– Были проблемы после рождения Джейка. – Я ведь знаю, что сказать, какие добавить детали, чтобы ложь прозвучала правдоподобно. Из книжек, прочитанных перед рождением Зои, я узнала названия тьмы гинекологических отклонений. Почему сейчас я не могу их вспомнить? – Я бесплодна. Я не могу забеременеть, сколько бы ни лежала, подняв ноги. Прости, надо было рассказать с самого начала.
Он смеется:
– Бесплодна? Не страдаешь от редкого генетического заболевания, которое может передаться твоим детям? Конечно, этого ты не могла придумать, из-за Зои и Джейка.
– Я не вру. Клянусь жизнью.
– Поклянись жизнью своих детей.
Нет. Только не это.
– Нет. Я никогда этого не сделаю. Я говорю правду, Марк.
– Меня не так зовут.
– А как?
Опустив голову, он рассматривает свои руки.
– Уильям Маркс. Ты угадала.
Он кладет шприц на массажный стол и направляет пистолет мне в лицо, держа его двумя руками.
– Сыграем в «рулетку совести», – предлагает он. – Я спрошу, бесплодна ли ты. Если это так и ты скажешь правду, я тебя отпущу. Ты сможешь уйти домой. Я хочу… Мне нужна семья, Салли. Счастливая семья. Если ты не сможешь дать мне этого, ты не та женщина, которая мне нужна. Но если ты не бесплодна, ты останешься со мной. А если ты соврешь и скажешь, что бесплодна, хотя на самом деле это не так, я убью тебя. Ты понимаешь? Я узнаю, если ты соврешь. Я уже знаю. – Пистолет громко щелкает.
– Я не бесплодна. – Слова царапают горло. – Прости. Больше я не совру.
– Почему ты плачешь? Это мне впору расплакаться. – Он медленно выдыхает. – Ложись на стол.
Собравшись с духом, решаюсь:
– Пожалуйста, можно… я сделаю это сама? – Я указываю на шприц.
– Ты напортачишь, специально.
– Нет. Обещаю.
– Только попробуй, и мне придется воспользоваться этим, – он взмахивает пистолетом. – Я тебя не убью, просто прострелю колено.
– Обещаю, я все сделаю правильно, – в отчаянии бормочу я.
– Хорошо. Потому что я буду внимательно смотреть. Я не идиот. Я замечу, если ты попытаешься разрушить нашу семью.
– Нет! – Каждое нервное окончание в моем теле надрывается криком. Лучше бы он подольше продержал меня без сознания, лучше бы оставил без сознания навсегда. Он сказал, что убил бы меня, если бы я солгала, так почему я этого не сделала? Страх. Ужас. Вот что я чувствую. И никакой жажды жизни. – Только не при тебе. Пожалуйста!
– Не при мне? Ладно. – Он подходит к окну, поворачивается ко мне спиной. – Ты используешь меня. Все меня используют, потому что я мягкий. Никогда ногой не топну. Думаешь, я не знаю, что вся власть у тебя? Думаешь, я не заметил этого факта? Хочешь лишний раз ткнуть меня в него носом?
– Я… я не понимаю, о чем ты, – всхлипываю я.
– Ты нужна мне больше, чем я нужен тебе. Представь себя на моем месте. Я тебе совершенно не нужен, ты меня даже не хочешь. И мне приходится использовать пистолет и шприц, запирать все двери. А теперь ты просишь меня выйти из комнаты, доверить тебе самое важное в моей жизни, хотя ты и лгала с того самого момента, как здесь оказалась. Разве это честно? Разве это правильно?
– Если ты позволишь мне сделать все самой, я постараюсь, чтобы это сработало. Обещаю. Если хочешь, чтобы я тебе помогла, начни думать о том, чего я хочу, а не только о себе.
– Почему для тебя это так важно? – резко спрашивает он. – Я видел твое тело, касался его, изучил каждый его дюйм.
Что-то внутри меня сейчас сломается. Я не могу больше спорить. Нет смысла.
– Давай заканчивать с этим, так будет лучше для нас обоих.
Я поворачиваюсь к массажному столу.
– Подожди, – останавливает меня он, – в этот раз не на стол. Я смотрел в Интернете. Для зачатия есть более подходящие позы. Смотри.
Зажав шприц в зубах, он опускается на четвереньки на ковер, прямо передо мной.
– Сделай вот так, – велит он. – Вот так, молодец.
Смотрю на полосатый ковер, перечисляя про себя цвета: серый, зеленый, ржавый, золотой, оранжевый. Серый, зеленый, ржавый, золотой, оранжевый. Ничего не происходит. Я не чувствую, как его руки поднимают полы домашнего халата, который он заставил меня надеть, когда моя одежда стала доставлять ему слишком много неудобств. Чего он ждет?
Одну секунду, одно восхитительное мгновение, мне кажется, что он умер, что, обернувшись, я увижу его лежащим на полу, холодным и серым, с пустым взглядом.
– Как-то неправильно, – раздраженно ворчит он. – Давай-ка немного поимпровизируем. Наклонись, обопрись на локти. Нет, не… да, вот так. Прекрасно. А теперь прогни спину, приподними зад. Вот так. Идеально.
