— Обязательно обязан, Роланд Хвэдорович, без того я тебе дежурство не сдам! — категорически заявил Чурилин.
Понятливый он был, а не только языкатый и ехидный, и жена у него такая была — ехидная, шутливая и премудрая. Тощеватая, правда, и с лица не самая вишенка, но очень славная и компанейская баба была Диана Афанасьевна Чурилина.
Цимбалюк прошел по коридору, кивнул в ответ вытянувшемуся сержанту Гребенюку, дежурному по КПЗ, показал пальцем, чтоб открыл решетку, и прошел внутрь.
В женской камере обнаружилась дама (не то девка) молоденькая, чуть за тридцать, маленькая, худенькая и рыжеватая. На лязганье отпираемого замка и шаги в коридоре она было вскинулась, но, углядев форму, тут же ощетинилась и засверкала глазами что твоя электросварка.
— Дежурный по райотделу капитан Цимбалюк, — представился Роланд Федорович. — Жалобы есть?
— Есть! На незаконный арест без санкции прокурора!
— Понятно. А на режим содержания, кормежку, обращение? Не подвергали ли вас истязаниям, физическому воздействию, лишению пищи или сна?
— Сами попробуйте тут поспать!
Положим, пробовал Цимбалюк тут спать, и не раз — самое спокойное место в райотделе, и люди не шастают, и шум не доходит. Но он понял, что имела в виду задержанная.
Впрочем, та, оказывается, сказала ещё не все:
— А моральные истязания у вас не в счет?
— С этим сложнее — кому-то оно моральные истязания, кому-то — как с гуся вода. В инструкции не записано, — прикинулся валенком Цимбалюк.
— Когда нас выпустят?
— Либо по истечении семидесяти двух часов с момента задержания, либо по решению суда, либо по отбытии срока наказания, — автоматически ответил Цимбалюк. Он просто пересказывал своими словами смысл инструкций и статей, не подозревая, что занимается как раз теми самыми моральными истязаниями. К кормежке претензии есть?
— Ваш Шарик такую кормежку не стал бы есть!
— Ну, это вы зря! У нас задержанные редкость, что для нас готовят, тем и вас кормят…
— Тогда посадите за воровство своего интенданта, или как там он у вас называется.
«Таки надо», — согласился про себя Цимбалюк. Вслух же не сказал ничего, а проследовал к мужской камере. В привычном углу дрых Семка Дурной, подвергнутый превентивному заключению, чтоб не замерз в сугробе. Может, проще было бы оттащить его домой, но по пьянке Семка делался совсем дурной и мог поколотить жену и детей.
В другом углу лежал на нарах длинный худощавый мужчина с чуть седеющими висками. Лежал он на спине, подложив руки под голову.
Цимбалюк спросил насчет жалоб.
— Сообщите фамилию, имя, отчество и должность, гражданин капитан, потребовал задержанный.
Роланд Федорович упираться не стал, представился по всей форме. Полюбопытствовал:
— А на что оно вам?
— Чтобы знать, каких сотрудников райотдела я должен упомянуть в жалобе прокурору за незаконное задержание.
Роланд Федорович в душе вздохнул — много ты добьешься своими жалобами, дурачок! — вслух, однако, заговорил примирительно:
— Да я ж вас не задерживал, только сейчас и узнал, как заступил на дежурство.
Длинный сел на нарах, глянул, прищурившись:
— Говорите, начальник следственного отдела? Тогда должны знать хотя бы азы юридической грамоты.
Цимбалюк не стал обижаться, отшутился:
— Азы, буки, веди выучил, на глаголях застрял. Но про трое суток без санкции прокурора как раз в азах сказано. А за что вас задержали-то?
— А то вы не знаете, гражданин начальник следственного отдела!
— Вот вам крест, не знаю! Как положено, отдыхал перед дежурством, прихожу — говорят, двое задержанных. Ну, зашел глянуть, кто такие… Так что ж вы там наделали?
— Мы снимали рекламный ролик для предвыборной кампании кандидата в губернаторы Скуратова. А какой в этом криминал усмотрели ваши сотрудники, мне не ясно. Думал, вы скажете.
— Может, и скажу, когда сам узнаю… Ладно, так жалоб, говорите, нет? Ну и отдыхайте пока.
* * *
Поздно вечером, когда в райотделе остался только дежурный наряд, Цимбалюк позвонил в область, а точнее — на квартиру Пуляеву:
— Сергей Васильевич, я гляжу, из-за наших задержанных уже областное телевидение гвалт подняло? Что, такие важные люди?
— Роланд, ты сам в этом деле не замазанный?
— Уберег Господь, прошло мимо меня. Я и узнал-то, когда пришел на дежурство заступать.
