим избежать самого худшего, следует действовать прямо сейчас. Поезд ищут, но мы не можем ждать.
— Но ведь идёт такой сильный дождь, — перебил Холмса один из поваров, как будто об этом можно было забыть.
— Они отметили, что мы проехали Сарбур, и уже вскоре поймут, что поезд слишком сильно опаздывает, — продолжал Холмс, не обратив внимания на реплику. — Ручная дрезина или ремонтный состав вышел самое меньшее полчаса назад. Так что помощь явится довольно скоро.
— Вы уверены? — спросил машинист, скорчившийся около густо дымящего костра.
— Эту уверенность мне придают полномочия, полученные от правительств в Брюсселе, Париже и Берлине. — Холмс расправил плечи. — Дитрих, возьмите одного-двух человек, фонари и пройдите подальше по рельсам в обратном направлении, чтобы те, кто будет двигаться с той стороны, смогли вовремя вас заметить. А вы, — он указал на двоих оставшихся охранников, которые с виноватым видом стояли поодаль, — отправляйтесь с фонарями в сторону Бенестрофа. Это обезопасит нас от ещё большего несчастья.
— Откуда у Дитриха эти ссадины? — шёпотом спросил я Холмса, когда люди отправились выполнять его приказ.
— Этот… э-э… доктор ударил его, когда он пытался помешать выносить Макмиллана. Дитрих проявил себя с очень хорошей стороны. — Он огляделся с таким видом, словно боялся увидеть новые разрушения. — Вы в состоянии сидеть на лошади? Придётся ехать без сёдел. Обрежьте поводья, целые вожжи будут только мешать.
От одной только мысли о поездке верхом к горлу подступила тошнота, но я послушно кивнул.
— Да, я справлюсь.
— Вы сильный человек, Гатри, — улыбнулся Холмс. — Скоро всё кончится, обещаю вам.
В ответ я смог лишь слегка поклониться, отчего мир поплыл у меня перед глазами.
— Можно мне, по крайней мере, снять эту чёртову штуку? — спросил я, дотронувшись до повязки.
— Сможете, но только когда мы немного отъедем отсюда. Тогда нам нужно будет смотреть во все глаза. — Он оглянулся через плечо на подходившего к нам главного кондуктора и вновь повёл себя как немецкий офицер в высоких чинах. — Взнуздайте лошадей и выведите их наружу. Нам понадобится пара фонарей. Не беспокойтесь, мы возьмём их с повозки. Надеюсь, что смогу положиться на вас, и вы дадите полный и точный отчёт, когда вас найдут власти.
Вокруг уже началась бурная деятельность. Трое проводников багажного вагона тут же отправились готовить для нас лошадей.
Когда пару могучих ганноверских коней вывели из вагона, примчался один из отправившихся с Дитрихом. Он кричал на бегу, что к нам движется поезд и будет здесь самое большее через пятнадцать минут.
Поварёнок из вагона-ресторана, пройдя через соседний вагон в наш, достал из крайнего купе мой саквояж, и теперь он мирно стоял на площадке, поджидая меня.
— Обязательно скажите им, что в купе шотландца лежит бомба, — напомнил Майкрофт Холмс главному кондуктору на чистом берлинском диалекте. — Она спрятана среди багажа в прорезиненном мешке. Вы же не хотите, чтобы теперь, когда позади такие неприятности, случилась настоящая трагедия? — Подняв глаза на меринов, которых подвели к нам, он заметил, что один из них нетерпеливо перебирает ногами, пытаясь перейти на рысь. — Действительно, старина, хорошо, что тобой движет не нервное напряжение, а духовный подъём, да притом на ногах крепкие подковы. Это значит, что этой ночью ты не захромаешь и не выбросишь меня в канаву при первом же намёке на опасность, — обратился он к коню, собрал поводья и, взявшись за гриву, одним махом взлетел на его широкую спину. Его крупная фигура хорошо смотрелась на высокой ширококостной лошади, и он был достаточно тяжёл, чтобы совладать с могучим животным. Он сжал туловище коня своими длинными ногами, как клещами; высокий рост позволял ему это. Я был легче и меньше ростом и понимал, что мне будет не столь удобно.
Голова у меня раскалывалась от боли; я понимал, что пытаться так же лихо вскочить на лошадь будет просто глупо, и потому охотно согласился принять помощь главного кондуктора, когда тот пришёл с фонарями, о которых говорил Холмс.
— Думаю, что нам стоит подняться на холм, а затем направиться на запад, — сказал Холмс, когда мы отъехали от поезда.
— То, что вы говорили о приближающейся помощи, — это правда? — спросил я, отбросив наконец осточертевшую повязку.
— В общем и целом да. Но к тому же в семь часов вечера здесь ежедневно проходит поезд из Селеста в Саарбрюкен. — Он остановил своего карего коня, который, как и все представители этой масти, в полумраке казался совсем чёрным, светлело лишь брюхо да подпалина на морде, и знаком предложил мне сделать то же самое. — Прислушайтесь.
Издалека донёсся настойчивый голос паровозного свистка.
— Это просто прекрасно. Особенно с учётом того, что пришлось вынести пассажирам.
— Гатри, мальчик мой, все пассажиры будут потчевать знакомых историей об этом приключении по меньшей мере года четыре, — ответил Майкрофт Холмс в той же саркастической манере, которой обыкновенно придерживался, сидя за завтраком в своей квартире на Пэлл-Мэлл, — Один из главных недостатков нашей работы в том, что мы не имеем права рассказывать о ней. Если мы начнём болтать, все трактирщицы от Нью-Йорка до Будапешта сбегутся слушать, и у нас не останется времени заниматься делом. — Он рассмеялся и тронул коня. Взгляд его был прикован к земле, освещённой лучом фонаря, в поисках следов недавно прошедшей кавалькады.
И наконец на мокрой земле появились следы множества подкованных копыт. Судя по отпечаткам на узкой тропе, те, за кем мы гнались, двигались на запад.
— Похоже, я знаю, куда они направляются, — сказал Майкрофт Холмс через час. Уже совсем стемнело, дождь стал тише, но ветер усилился, и его резкие порывы, казалось, насквозь прожигали меня холодом, ноги и спина разболелись из-за того, что мне приходилось прилагать изрядные усилия коленями направлять моего могучего ганноверца, в голове при малейшем движении снова и снова возобновлялся монотонный гул. — Часа через два мы минуем озеро и попадём в Дьёз, где сможем переночевать. Лошадям нужен отдых, да и нам с вами, Гатри, необходимо будет согреться, хорошо поесть и известить Тьерса, что ещё не всё потеряно.
— Вы так считаете? — чуть слышно спросил я.
— Да, Гатри. Теперь я получил очень важные сведения, которых мне недоставало прежде, и это поможет нам, пока они не подозревают, что мне известно. — Он указал на дорогу, взбегавшую на дамбу между двумя прудами. — Будем следовать по ней, на развилке свернём на север и окажемся в Дьёзе.
— Развилка… север… — повторил я в некотором отупении. Мне была видна лишь одна-единственная узкая дорожка, убегавшая в темноту между озёрами. Саквояж, казалось, весил не менее пяти стоунов и с каждой минутой становился всё тяжелее. Если бы не записные книжки, лежавшие в нём, я уже давно бросил бы его. но всякий раз мысль о содержимом моей надоевшей поклажи удерживала меня от этого безответственного поступка.