Серый, зеленый, ржавый, золотой, оранжевый. Серый, зеленый, ржавый, золотой, оранжевый.
Вокруг воцаряется темнота. Поворачиваю голову и вижу лишь ткань. Ноги и спину обдувает сквозняк. Он задрал халат, забросил его мне на голову. Начинаю беззвучно плакать.
– Постой! Ты смотрел в Интернете про сперматозоиды? – лепечу я едва различимо. – Четыре раза в день – гораздо меньше вероятность успеха, чем раз в два дня. Я не вру.
Он не отвечает.
Чувствую, как в меня что-то тыкается. Не шприц, что-то мягче.
– Пожалуйста, остановись, – умоляю я. – В этом нет смысла, нужен перерыв после прошлого раза. Ничего не выйдет! Ты меня слушаешь? Клянусь, я говорю правду!
Сзади раздаются тяжелые хриплые вздохи. Я закрываю глаза, готовясь к шприцу, вжимаю лицо в руки. Проходят секунды – не знаю сколько. Я забыла, как измеряется скорость ускользающей от меня жизни.
В конце концов, когда терпеть уже нет сил, я поднимаю голову и поворачиваюсь. Он стоит у двери, в руке пистолет. Низ рубашки заляпан кровью.
– Что…
Он кидается на меня через всю комнату:
– Сука! Злобная сука!
Вижу над собой пистолет, рука стремительно опускается. Меня пронзает вспышка боли, ничего не оставляющая после себя.
Руки и ноги шевелятся – это первое, что я осознаю. Поднимаю руки, ощупываю лицо и голову. Вокруг глаз что-то не так. Над правой бровью шишка, огромная и твердая, как будто под кожу запихали крикетный мяч.
Пальцы влажные. Открываю глаза: кровь. Точно – он ударил меня пистолетом. Поворачиваю голову. От радости перехватывает дыхание – его нет. Я не против этой комнаты – при условии, что он где-нибудь в другом месте.
Кровь у него на рубашке. Но это было еще до того, как он меня ударил. Он поранил себя? Каким образом? Медленно поднимаюсь на ноги. Полосатый ковер забрызган красным. Проверить свою догадку самым простым способом я не решаюсь – только не после того, что он со мной делал. Нагибаюсь и достаю из сумочки ежедневник, открываю последнюю страницу. Сколько прошло дней? Двадцать девять. О господи.
Теперь понятно, почему он меня ударил. И это понимание пугает не меньше, чем щелчок взводимого курка пистолета. Он настолько обезумел, что не может смириться с ожиданием. Но он ведь жил с женщиной, у него же был ребенок, он должен понимать, что означает кровь.
Он не готов подождать пять или шесть дней.
Может, плюнул на меня и отправился на поиски другой бабы?
Дергаю дверную ручку. Заперто. Я ругаюсь сквозь зубы и плачу от разочарования, хотя и понимаю, что это нелепо. Нелепо надеяться, что он покинул дом в припадке ярости, забыв обычные предосторожности.
Абсолютно уверена, что в доме его нет. Наверняка не смог находиться рядом со мной, теперь, после того, как я его подвела. Надо что-то предпринять. Я не могу ждать молочника, он придет только завтра утром. Надо что-то сделать немедленно.
Почему люди говорят «захочешь – все сделаешь»? Большинство из них наверняка никогда не оказывались в ситуации вроде моей. Сама я никогда этой банальности не изрекала – просто потому, что не верила в нее. Но теперь одна надежда на правильность этой формулы. Она просто обязана оказаться правдой.
Выбить дверь не получится. Она толстая, железная. Она захлопывается, если кто-нибудь – Уильям Маркс – не держит ее открытой. Остается окно. Двойной стеклопакет. Я уже сотню раз прикидывала шансы разбить его.
Надо попытаться. Разбегаюсь с другого конца комнаты и всем телом бросаюсь на стекло. Шесть раз, семь. Никакого результата. Я продолжаю, пока плечи и руки не начинают нещадно ныть. Стучу кулаками в стекло и кричу. Ненавижу это ненормально прочное стекло!
В одном месте внутренняя створка слегка запотела. Странно, что я заметила это только сейчас. Влага между стеклами. Значит, где-то там есть трещина.
Взбираюсь на массажный стол и отвинчиваю плафон, закрывающий лампочку. Размахнувшись, изо всех сил швыряю плафон в окно. Он разбивается. Слезаю с массажного стола и подбираю крупный осколок. Пару мгновений раздумываю, не воспользоваться ли им для самоубийства, но немедленно отказываюсь от этой идеи. Если хочу умереть, проще дать Уильяму Марксу себя пристрелить.
Стеклянным острием начинаю аккуратно резать серый уплотнитель вокруг рам. Мои руки уже все в порезах и кровоточат. Стараясь не обращать внимания на боль, продолжаю вспарывать оконную резину. Неважно, сколько времени это займет. Я не остановлюсь. Если надо, я остаток жизни проведу, расковыривая это чертово окно.
