а на свой нож. – Но неужели меня выдало только это? Было же что-то еще?
– Было. Я обратила внимание на один из сказочных рисунков Алены. «Сестрица Аленушка и братец Иванушка». В первый наш визит картинка валялась на полу – ты ее фотографировал по моей просьбе в числе прочих бумаг. Когда мы пришли во второй раз, рисунок был пришпилен к стене над столом. Тогда, в первый раз, ты подождал, пока я отвернусь, и незаметно поднял иллюстрацию, потому что она что-то значила для тебя. Во второй раз, увидев его на стене, я все поняла. Дурак бы понял, кто эти «сестрица Аленушка и братец Иванушка». Ты не мог позволить рисунку валяться на полу ненужным мусором – из гордости или болезненного самолюбия, а возможно, из сожаления. Думаю, ты действительно любил сестру, только так и не смог смириться с тем, что у нее жизнь складывается лучше, чем у тебя… – я говорила быстро и много.
Голос в голове подгонял меня: «Говори, говори, заговаривай ему зубы… Дай возможность Кирьянову успеть тебя вытащить. А знает ли Кирьянов, что мне грозит опасность? Он даже не видит меня, а разговор пока протекает мирно».
– Не будь дураком и убери нож, – сказала я, чуть повысив голос.
Теперь знает.
– Если ты совершишь еще одну ошибку, твоего отца это убьет.
– Не убьет, – хмыкнул Иван. – Он никогда обо мне не знал и не думал. Ты ему рассказала?
Я кивнула.
– Что ж, кто-нибудь должен был. Но вряд ли даже после этого он считает меня своим сыном. Держу пари, он считает, что ты ошиблась.
– Да, он сомневается, – сказала я. – Но рано или поздно ему придется с этим смириться. У тебя же наверняка есть доказательства. Ты сделал тест на отцовство?
– Сделал.
Я сменила тему:
– Этим ножом ты убил Алену?
– Этим, – отмахнулся Иван, – знаешь, с каким нереально сильным чувством я резал этим ножом хлеб для нашего ужина?.. Значит, прокололся на дурацком рисунке? Невероятно…
– Не только. Ключ, рисунок, плюс ты говорил, что крови боишься.
– И что?
– Много ты видел охотников, которые крови боятся? А еще ты был слишком весел для человека, тяжело переживающего, по его словам, смерть любимой…
Иван замолчал, глядя на свои руки. Мне на короткий миг показалось, он полностью ушел в себя, переваривая услышанное.
Я шевельнула рукой, но парень тут же вскочил с места и встал надо мной, расставив ноги. Я поняла, что это для опоры. Сейчас ударит.
– Ты же не одна сюда приехала, так? – усмехнулся Иван, вдруг посерьезнев. Холодный пот пробежал у меня по спине. Я, не отрываясь, следила за острием ножа. – Твой рыцарь в мигающих доспехах уже у моего дома?
– Да, – услышала я свой собственный голос, – они сейчас будут здесь. Все кончено, Ваня.
С улицы послышались грохот и лязг железа. Кто-то ломился через ворота. Звук приземления, топот бегущих ног. Дверь сотрясли удары.
– Открывайте, полиция!
В соседней комнате зашелся оглушительным лаем Гектор.
– Хорошо. Но я успею с тобой покончить, чертова сука! – прошептал он.
Все, что произошло дальше, в моих глазах выглядело замедленной съемкой. Краем глаза я выхватила движение его руки, взметнувшейся с ножом вбок – для замаха. Оттолкнувшись от стола ногами, я упала со стулом назад. Клинок пронесся в миллиметре от моей щеки и воткнулся в стол.
– Кирьянов! – заорала я, перекатываясь по полу и пытаясь встать на ноги. – Кирьянов, скорее!
Сумка с пистолетом! Где моя сумка? Увы – она лежала под столом слишком далеко от меня.
Я рванулась в ее сторону, но в эту секунду Иван оказался на мне верхом с занесенным над моим горлом ножом. Я принялась пинаться и вцепилась в его руки, пытаясь отвести клинок. Наконец мне удалось как следует пнуть убийцу коленом в пах. Он охнул от боли, согнулся, и я, скинув его с себя, поползла к сумке, путаясь в подоле неудобного платья. Будь прокляты вечерние наряды с разрезами!
Уже почти дотянувшись до цепочки, я почувствовала, как Иван схватил меня за ногу и подтянул к себе. Обернувшись, я поняла, что не успею ничего предпринять и Кирьянов, который уже ломал двери в дом, тоже не успеет меня спасти.
Широко открыв глаза, я смотрела на лезвие, которое в следующую секунду должно было впиться в мою грудь. И в этот миг раздался выстрел и послышался звон стекла, дождем осыпающегося на паркет.
Иван отшатнулся от меня, выронил нож и неловко упал рядом. В глазах его застыло неподдельное изумление. Он глядел на меня, я на него. Дверь наконец поддалась полицейским, и голос Кирьянова загрохотал где-то в холле:
– Татьяна!
Тяжело дыша, я провалилась в небытие.
* * *
Когда я пришла в себя, вокруг уже кипела суета. Комната наполнилась народом. Кто-то наклонился над Иваном и крикнул куда-то в сторону двери, чтобы вызвали «Скорую». Кирьянов помог мне подняться, отвел к столу и налил в бокал того же вина, что мы пили с Иваном еще полчаса назад. Я выпила залпом, пытаясь унять дыхание.
– Ну тихо, тихо, все хорошо, – ворковал надо мной Володя, – слава богу, ты не ранена. Все закончилось, давай выдыхай…
– Черт, Кирьянов! – стукнув бокалом о стол, взорвалась я. – Почему так долго? Он бы меня сейчас просто прирезал как куренка…
– Прости, я не думал, что этот гад тебя врасплох застанет, – ответил Кирьянов, – рассчитывал, что у нас больше времени, а он в окно увидел, как ты по полкам шаришь.
– Дьявол, – выругалась я на себя. Ну детская же ошибка!
– Ты его хоть не убил? – спросила я.
– А это не я стрелял, – ответил Кирьянов.
– А кто?
Владимир Сергеевич кивнул куда-то в сторону. Я обернулась – на диване, рядом с лежащим на полу Иваном, сидел Борис Михайлович. Он молча глядел сверху на лежащего в крови парня. Я испугалась, что тот убит, но в эту минуту Иван пошевелился и застонал. Из-под его левой руки вытекла лужа крови. Мутным взглядом Иван оглядел комнату и наткнулся
