отзвуки тигриного рычания. — Ты больше не рассуждаешь об излишней самоуверенности? И пр-равильно, твоя игр-ра кончена!
Он опустился на четвереньки и приготовился к прыжку.
И тут за спиной старика послышались торопливые шаги.
Аргольд… точнее, монстр, в которого он превратился, насторожился и поднял голову.
К ним поспешно приближался высокий худощавый человек средних лет с растрепанными волосами неопределенного цвета. Взгляд его был полон ненависти.
— Это ты! — выкрикнул он, не сводя глаз с монстра. — Это ты разрушил мою жизнь! Из-за тебя я лишился родителей, лишился детства, лишился веры в собственную нормальность! Я видел, как ты превратился в зверя, но меня убедили в том, что это мне померещилось, и я сам уже в это поверил! Как же я тебя ненавижу!
Оборотень хотел что-то сказать, но он уже утратил дар человеческой речи. Он только зарычал и повернулся к новому противнику, забыв про старика…
Когда я увидела метаморфозу, превратившую Аргольда в страшного зверя, я подумала, что схожу с ума.
Дело в том, что вчера мы условились с дядей Юрой, что я посвящу в наш план капитана Кокушкина. Вот просто расскажу ему все как есть. Для того чтобы он был сговорчивее, мне пришлось пригласить капитана выпить кофе. Кстати, выяснилось, что он ужасно любит сладкое, так что после третьего пирожного он размяк и согласился на нашу с дядей Юрой встречу. А план был такой, что мы с ним спрячемся поблизости и будем наблюдать, пока дядя Юра не вынудит Аргольда проговориться насчет убийства и не подаст нам сигнал, что слова Аргольда записаны. Тогда Кокушкин его арестует. Вы не поверите, сколько сил ушло у меня на то, чтобы убедить капитана пойти со мной одному, не вмешивая своих коллег. Возможно, помогло сладкое… Ну и еще я, конечно, улыбалась ему заманчиво, поводила плечами и смеялась низким грудным смехом. Вот честно скажу, сама не знала, что все это умею!
А уж утром, когда капитан увидел за соседним забором кучу служебных и бойцовых собак, мне пришлось взять его за руку, чтобы он не потерял лицо и не сбежал отсюда.
Я оглянулась на Кокушкина, который прятался рядом со мной за подъемным краном. У него тоже был ошарашенный, потрясенный вид.
Значит, не я одна видела это невероятное превращение.
— Я что, сплю? — прошептал он. — Ущипните… ущипни меня!
Я его послушно ущипнула. Кто бы меня ущипнул!
Кокушкин приглушенно вскрикнул и поморщился:
— Больно же! — Тут же он помотал головой и пробормотал: — Значит, не сплю… но ведь этого не может быть… и начальство мне ни за что не поверит. Да и никто не поверит… и как мне его арестовать?
А монстр уже приближался к дяде Юре, явно собираясь на него броситься. Я непроизвольно вскочила, чтобы поспешить на помощь старику… но Кокушкин схватил меня за руку:
— Куда? Ты с ума сошла! Он тебя загрызет и не поморщится!
— Но как же дядя Юра?..
И тут на пустыре появился еще один персонаж.
Размахивая руками, к монстру шагал Василий.
Его было трудно узнать — всегда вялый, он был теперь полон лихорадочной энергии, тусклые прежде глаза горели ненавистью.
Он что-то выкрикнул, глядя на монстра. Ветер дул от нас, и я не расслышала его слова.
Оборотень их, однако, расслышал, он повернулся к Василию, забыв про дядю Юру, и изготовился к прыжку…
Но тут Василий вытянул вперед руку, в которой что-то сжимал…
Приглядевшись, я узнала тот камень, который он хранил в своей тайной комнате.
Тускло-голубой лунный камень…
Увидев его, оборотень зарычал, как от боли.
Он словно боролся сам с собой, то пытаясь броситься на Василия, то отступая под действием некой незримой силы.
Он снова зарычал — но теперь в его рычании можно было различить слова: «Отдай… отдай это мне…»
— Даже не мечтай! — отрезал Василий.
И тут на камень упал свет луны.
Из тускло-голубого камень сделался багровым, как будто Василий держал в руке налитый кровью глаз. Из камня вырвался луч багрового света, который ударил прямо в лицо… точнее, в оскаленную морду оборотня.
Оборотень взвизгнул от невыносимой боли, упал на бок и забился в судорогах. Его тело снова начало судорожно меняться — в нем то проступали человеческие черты, то снова он приобретал форму зверя.
Василий не выпускал камень, хотя казалось, что тот причиняет ему боль. Еще бы, я даже отсюда видела, что камень буквально раскалился.
Наконец по телу монстра пробежала последняя судорога, и он застыл, обессиленный, окончательно приняв человеческую форму.
Аргольд лежал на земле, уставившись пустыми рыбьими глазами в небо, где все еще царила бледная утренняя луна. Губы его беззвучно шевелились, как будто он о чем-то просил луну или в чем-то перед ней оправдывался.
Василий стоял в нескольких шагах от него, неподвижный, как статуя или соляной столп.
В руке у него был зажат магический камень. Мне показалось, что он дымится.
Я вырвала руку у Кокушкина, подбежала к Василию, схватила его за плечо, встряхнула…
Он вздрогнул, словно очнувшись, завертел головой, увидел Аргольда и шагнул к нему, все еще сжимая камень в руке…
Я еще раз встряхнула его и проговорила:
— Камень! Отпусти его!
Он удивленно взглянул на свою руку, как будто это было отдельное от него живое существо, и наконец разжал ее.
Я увидела, что вся его ладонь была покрыта волдырями, как от сильного ожога. Только теперь Василий почувствовал боль и затряс обожженной рукой. Я наклонилась, дотронулась до камня…
Он еще был горячим, но быстро остывал.
В это время послышался шум мотора, и рядом с пустырем остановился черный представительский «Мерседес». Из него вышел элегантный пожилой мужчина с густой серебряной шевелюрой. Не обращая внимания на остальных, он подошел к лежащему на земле Аргольду, пнул его носком дорогого ботинка и презрительно проговорил:
— Что за цирк ты здесь устроил?
Аргольд молчал.
Седовласый господин снова пнул его и резко выкрикнул:
— Встать! Стоять, когда с тобой разговаривает глава Совета!
Аргольд застонал и с трудом поднялся на ноги.
— Простите… — проговорил он заплетающимся языком. — Мне… трудно… после двух метаморфоз, одна из которых принудительная… у меня нет сил…
— Так, выходит, это ты? — процедил седовласый. — Значит, это было твоих рук дело?
— Я… виноват… я ничего не мог с собой поделать… когда богиня… когда владычица входит в полную силу, я не могу ей сопротивляться… это сильнее меня…
— Тогда… двадцать восемь лет назад, ты поклялся Совету, что это — твой брат, что он под влиянием Великой Луны превращается в зверя, что это он убил тех
