все давно прошло, ты ему не нужна, он тебе изменяет на каждом шагу, это очевидно даже такому молодому сопляку, как Юрка.
– И Юрке тоже? – уныло спросила Нина. – Вот черт… Я надеялась, что хоть с виду мы выглядим прилично. Думала, если внешне все нормально, то протянем еще сколько-то лет. У тебя же получилось, так почему у меня не получится?
– Нинуля, у нас с Ларой получилось, потому что мы не любили друг друга, но при этом оба стремились сохранить если не брак, то хотя бы видимость брака. Ради Юрки, ради маминого спокойствия, ради моей карьеры. Понимаешь? Оба! А твой муж к этому не готов. Ты-то готова, как я понимаю, а он – нет. Его карьере ничего не угрожает, он и так на третьих ролях в своем театрике и выше уже не поднимется, так что от развода при несовершеннолетнем ребенке в его жизни ничего не изменится. Хорошо, что ты его не прописала к себе. Пусть возвращается в свою коммуналку и наслаждается жизнью, если его так приперло с любовью. Твоему служебному росту этот развод тоже не повредит, ты остаешься с ребенком.
Она вздохнула:
– Значит, ты считаешь, что бороться нет смысла?
– Никакого, – решительно ответил отец. – Не любит – значит, не любит. На этом можно ставить точку.
Ох, сколько раз Юра Губанов слышал эти заезженные слова «бороться за любовь»! И никогда не понимал их смысла. Бороться за любовь – это как? Если двое любят друг друга, но какие-то обстоятельства мешают им быть вместе, то преодоление таких обстоятельств и есть борьба за любовь, то есть за право быть с тем, с кем ты хочешь быть. Это единственный вариант, который устраивал Юру. Все прочие казались ему нелепыми. В чем должна состоять эта пресловутая борьба, если один любит, а другой – нет? В том, чтобы заставить полюбить? Или такой, например, вариант: человек любит, потом по мере хода времени узнает своего любимого ближе, понимает, что он совсем не такой, каким казался прежде, и начинает любить его меньше или совсем перестает любить. Но очень хочется вернуть те счастливые дни, когда чувство заполняло его целиком, хочется вернуть ту любовь, и начинается работа по переделке либо того, кто не оправдал доверия, либо себя самого. На что-то закрыть глаза, для каких-то поступков придумать красивые оправдания, тешить себя ложными надеждами. Или ставить перед собой недосягаемые цели «спасти», «вытащить», как это было у Ольги Аркадьевны Левшиной.
Натренированный четырьмя годами юридического образования мозг тут же выдал формулу: «Бороться за право быть с любимым – правильно. Бороться за любовь – глупость».
Некоторое время за стеной висело молчание.
– Ты посмотри, в кого я превратилась, – снова заговорила Нина. – Помнишь, какая я была до родов? А теперь что?
Это верно, тетушка сильно раздалась, из аккуратненькой соблазнительной пышечки превратилась в здоровенную бабищу.
– Зато у тебя есть Светочка.
– Это верно. Девочка моя, радость моя. – Голос Нины зазвучал мягко и ласково. – Слушай, Коля, а может, мне уехать?
– Куда?
– Да какая разница куда? В любой другой город. Начать все сначала.
– Что начать? У тебя здесь репутация, наработанная годами, тебя знают, тебя уважают, ценят. Некоторые даже боятся. Не хочешь, чтобы бабы злословили? Ну переведись в район, их в Москве больше тридцати, выбор огромный. С городского уровня, конечно, уходить жалко, я понимаю, но если тебя волнуют сплетни, то… Перевести тебя на министерский уровень я не смогу, моих возможностей не хватит, ты слишком молодая для таких должностей.
– Я не выживу без Паши, – снова простонала Нина. – Я так его люблю!
– Слушай, сестричка, разберись, наконец, со своими мыслями. – Голос отца зазвучал сердито. – У тебя в голове полная каша! То ты его любишь, то беспокоишься о том, что скажут твои бабы на работе. Что для тебя важнее-то? Ты уж определись как-нибудь.
Отец и тетка еще долго разговаривали, Нина постепенно становилась спокойнее и даже пару раз пошутила. Юра улегся на свой диванчик с книжкой и незаметно задремал.
Ноябрь 2021 года
Петр Кравченко
Пока он ехал в метро – заново пересмотрел последние записи и подготовленные для сегодняшнего дня вопросы. И опять навалилась тоскливая пыльная скука. История с убийством следователя Садкова с каждой минутой блекла и теряла привлекательность, казалась неинтересной и ненужной. Зато подробности функционирования тогдашней милиции будоражили воображение и порождали странное, совершенно неожиданное для Петра желание написать настоящий большой роман, эдакую семейную сагу про несколько поколений тех, кто посвятил свою жизнь борьбе с преступностью. Начать, например, с Октябрьской революции, показать все сложности и перипетии, трагические ошибки, сломанные судьбы, карьерные взлеты и падения, надежды и разочарования. Все это выглядело куда заманчивее, чем документальное описание гибели сотрудников «на боевом посту». Может, бросить эту затею? Конечно, жаль проделанной работы, потраченного времени, вложенных усилий…
За пару кварталов до дома Губанова Петр вдруг увидел Светлану. Женщина вышла из арки, неся в руках тяжелые на вид пакеты. Неужели она живет так близко от своего дядюшки? А у Петра отчего-то сложилось впечатление, что это не так…
Он прибавил шагу, догнал ее, забрал пакеты, которые и в самом деле весили немало.
– Ездила на рынок, накупила всего, – объяснила Светлана. – Машину приходится ставить в том дворе, это единственное доступное место во всей округе, возле дома никак не получается, вы сами видите, там одни платные парковки, а близлежащие дворы – со шлагбаумами, чтобы чужие не заезжали.
Петр решил задать наконец вопрос, который мучил его с самого начала, но спросить он почему-то стеснялся.
– Вы каждый день приезжаете к Николаю Андреевичу?
– Конечно. А что?
– Но почему? Он вполне сохранный, по крайней мере, с виду, самостоятельный, на ногах. Может сам себя обслуживать. Вам же, наверное, трудно вот так…
Светлана чуть замедлила шаг.
– Дядя Коля для меня как отец. Родного отца я не помню, родители развелись, когда я была совсем маленькой, только-только в садик пошла в три года. А дядя Коля всегда был рядом. Теперь он старый, и я за него боюсь. У него очень плохо со здоровьем, пусть его показное благополучие вас не обманывает. Каждый день, когда открываю дверь в его квартиру, с ужасом представляю, что вот я сейчас войду – а он… ну, вы понимаете.
Было видно, насколько невыносимо для нее произнести страшные слова.
– Но Николай Андреевич еще весьма бодр, – возразил Петр. – И выглядит прекрасно.
– Вы ошибаетесь, – Светлана заговорила тише и медленнее. – Это он для вас изображает бодрость, силу духа и ясный ум. Ему очень хочется, чтобы
