другую сторону забора в Йодоке. Как-то раз она заметила его. Пес показался ей уродливым и грязным – в точности как она сама. Это связывало их между собой. Когда их выпустили за забор собирать хворост, пес побежал за ней и лизнул руку. Она дернулась и спрятала руку за спину, потому что любое прикосновение означало для Чун-Ча угрозу нападения. Пес сел на задние лапы, высунув язык и растянув морду в подобие улыбки, которая дошла и до его больших глаз.
Когда они в следующий раз вышли за хворостом, пес снова был там. Он подбежал к Чун-Ча, и она протянула ему руку, а пес ее лизнул. Ей нечего было ему дать, уж точно не еду. Еду она никогда не отдала бы. Никто в лагере не отдал бы. Это было все равно что отдать свою кровь или свое сердце. Но она позволила лизнуть свою руку. И потрепала его по голове, что псу, похоже, понравилось.
Она не услышала, как у нее за спиной щелкнул затвор винтовки – только выстрел. А потом взвизг. У нее на губах остался вкус крови. Она слышала, как охранник расхохотался, когда она закричала, а потом упала на землю.
Пес дважды перевернулся, а потом замер. У него на груди расползалось кровавое пятно, язык вывалился изо рта. Она бросилась бежать. Охранник у нее за спиной продолжал смеяться. Если бы она знала, как убить его и остаться в живых, она бы это сделала.
* * *
Она сунула бумаги обратно в папку, положила рис в миску и начала есть, запивая чаем.
Она ела рис медленно, почти по зернышку. И смотрела в окно.
Наконец она увидела того мужчину, он прятался за углом. Он был не в форме, но точно военный. Он забыл сменить ботинки. Они бросались в глаза. И его волосы были прижаты в том месте, где обычно сидит фуражка.
Они установили за ней слежку. Это было ясно. Неясно было почему. У Чун-Ча имелось несколько соображений на этот счет. Но ни одно ее не устраивало. Ни единое.
Но так всегда происходило в ее стране.
– Проследи, чтобы нас не беспокоили.
Дайкс сказал это огромному мужчине в черной форме, стоявшему в конце коридора. В этом коридоре была только одна дверь, а за ней – спальня.
Охранник отсалютовал, и Дайкс отвернулся, толкая Рил перед собой. Только тогда мужчина позволил себе едва заметно улыбнуться.
Дайкс отпер дверь и затолкал Рил, руки которой так и были связаны за спиной, в комнату. Вошел за ней и запер замок изнутри.
Он снял перчатки. Она развернулась лицом к нему.
– Много воды утекло, Салли. Очень много.
– Тут я с тобой согласна. Я слишком долго ждала, чтобы вернуться и убить тебя. Спасибо, что дал мне такую возможность.
Он рассмеялся, холодно и злобно.
– Убить меня? Ты явно плохо представляешь себе ситуацию. Здесь ты полностью в моей власти. Ты женщина. А я мужчина. Ты связана. У меня пистолет. Мои люди охраняют периметр. Я буду решать, когда ты умрешь. И только я. Здесь как в концентрационном лагере. Абсолютная власть и полный порядок. Разве не прекрасно? Впрочем, я не ожидаю, что ты поймешь.
– Того, что я понимаю, а ты нет, хватит на целую библиотеку, Леон.
Выражение довольства на его лице померкло.
– Я никому не позволяю называть меня по имени. Для всех я фюрер.
– Серьезно? А для меня ты навсегда Дайкс Мелкий Член. Емко и правдиво. До сих пор не понимаю, как ты умудрился сделать мне ребенка. Я ни разу ничего не почувствовала. Не знала, когда ты внутри, а когда нет. Но руки и ноги у тебя тоже маленькие, так что сам понимаешь…
– Если тебе становится легче, когда ты несешь эту чушь, пожалуйста, продолжай. Она не изменит того, что случится здесь сегодня.
– Согласна. Не изменит.
Он сдернул фуражку и расстегнул на рубашке пуговицы. Улыбнулся:
– Ну что, скучала по мне? – Потом снял портупею и бросил ее на стол.
– Не так, как ты по мне.
Он стащил с ног ботинки, расстегнул брюки и позволил им упасть на пол.
Она посмотрела вниз:
– Надеюсь, ты принял виагру. А то тебе и порадовать-то меня будет нечем. Ты ведь уже старик, ничего не поделаешь.
– Я рассчитываю показать тебе, что я мужчина, и неоднократно. Помнишь последний раз, как ты кричала? От удовольствия, я уверен.
Он указал на кровать:
– Ложись. Сейчас же.
– Я не в настроении.
Он выдернул пистолет из кобуры и ткнул стволом ей в голову:
– Ну же, Салли. Я начинаю сердиться.
Рил легла на постель.
Он стащил с нее кеды, потом носки.
Погладил ей ноги.
– Кожа у тебя такая же нежная.
Резким рывком он сдернул ее комбинезон до щиколоток, потом снял и швырнул в стену.
– Забыл, тебе нравится пожестче или нет? Слишком много женщин было после тебя.
– Скольким из них ты заплатил? И скольких похитил?
– Ты никогда не ценила меня по достоинству, знаешь ли.
– С какой стати тратить время на такие бессмысленные упражнения?
Он навис над ней, и она плюнула ему в лицо. Он выпрямился, утерся тыльной стороной ладони, а потом повернулся взять пистолет.
Рил, словно пружина, сжалась на кровати и продела ноги сквозь кольцо связанных рук, так что теперь они были спереди. Сдернула резинку с волос и схватила ее как удавку. Прежде чем Дайкс развернулся обратно, удавка оказалась у него на шее. Рил подпрыгнула и обхватила его торс обеими ногами, прижав руки Дайкса к бокам. Дернулась назад, и они повалились на кровать.
Он отчаянно дергался, пытаясь освободиться. Пружины матраса начали громко скрипеть. Рил услышала за дверью приближающиеся шаги.
Она тяжело задышала и стала стонать, заглушая скрип пружин. У Дайкса изо рта текла слюна, он задыхался.
Он попробовал позвать на помощь, и Рил закричала:
– Трахни меня! Боже, трахни меня, мой фюрер! Давай же! – вопила Рил. – Да, о да!
Она заскакала на матрасе, рискуя развалить кровать.
Шаги за дверью стали удаляться – кто-то крался на цыпочках. Она так и видела, как охранник улыбается, представляя своего босса содрогающимся в корчах. Возможно, он рассчитывал на объедки с его стола.
Она почувствовала, что Дайкс слабеет. Сжала ноги вокруг него, как тиски. Удавка врезалась ему в кожу, так сильно она ее натянула. Он начал захлебываться.
– Да, да! – снова заорала она, чтобы скрыть булькающие звуки.
Дайкс медленно повернул голову, несмотря на растущее давление на его
