на суровый взор Качанова.
– Ну здравствуй, сын, – глухо сказал строительный король.
Иван пошевелил пересохшими губами и отвернулся.
– Ранен в плечо. Думаю, жить будет, – заверил меня мой друг. – А Бориса Михайловича придется задержать. Правда, я думаю, ненадолго. С учетом того, что он с главой нашего МВД большую дружбу водит.
– У вас есть орудие убийства, – сказала я Кирьянову. – Иван признался, что именно этим ножом убил Алену.
– Да, мы слышали. Криминалисты уже упаковали нож. Если обнаружим на нем следы ее крови, даже украшения будут не нужны. Хотя было бы неплохо их найти – для верности, так сказать. Но ты не волнуйся. Теперь-то у нас точно санкция на обыск в кармане.
– Подожди, может, и не пригодится твоя санкция. У меня есть идея, – сказала я.
– Когда это тебя успело озарить?
– Когда я в обмороке валялась. Ты же не боишься собак, Володя?
Кирьянов недоуменно посмотрел на меня.
– Приведите Гектора, – попросила я.
– Кого?
– Собаку его, Володь.
Кирьянов с сомнением посмотрел в холл. Гектор изнутри бросался на дверь комнаты, в которой был заперт.
– Это прямо необходимо?
– Собаку в любом случае надо освободить и куда-то пристроить, – ответила я, – не оставлять же ее в пустом доме.
– Ладно, – проворчал Кирьянов, – надо, наверное, какое-то полотенце взять, пасть ему завязать, чтоб не кусался.
– Подождите, – вдруг сказал Борис Михайлович, – Гектор меня немного знает – я бывал у Ивана раньше. Может, пес не станет кидаться. Он вообще-то хорошо обучен.
Качанов тяжело поднялся с места, опираясь на спинку дивана.
– Я пойду с вами – вдруг все же не узнает, – сказал бизнесмену Кирьянов.
Он взял со стола длинную плотную салфетку, на которой стояло блюдо с фруктами, и обмотал ею правую руку.
Я подошла к лежащему на полу Ивану и присела около его вытянутой руки. Он был бледен, красивое лицо покрылось потом, шумное дыхание отнимало у него много сил.
– Потерпи, дурак, сейчас «Скорая» подъедет.
Он приоткрыл глаза и снова их закрыл.
– Ваня, куда ты спрятал драгоценности Алены?
Нет ответа.
– Вань…
В соседней комнате раздался оглушительный лай, который скоро затих, но перерос в глухое утробное рычание. Борис Михайлович ввел Гектора в гостиную, с трудом придерживая его за ошейник. Кирьянов шел следом, разглядывая свое запястье – видно, пес успел щелкнуть зубами, прежде чем Качанов его немного успокоил.
Гектор увидел хозяина, лежащего на полу, и взвыл протяжным воем. Он потянул Качанова за собой, и тот не смог остановить пса, который подбежал к Ивану и принялся его облизывать, после чего лег рядом, положив голову на руку хозяина, и тихонько заскулил.
– Так, и что теперь? – спросил Владимир Сергеевич.
– Володь, посмотри на ошейнике, – попросила я.
Кирьянов чуть не закатил глаза:
– Ты шутишь? Может, кинологов вызовем? Или братьев Запашных…
Борис Михайлович осторожно приблизился к собаке и положил руку на лобастую голову Гектора.
– Ну что, малыш. Все в порядке. Все в порядке.
Гектор чуть шевельнул ухом и поднял глаза на Качанова. Борис Михайлович погладил его по холке, почесал.
Гектор негромко гавкнул.
– Где у него намордник? Эй! – Кирьянов крикнул сотрудникам, которые находились в холле. – Посмотрите, не висит ли у двери намордник?
– Подождите. – Качанов нащупал застежку под горлом собаки и осторожно расстегнул.
Гектор зарычал.
– Борис Михайлович…
– Тихо, – Качанов медленным, почти невидимым движением вытянул ошейник из-под мохнатого воротника Гекторовой шеи и протянул Кирьянову. Среди стразов, украшавших кожаный ремешок, блестели серьги и кольцо с голубым камнем.
– На простом клее держатся. Как ты догадалась? – ошеломленно спросил Кирьянов.
– Вспомнила Муратика, – ответила я.
Никто меня не понял, но переспрашивать не стали.
Снаружи взвизгнула сирена, и через минуту в комнату вошли врачи с носилками. За окном уже было совсем темно.
* * *
Я почти никогда раньше не задумывался о том, что было бы, вырасти я в полной семье. Моя мама обеспечила мне прекрасную жизнь, полную радости и достатка. Она была успешна и ни в ком не нуждалась. У меня было все, что нужно, – друзья, дом, хорошие вещи. Я учился в лучшей школе города и получил отличное образование в сфере финансов. Мне всегда везло. Но три года назад у моей матери нашли рак.
Из жизни она уходила стремительно, словно кто-то спешно стирал следы ее существования из этого мира. Сгорела как спичка. Я даже не успел свыкнуться с мыслью о ее потере, как уже остался один. Впоследствии, когда мне стало известно, что единственная законная жена моего отца умирала так же, я подумал, что это, наверное, проклятие тех, кто к нему прикасается.
В один из последних дней она открылась мне. Я сидел у ее кровати в больнице и держал за руку. Мама совсем исхудала – сквозь тонкую кожу, казавшуюся бумажной, проглядывали синие ниточки вен. Черты лица заострились. Она уже была не похожа на ту молодую женщину, излучающую силу и энергию, которой всегда была. Казалось, в больничных подушках утопала не она, а ее бледная тень. И эта тень вдруг сжала мою ладонь и сказала:
– Я хочу тебе открыть секрет, Ваня. Никогда не хотела тебе говорить об отце, потому что он даже не знает о твоем существовании, но сейчас понимаю, что нельзя уносить эту тайну с собой…
Чтобы произнести эту фразу ей потребовалась целая вечность, а чтобы выговорить его имя – один вздох.
Качанов!
Мой отец – Борис Михайлович Качанов! Строительный король, отгрохавший по окраинам города целые микрорайоны. Человек, имя которого произносят с придыханием даже чинуши и министры. Сначала я не поверил, но вскоре понял – на смертном одре так жестоко не лгут.
Мама, собрав остатки сил, рассказала мне, как в юности познакомилась с молодым повесой и забеременела буквально после первой же ночи. Говорить ему она не стала – понимала, что ветреный наследник влиятельной городской семьи не из тех людей, что женится «по залету», а аборт
