Ознакомительная версия.
Я плохо выношу, когда со мной пытаются разговаривать свысока, а Беттина явно порывалась поставить меня на место. Поэтому я ответила:
– Боюсь, фрейлейн, вы заблуждаетесь на мой счет. Я никому ничего не должна, а вам – и подавно. И уж если я выйду замуж, то постараюсь выбрать человека, который сам в состоянии принимать решения и который не станет по каждому поводу советоваться с маменькой… тем более такой, как графиня Рейтерн.
Беттина сжала губы и вскинула голову так, что у нее, наверное, заныла мышца на шее. Я холодно кивнула ей на прощание и зашагала прочь.
В городе у меня не было никаких дел, но возвращаться домой мне не хотелось. Поэтому я села на трамвай и доехала до почтового отделения, где служил отец.
Когда я, постучав, вошла в его кабинет, то увидела, как он поспешно убирает со стола бутылку, и оторопела.
– Папа!
Отец хотел что-то сказать, но только сделал беспомощный жест.
– Я идиот, я знаю. Просто я не мог больше выносить…
Он откинулся на спинку кресла, страдальчески гримасничая.
– Как же было хорошо раньше, а? И зачем я так хотел, чтобы она вернулась? Деньги ей посылал, писал унизительные письма… Для чего? Ах, Настя, Настя, какой же я был дурак…
– Послушай, – заговорила я, садясь на стул, предназначенный для посетителей, – я тут придумала кое-что. Я не хочу никуда переезжать, но в квартире нам всем слишком тесно. Что, если мы снимем для нее отдельное жилье?
Отец задумался.
– То есть ты предлагаешь отселить ее вместе с… с ребенком?
– Ну да. Что касается Саши, пусть он сам решает, где ему жить: с ней или с нами. Если он останется с нами, отдадим ему столовую.
– Это мысль, – проговорил отец, и глаза у него заблестели, – очень даже дельная мысль. В самом деле, отдельная квартира может помочь…
– Сколько ты выпил? – спросила я.
– Я? Немного. Не беспокойся обо мне. Ты же знаешь, я не пью, но вот сегодня… не выдержал, просто не выдержал.
– Все устроится, – сказала я. – Мы поселим ее где-нибудь и будем выдавать ей деньги. Мой издатель написал мне из Митавы, что по моему роману хотят сделать пьесу, а значит, с каждого представления я буду получать отчисления… Отдай мне бутылку.
Отец побагровел.
– Настя, ты ставишь меня в неловкое положение…
– Нет. Тебя могут увидеть, пойдут слухи, найдется кто-нибудь, кто желает занять твое место. Я не хочу рисковать… Бутылку.
Ежась от неловкости, отец отдал мне бутылку водки (она была опустошена чуть меньше, чем наполовину).
– Ты же не можешь идти с ней по улице… Давай я дам тебе хотя бы газету, чтобы не было видно, что ты несешь.
– Хорошо, – кивнула я. – Газета мне и впрямь не помешает.
В одном из массивных шкафов нашелся старый номер «Либавских новостей», в который я довольно неумело завернула бутылку.
– Я сегодня поздно приду, – сказал отец. – Ты поговоришь с ней насчет другой квартиры?
Я поняла, что он тоже не испытывает никакого желания возвращаться домой, но не стала заострять на этом внимание.
– Хорошо, – кивнула я. – Я постараюсь.
Однако бутылка, завернутая в газету, все равно продолжает напоминать бутылку, и когда я шла по улице, мне казалось, что прохожие, городовые и даже атланты, подпирающие балкон ближайшего дома, косятся на меня с подозрением. У меня не хватило духу выбросить мою ношу в урну, и я села с ней с трамвай. Однако на этом мои приключения не кончились, потому что, когда я ехала на трамвае, я услышала автомобильные гудки и увидела едущий рядом открытый черный автомобиль, в котором сидел Артур, улыбающийся до ушей. Он помахал мне рукой и даже ухитрился постучать в стенку трамвая.
– Что вы делаете? – изумилась я, высовываясь в окно.
– Пытаюсь привлечь ваше внимание! – весело крикнул Артур. – Но теперь, обещаю, я буду вести себя паинькой!
Трамвай остановился недалеко от моего дома, и я вышла. Артур велел шоферу остановить автомобиль и проводил меня до парадного.
– Могу ли я спросить, какие у вас планы на сегодня? – произнес он.
Я посмотрела на него, и сердце мое дрогнуло. Он был золотой, очаровательный, влюбленный, простоватый и явно не способный ни на что дурное. Но я слишком хорошо помнила совет Августина Каэтановича держаться от Рейтернов подальше и была намерена ему последовать.
«Может быть, если он узнает о моей матери, тогда… Тогда ему будет легче отказаться от меня».