— Так ты сейчас дежуришь по райотделу? Это хорошо… Значит, так: завтра утром приедет Казьмин с полномочиями от областного управления, шпионов у вас забрать и препроводить в область для продолжения расследования. Казьмина помнишь? Илью Трофимовича?..
— А как же! Дельный мужик.
— Постарайся, раз уж ты дежурный, оказать содействие. Как думаешь, сложностей не возникнет? Ты гляди, это люди, лично первому заму известные, понял? Чтоб были целые и невредимые, никаких там «при попытке к бегству»!
— «При попытке»?! Ничего себе! — Цимбалюк охнул. — Это во что ж такое Глущенко вляпался, а?
— А вот мы и хотим разобраться, во что там такое ваш Глущенко вляпался.
Роланд Федорович подумал, потом сказал:
— Сережа, тогда вот чего тебе надо знать: если Глущенко во что-то вляпался, то, не иначе, его туда Лаврентьев пихнул…
— Это ещё кто такой?
— Из «новых русских». Наш местный бог и царь. Маленький Слон. Глущенко за ним сзади с ведром ходит, дерьмо подбирает.
— Интересно жить, оказывается, у вас в Дальнем Куте.
— Так он же Дальний, до Бога высоко, до Слона далеко, вот и командует в нашем болоте самая крупная жаба… Я так думаю, Васильевич, надо твоему Казьмину не по-простому сюда ехать…
Дорога была зимняя: посередине шоссе снег и лед раскатаны до асфальта, ближе к обочине сохранились пятнами, ещё ближе — сплошной полосой. Казьмин, на этот раз одетый в форму, с необмявшимися ещё майорскими погонами, сидел на командирском месте, рядом с водителем, поглядывал на часы, но гнать «Волгу» не велел.
— Не торопись на тот свет, Максимка, туда никогда не поздно, наши места не займут, нашу порцию мимо не пронесут.
А в двадцать минут двенадцатого, когда до места оставалось всего километров пять, когда и дорога ближе к городку вся уже была чистая, вообще приказал остановиться, вытащил из сугубо гражданской сумки термос, «тормозок» и предложил слегка перекусить, потому что после может времени не найтись.
В термосе у Ильи Трофимыча оказался не кофе, а чай, да ещё с травками; за дорогу он здорово настоялся, стал крепким и душистым, и Максимов кофе, хоть и «Нескафе классик», против этого чая никак не тянул. Обгрызли по «ножке Буша», добавили по ломтику сала с прорезью под бородинский хлеб с тмином, закусили домашними пирожками с творогом и маком, и жизнь зарозовела. Но дальше Казьмин повел себя и вовсе странно: вынул из внутреннего кармана газетку «Телевечер» с кроссвордом и принялся разгадывать, спотыкаясь на древнеегипетских богах и зарубежных кинозвездах.
Максим хлопал глазами: больно непохоже это было на Илью Трофимыча, вот так выехать на задание, а после сидеть в машине, не доехавши до места, и пытаться разобрать, кто там изображен на смазанной фотографии в газетке, то ли Шер, то ли Гир. Однако майор невозмутимо водил пальцем по кроссворду и, щурясь, читал надписи мелкими буквами.
Прошло ещё минут двадцать, и вдруг заговорила рация. Мужской голос тянул извиняющимся тоном:
— Ты уж прости, Иван Тарасыч, никак не получится к тебе заскочить. Понимаю, что праздник, но все на обед разошлись, я тут за старшего, никак не могу отлучиться.
Голос смолк, остались только обычные потрескивания.
— Сержант Крутько, кончай курить! Махом в райотдел, гони, сколько дорога позволит!
Максим, недоуменно покачивая головой, вырулил с обочины на дорогу и быстро разогнался. Казьмин между тем сложил остатки снеди и прибрал сумку под сиденье. А потом — вовсе невиданное дело! — передвинул поудобнее кобуру и приготовил две пары наручников.
«Волга» резко затормозила у входа в райотдел. Майор Казьмин взбежал по ступенькам, толчком распахнул дверь, быстрым шагом вошел внутрь.
Дежурный у входа лениво поднял глаза от газетки:
— Вам ко…
— Встать!
Только теперь младший сержант досмотрелся, с кем имеет дело, и поднялся.
— Слушаю, товарищ майор…
— Где Глущенко?
Не привык Илья Трофимыч так разговаривать, тем более со своими, но умел, когда для дела надо.
— Так на обеде ж…
— Кто в райотделе старший? Живо ко мне!
Сержант кинулся было по коридору, после сообразил, что не положено оставлять пост, схватился за телефон, тут же брякнул трубку на место и заорал:
— Роланд Хвэдорович, тут приехали!..
На шум вышел Цимбалюк в расстегнутом мундире, неспешно протопал по коридору, поинтересовался:
