И теперь, встретившись с Сивцовым, она даже в мыслях не допускала, что ее вдруг нахлынувшие чувства и есть та самая любовь, о которой мечтают восторженные барышни. Себя она к таковым уже не причисляла.
Поэтому она ничего не сказала Анатолию о том, что у нее есть восьмилетняя дочь Полина, и ее отчество, естественно, было Ильинична.
Правда, наступали мгновения, когда казалось: прозвучи из уст Толика "люблю!", и она раскроет все лепестки своей души, откуда прозвенит колокольчиком ответное: "И я тебя люблю!" Но Сивцов тоже или не решался сделать это, или сознательно исключил заветное слово из своего лексикона, по крайней мере, оно ни разу не прозвучало.
Но все равно это почти не мешало им наслаждаться общением друг с другом. Вдвоем они успели посмотреть все премьеры в столичных театрах и потом, обсуждая увиденное, удивлялись, как созвучны их мысли. Во всем они искали запредельные глубины, докапывались до самых изначальных причин, толкавших героев на те или иные поступки. Было только одно негласное табу: ни слова про любовь!
Но что-то же толкнуло ее, всегда сдержанную и даже неприступную, в его объятия? Более того, ведь именно она стала инициатором близости в ту первую ночь! Сам Сивцов никогда бы не решился сделать первый шаг, Мария Ильинична это прекрасно понимала. И тогда, и потом, когда они бережно обнимали друг друга, ища и находя ни с чем не сравнимую теплоту и нежность, она ловила себя на мысли, что именно с ним, ставшим ей дорогим человеком готова без сожаления провести всю оставшуюся жизнь.
"Это любовь, и не надо себя обманывать! — горько думала Ульянова, приходя снова и снова к мучительному выводу. — Именно поэтому мы должны расстаться!"
Что наталкивало ее на такое неожиданное заключение? Пресловутая женская логика? Страх перед семейной жизнью, когда любовь растворяется в едкой кислоте однообразного быта? Опасение, что ее дочь, ее кровиночка, ее Полиночка не примет чужака, а тот, в свою очередь, не найдет с ней общего языка? Или вообще, боязнь и недоверие ко всем существам мужского пола — эти чувства преследовали и мать, и бабушку, и прабабушку, а у самой Марии Ильиничны, видимо, они были уже запрограммированы на генетическом уровне?
"Жаль, что экспертиза, для которой я сегодня сдала кровь, не дает ответ на этот вопрос, — с печальной иронией подумала женщина-девочка, допивая чай. — Но в любом случае я не хочу стать для Толика обузой. Ведь, в конце концов, кто я для него? Он вполне может считать меня провинциалкой, начавшей охоту за столичным женихом, да еще из Генпрокуратуры! Нет, лучше закончить наши отношения красиво. Пусть проведенные нами вместе дни и ночи останутся в памяти как самые светлые и счастливые!"
Ульянова приняла решение. Она собрала вещи, аккуратно укладывая их в небольшой чемодан на колесиках. Потом извлекла из сумки блокнот, вырвала из него листок и круглыми законченными по своей форме буквами написала: "Анатолий Михайлович! Огромное Вам спасибо за все, что Вы сделали для меня. Я выполнила все, что необходимо. Уверена, что Вы доведете наше дело до конца. Поэтому могу спокойно вернуться домой. Мне было с Вами очень хорошо".
Она положила записку на кухонный стол, прижала ее ключом и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Корицкий быстро вжился в роль разнорабочего: он, артистично имитируя акцент, балагурил с другими строителями, попивая в конце смены пивко, смачно плевался и курил исключительно "Приму", которая, правда, поначалу драла глотку, будто мстя за годы, проведенные Антоном в компании заокеанского верблюда — "Кэмэла". Тяжело ему давалось только одно — сама работа, жестокая и изнурительная. Но даже в полном изнеможении он не забывал, с какой целью "записался" в строители. Корицкий внимательно вслушивался в разговоры всех аборигенов стройплощадки и появлявшихся здесь гостей, ощупывал взглядом подозрительные места, особенно его интересовали подвальные помещения.
Наконец, в один из дней он попал в подземную часть здания, откуда прораб распорядился вынести несколько десятков труб. Никто его во время этой работы не контролировал, и Антон сумел осмотреть все, что находилось внизу. Поначалу ничего, что могло бы вызвать интерес, он не обнаружил. Все пространство представляло собой обширную площадку, где, скорее всего, планировалось устроить подземную автостоянку. Вдоль стен были проложены трубы отопления, водопровода, канализации. В нескольких местах в стену врезались не очень обширные проемы, где вероятно, планировалось установить какое-то оборудование. Но один отсек оказался длиннее остальных и заканчивался тяжелой металлической дверью с врезным замком. Корицкий безуспешно подергал за массивную железную ручку и понял, что без ключа или автогена здесь ничего не получится. Он зарисовал в блокноте расположение всех помещений подвала, в том числе и подозрительного, и вновь взялся за тяжелый труд.
В конце дня он осторожно попытался выяснить у рабочих, не знают ли они что-нибудь о комнате с железной дверью, где можно было бы неплохо посидеть за бутылочкой вина, но никто про таинственный отсек в подвале ничего не слышал.
Через час все в той же пролетарской одежде он уже сидел в кабинете Сивцова и докладывал о своих поисках.
— А что здесь странного? — немного невпопад спросил Анатолий. После того, как он увидел Машенькину записку, мысли все время возвращались к этому вечеру. Первым желанием было схватить такси и мчаться на вокзал, чтобы вернуть женщину, ставшую для него самым близким на свете человеком. Но Сивцов не сделал этого: сначала ему надо было разобраться, что же произошло? Почему она даже не захотела с ним попрощаться? И, наконец, кем он был для нее — минутным увлечением, гостеприимным хозяином, должностным лицом, помогающим решить важную проблему или кем-то еще?
Перебирая варианты, он понял, что ничего не знал о настоящей жизни этой женщины-девочки. И если она посчитала нужным так резко оборвать отношения, значит, просто не видела их общего будущего. Тем более, что о своих чувствах к нему она не сказала ни слова.
В любом случае он не собирался быть навязчивым. Может быть, когда будут готовы результаты молекулярно-генетической экспертизы, он позвонит Марии Ильиничне и сухо изложит заключение экспертов. И как бы ему ни хотелось спросить, почему она так внезапно уехала, он этого не сделает.
— Там в подвале еще ничего не оборудовано, — голос Антона вернул Сивцова к реальности. — Голые стены, трубы и вдруг — на тебе! — капитальная железная дверь. Что-то же за ней должно скрываться?
— Да, вопрос есть, — неопределенно отозвался Анатолий. — Кстати, туда подведены еще какие-нибудь коммуникации?
— Я ничего не заметил, — сказал Корицкий. — Разве что скрытая электропроводка…
— А это мысль! — поддержал его Сивцов и добавил: — Знаешь что, побудь еще денек на стройке, а мы подумаем, как подобраться к дверце папы Карло. Ключик вполне может оказаться золотым.
Он взял у младшего коллеги нарисованный план и положил его рядом с картой Красной площади. Получалось, что дверь была сориентирована как раз в сторону Мавзолея.
— Неужели все так просто?! — воскликнул Анатолий, но не успел закончить фразу: в кабинет ворвался взбудораженный Курков.
— Нашли молдаванина! — с порога закричал он. — Он сейчас в сорок седьмом отделении.
День оказался очень удачным. Уже через полчаса следовательская троица оказалась в Замоскворечье, где милиция задержала гражданина Молдавии Павла Вырлану — одного из тех, что значились в списке Куркова. Это был жилистый смуглый мужчина лет тридцати, напуганный невеселой перспективой депортации на родину: регистрация у него закончилась два месяца назад. Еще сильнее он взволновался — даже опущенные вниз кончики усов стали дрожать, — когда Сивцов, представившись, сказал, что скромным гастарбайтером интересуется Генеральная прокуратура.
— Я ни в чем не замешался! — путая слова, начал защищаться молдаванин.
Сивцов жестом остановил его и дружелюбно сказал:
— Павел, вы не волнуйтесь, мы даже сможем продлить вам регистрацию — как важному свидетелю, правда, капитан? — последние слова предназначались сидящему в кабинете милиционеру, который утвердительно кивнул головой.
— Я только работаль, ничего не видель, — мягко произнося звук "л", упрямо твердил молдаванин.
— Вот как раз это нас и интересует, — остановил его "причитания" Анатолий. — Мы знаем, что вы выполняли земляные работы на строительстве гостиницы на Ильинке, рядом с Красной площадью. Что конкретно вы там делали?
Вырлану сжался, будто ожидая удара, но, немного поразмыслив, ответил:
— Я копаль.
— Что это было: котлован, траншея или подземный ход? — продолжал Сивцов.
— Мы копали в подвале, делали тоннель, — отозвался молдаванин.
