Иначе все полетит к чертям собачим.
— Утро уже, малышка. Мне пора, — набрасываю рубашку, стараясь не встречаться с ней глазами. — Надо переодеться в чистую одежду, побриться, — зачем-то придумываю оправдания, хотя не должен. Ничего я ей не должен. И она обязана это понять.
— Здесь есть рубашки и бритвенные принадлежности. Твои костюмы, ботинки, носки. Даже чертовы запонки! — Фей срывается на крик, натягивая простынь до самой груди. — Одно вранье, Джером! Все твои слова — брехня. Пришел, поимел, как захотел и куда захотел, поболтал, поностальгировал, потешил самолюбие, а стоило задать неудобный вопрос — так сразу причина свалить появилась. Знаю я твою причину. Тебе плевать. Не я, так другая. Все равно, лишь бы молчала и ноги раздвигала. Ну и убирайся, Морган. Тебе чертовски подходит новая фамилия.
А вот это она зря. Словно красной тряпкой перед разъяренным быком махнула. От внезапной накатывающей мощными волнами ярости темнеет в глазах. Мышцы на теле вздуваются, превращая меня в кого-то другого, дикого, опасного. Никогда не думал, что ревность способна бить так сильно. Ядовитое, бешеное чувство, жуткое, рождающее свирепый гнев.
Бросаюсь к кровати, хватаю Фей за горло, опуская до уровня моего лица и распластав под своим напряженным телом. Лазурные глаза испуганно, потрясенно смотрят в мои, пальцы впиваются в запястье, царапают. Дыхание хриплое, быстрое, и мое неистовое, почти звериное. Доигралась, Фей? Раздразнила?
— Что ты сказала? Чертовски подходит, Фей? Хорошо успела ознакомиться с нравами Морганов? — шиплю сквозь стиснутые зубы. Она бьется подо мной, извивается. — Для него тоже раздвигала и молчала? И стонала, как подо мной?
И похоть другого рода пробуждается в теле. Разрушительная, призванная наказывать, жечь, оставлять отметины. Фей впивается когтями в мои вздувшиеся бицепсы, когда я раздвигаю коленом ее ноги, молотит по груди, но я не чувствую. Разжимаю пальцы, освобождая горло, и тут же обхватываю скулы, не позволяя отвернуться. Она со всхлипом хватает воздух, с ужасом глядя в мои глаза.
— Трех пальцев достаточно, чтобы задушить тебя, Фей, — в груди клокочет гневное рычание. — А двух, чтобы довести до оргазма, как и многих других до тебя. Ты так непривередлива, Фей, — дергаю свободной рукой ширинку и спускаю брюки, твердой эрекцией надавливая на ее нежную беззащитную перед моим натиском плоть. Она всхлипывает, беспомощно царапая мои плечи.
— Остановись! Что на тебя нашло! — умоляет она. Но в голове только чертово «Морган», брошенное ею неосторожно и все, что наплел накануне Зак о своем бурном прошлом с Фей, моей Фей. Сука!
— Ты не ответила на мой вопрос, — раздвигаю бедрами ее ноги шире, и одним рывком вхожу с глухим рычанием. — Стонала под ним? — резкие мощные толчки в том самом ритме, который ей нужен, когда Фей хочет быстро и ярко. В распахнутых глазах боль, обида и слезы, стекающие по щекам, и внизу тоже мокрая. Готовая. Всегда готовая. Стискиваю челюсти и начинаю вбиваться все яростнее, в бешеном ритме. Удары плоти, судорожное дыхание, звенящее нарастающее напряжение, готовое взорваться в любую секунду.
— Приятно было под ним, Фей? Также текла? — Наклоняясь, я грубо впиваюсь в ее губы. Она кусает меня, всхлипывает, стонет, потом мы кричим оба, кончая одновременно. — Фей, о, черт, — Остро, сильно, болезненно, содрогаясь, сплетаясь телами. Задыхаюсь, ощущая, как в груди образуется тугой узел. Накрываю ее губы снова, лаская языком.
— Прости меня… — шепчу я, отстраняясь, приподнимаясь на локтях, путаясь в собственной одежде. Намокшая от пота рубашка неприятно липнет к телу, брюки сбились в бесформенный комок где-то в ногах. Звонкая пощечина застает меня в врасплох, обжигая щеку резкой болью. Фей не щадит. Удар, что надо.
Сажусь на пятки, инстинктивно прижимая ладонь к щеке. Но драчунья не собирается останавливаться на достигнутом и бросается снова. Вошла во вкус. Бьет по другой щеке, задыхаясь от ярости. Я перехватываю вновь взметнувшиеся запястья, завожу на спину.
— Успокойся. Все. Извини. Я же извинился, — мягко бормочу я, утыкаясь носом во впадинку на ее горле. — Я сожалею, Фей.
— Иди к черту, Джером. Не думала, что ты можешь быть таким жестоким. Я просто хотела, чтобы ты остался. Не знала, как удержать, а потом больно стало. И я от обиды… За что? Что я тебе сделала? — она разрыдалась, уронив голову на мою грудь. Горько отчаянно.
— Прости меня.… — обнимаю крепко, провожу губами по пульсирующей на виске венке. — Я люблю тебя. С ума схожу по тебе. Дурею, когда думаю, что ты с ним была. В глазах меркнет. Не напоминай мне никогда. Не трави душу, — опрокидываю на подушки, покрываю быстрыми поцелуями мокрые от слез щеки. — Не плачь, Фей. Не плачь.
— Если так противно, то зачем ты вообще приходишь? Зачем я тебе такая испорченная?
— Дура ты, Фей, — зарываюсь лицом в ее волосы, дышу быстро, отчаянно. — Люблю тебя, глупая. Не противно мне. Больно. И не испорченная ты, а самая лучшая. Никому не отдам. Не сравнивай меня с ним. Не надо, Фей.
— Даже не думала. Случайно вырвалось. Я же не знала, что ты так звереешь. Какое-то имя…
— Ненавижу их. Фей. Всех ненавижу. Убивать буду медленно одного за другим.
Чувствую, как цепенеет, застывает в моих объятиях. Внимательный бирюзовый взгляд смотрит пристально, тревожно.
— И тебя убью, если предашь , — ожесточенно обещаю я. — Сердце собственное вырву, но убью.
— Что же они сделали с тобой, мальчик мой? — ласково касается моей щеки, жмется к груди, словно не угрозами я сыплю, а в любви признаюсь.
— Не мальчик я, Фей, — рокочу с раздражением. Она гладит ладонями лицо, усмиряя демонов, которых сама же и разбудила.
— И никогда им не был. Я помню. Ты устал, Джером. Поспи немного. Утро скоро. Не надо никуда уходить. Останься со мной, страшно мне. Боюсь я, Джером.
— Я не дам тебя в обиду, Фей, — я сегодня богат на обещания, которые звучат, как клятвы. Они слетают с губ также легко, как дыхание, пальцы перебирают выпирающие позвонки под нежной кожей, напитываясь теплом хрупкого тела, податливой нежностью. Она тает, как воск от каждого прикосновения, плавится, оставляя ожоги. Сладкая, как мед, обжигающая, как виски, дурманящая, как пары абсента.
— За тебя боюсь, — тихий, мелодичный голос, нежный, обволакивающий. — Меня не тронет никто… Кому я нужна.
— Мне. Я трону, — обнимаю крепче,