– У меня пока простые планы – выжить, – сказала я с улыбкой. – Видите ли, дома у меня сейчас все стихийные бедствия разом: землетрясение, ураган и… и не знаю, что еще. Дело в том, что моя мать…
И я рассказала Артуру все как есть, ничего не утаивая.
– Мне очень жаль, – серьезно проговорил мой собеседник, – но в том, что случилось, нет вашей вины, и вам нечего стыдиться. Да, нечего, – повторил он, и его глаза потемнели. – Я… я понимаю, каково вам приходится, и очень вам сочувствую. Я собирался пригласить вас прокатиться со мной вокруг озера до рощи Наследника, но… сейчас вам, конечно, не до прогулок…
– Может быть, как-нибудь в другой раз, – сказала я.
– Да, конечно, – произнес Артур. – Я могу написать вам? Ваш отец не будет против?
Я заверила его, что он может писать мне сколько угодно, попрощалась и ушла, пряча за спиной завернутую в газету бутылку. Дома я вылила ее содержимое в раковину, а саму бутылку выбросила в мусорное ведро.
Ружка обрадовалась моему возвращению так, словно меня не было по меньшей мере неделю. Собравшись с духом, я вышла в гостиную, где мать, вертясь перед большим зеркалом, примеряла на шею косыночки и шелковые шарфики, которые извлекла из одного из своих чемоданов.
– Кто это был? – спросила она требовательно. – На моторе?
– Так, никто. Один знакомый. Послушай, мы тут подумали…
– Мы?
– Тебе нужна нормальная спальня, а ребенку – детская. И Саша… сколько он будет спать в гостиной? Мы с папой хотим снять для вас отдельную квартиру.
Мать отбросила розовую косынку в мелкий белый цветочек, которую она примеряла, и некоторое время молчала.
– Хотите от меня отделаться? – спросила она наконец с неприятным смешком.
Из-за неплотно прикрытых дверей донесся рев: очевидно, Тимоша только что проснулся.
– Мне надо работать, – я решила прибегнуть к нечестному приему, – а я не могу сочинять, когда шумят…
– Тоже мне работа – писать дурацкие романчики! – вспылила мать.
– Мама!
– Квартирка ваша – дрянь, не понимаю я, что вы за нее держитесь! Прислуга – хамы! А виновата во всем, конечно же, я. Мило, очень мило… И зачем я вообще сюда ехала? Лучше бы с моста да в воду, и ко дну, чтобы не мучиться…
– Мы будем платить за твою квартиру, – сказала я, твердо решив не поддаваться на эмоциональный шантаж. – И давать деньги каждый месяц. А Саша будет учиться в либавской гимназии, тоже за наш счет.
Мать села на диван и, комкая платок, всхлипнула.
– Ну в чем я провинилась, – закричала она на всю квартиру, – что все всегда хотят от меня избавиться! А-а-а!
Она бурно зарыдала, колотя по полу каблуками. Я смотрела на нее и видела женщину, чья жизнь не удалась и которая вознамерилась отныне мстить близким за то, в чем не было никакой их вины, – просто для того, чтобы хоть как-то излить свое разочарование.
Прибежала нянька с уже знакомыми мне сильнопахнущими каплями, а я ушла в кабинет и стала думать о том, что если мать откажется съехать, то уеду я. Ружка вылезла из-под бюро и потерлась о мою ногу.
Отец пришел домой в восьмом часу. За ужином мать держалась вызывающе и для начала заявила, что никуда переезжать не будет, что она знает свои права и что я неблагодарная дочь, ну а насчет мужа у нее вообще никогда не было иллюзий.
После ужина Саша подошел ко мне и спросил, можно ли ему будет остаться с нами после того, как мать переедет.
– Ты же видишь, в каком она настроении, – сказала я мрачно. – Она не хочет никуда уезжать.
– Ты плохо ее знаешь, – спокойно ответил Саша. – Если ей повторить сто раз, что именно она должна сделать, на сто первый она сдастся. Когда ей надоест спать на диване в столовой – а надоест ей быстро, – она первая заговорит о переезде. Конечно, прежде она постарается внушить вам, какие вы негодяи, что выгоняете ее без гроша… даже если вы определите ей королевское содержание.
Я задумалась. Может быть, я была невнимательна или не придавала значения каким-то моментам, но мне казалось, что до романа с Колесниковым мать была совсем другой. Я не помнила ни истерик, ни каких-то особенных дрязг, притом что мы жили вовсе не богато и поводы для недовольства при желании можно было отыскать. Возможно, свою роль сыграло то, что сестры матери, родные и двоюродные, вышли замуж более удачно, и когда она начала сравнивать свою судьбу с ними, ей показалось, что она проиграла. Отсюда растущее недовольство мужем, роман с Колесниковым, распад семьи и неожиданное возвращение туда, где ее больше не ждали.
Ознакомительная версия.
