Подняв телефонную трубку, я грохнула ее на рычаг. Дрожащей рукой отложила в сторону первый лист и начала читать второй, проигнорировав поднявшуюся телефонную истерику.
"Я, Привалов Генрих Карлович, находясь в здравой памяти..."
Это не было завещание в традиционном смысле слова. Это был его наказ персонально для меня. В принципе, я не ошиблась в своих рассуждениях о том, какое завещание мог бы написать мой дядюшка, дай ему полную волю. Хоть в этом я не ошиблась. А то в связи с озерской историей совсем начала было сомневаться в своих выдающихся умственных способностях. Ан нет, все, кажется, при мне.
Сначала дядя привел полный перечень наследственного имущества с пометками где что находится и почем куплено. Ниже он указал кому что причитается и действительно огородил каждый пункт забором невыполнимых условий. Грете предписывалось выйти замуж за любого совершеннолетнего мужчину, с которым она познакомиться до оглашения завещания, Максу - заняться делом, тете - "покончить с духами и прочими паровыделяющими объектами" (интересно все же: можно ли считать Былинского паровыделяющим объектом?), Павлику - не опротестовывать завещание, поскольку бесполезно - каждая закорючка в нем проверена и одобрена юристом, тете Поле - переписать свою часть озерского дома на Макса, а мамуле - вернуться и осесть на родине. Только два наследника - Нюся и Фаба - получали свое без всяких на то условий.
Для меня дядя придумал целых три условия (хорошо, что не сто тридцать три).
Во-первых, я должна опекать родственников и следить "подозрительным оком" за неукоснительным соблюдением вышеперечисленных условий. В случае невыполнения дядиной воли, доля ренегата переходила в доверительное управлениие на благо семьи. Управлять поручалось мне. Во-вторых, права на дядино литературное наследие и "связанные с ними обязанности" должны были тоже перейти ко мне. Нет чтобы права передать мне, а обязанности - кому-нибудь другому. Против такого варианта я бы возражать не стала, но меня никто, как всегда, не спросил. Дальше - вырученные от посмертных изданий деньги я должна буду распределять между родственниками, "опираясь на жизненные обстоятельства и советы моего преданного друга, помощника и просто мудрого человека". Ага, это он о Фабе. И в-последних, чтобы получить конкретно Дали в свое безраздельное пользование, я должна написать книгу о любви, "какую я сам никогда бы не написал".
Ну дядя, ну удружил!
Я не могла опомниться. Долгое время сидела, тупо глядя в стену. Обои поблекли, надо бы сделать ремонт... - без конца вертелось в голове. Потом я заварила зеленый чай и продолжила чтение.
"Это моя последняя воля. Зная твою принципиальность, я совершенно уверен, что ты выполнишь ее, поэтому в завещании, заверенном нотариусом, будет фигурировать только твое имя", - писал дядюшка Генрих.
Так вот, что он имел в виду, когда сказал, что все оставит мне, но и о других родственниках не забудет.
Длинное письмо заканчивалось такими словами: "Выгляни из кухни в окно и очень тебя прошу - будь счастлива". Я сорвалась с места и помчалась к окну. Двор как двор - пустующие детские качели, лужи после дождя, торец двухэтажного здания с грязными стеклами и вывеска со стрелкой, показывающая, куда поворачивать. На ней большими буквами было написано - "нотариальная контора".
Прости, дядя Генрих, как я простила те...
Ну Былинский! Ну свинтус! Четыре-ноль в твою пользу.
***
- Все было совсем не так, - сказал Андрей, перевернув последнюю страницу. Он оккупировал мой девичий диванчик и под шумок приватизировал единственную подушку. Сем Семыч, свернувшись уютным клубком, лежал у него под боком и сладко причмокивал во сне, это он мамку вспомнил.
А этот - узурпатор чистой воды, как я и предполагала.
- Нет так! - возмутилась я.
- Нет не так.
- Так!
- Нет.
- Ну хорошо, а что по-твоему не так? - смирилась я.
- Например, - улыбнулся Андрей, - Я не такой красавец, каким ты меня расписала. Просто ты сразу влюбилась, признайся, Ни, что влюбилась!
Во блин. С его повышенной доставучестью надо что-то делать. И с моей покладистостью тоже, причем незамедлительно.
- Ну если только это... то я, пожалуй, готова подумать... и пересмотреть некоторые эпизоды... убрав из них героя второго плана, который ни на что не влияет, а только запутывает сюжет.
- Я тебе исключу! И что значит герой второго плана? Имей в виду, дорогая, что ты попалась. Со вчерашнего дня я для тебя просто герой, без всяких там посторонних планов. Можешь не слушать меня, но тогда как быть с Генрихом Карловичем? - лукаво улыбнулся супостат.
- Как это?
- А так это. Твой дядя часто рассказывал о тебе: Ни у нас такая да Ни эдакая, это Ни любит, а этого не переносит. Сватал нас - я так понял.
Сначала, признаюсь, посмеивался, не принимал всерьез, но там, в саду, когда ты заявила про шабаш, вдруг понял, что Генрих Карлович угадал. Или просчитал, кто его знает. Мы подходим друг другу, как иголки дикобразу. Ты хоть представляешь, как выглядит дикобраз без иголок?
Жалкое, я скажу, зрелище. Так и мы с тобой. Так что готовься, дорогая,
мы будем вместе, какие бы отговорки ты ни придумывала снова и снова. Ход моих мыслей понятен?.. Перехожу к главному: план у нас с тобой такой...
Ух эти мужчины! Глаза б мои не видели.
- ...Устроим тетю Лизу в драмкружок, женим Макса, пристроим Грету, нарожаем детишек и заживем тихо-тихо, по-семейному.
- Во-первых, солнце мое нещадное, учти: как показала практика, в неволе я не размножаюсь. А во-вторых, Грета уже пристроена Кшысем, разве ты не понял?
И куда смотрят эти мужчины? Они вообще куда-нибудь смотрят?
Гретка с Кшысем - прекрасная пара. Правда, моя сестрица выше своего жениха на полных две головы (это без каблуков), но смотрит на него снизу вверх, а он - в обратном направлении. Гармония в чистом виде. И я счастлива, что могу быть спокойной хотя бы за Гретку.
Я счастлива, но... я несчастна. Судьба - злодейка.
Все бы, кажется, отдала, чтобы не видеть эти карие глаза с прожорливыми солнечными крапинами.
Они проглотят меня. Они уже проглотили с потрохами. Честно скажу: пятки так и чешутся сбежать подальше.
Но за время вынужденного простоя у меня накопилось много разнообразных теорий насчет мужского рода-племени. Довольно теоретизировать, пора вернуться к практике и проверить их все - одна за одной...
- Ты слушаешь или я снова разговариваю сам с собой?
- А? Что? - очнулась я от своих раздумий.
- Хотел спросить, что за авгур такой?
- Это древнеримский жрец, а ты что подумал?.. Эти самые авгуры толковали волю богов, судьбы и предназначения по всякой хиромантии типа полета птиц. Говорят, что эти ребята сколачивали огромные состояния на доверчивости и невежестве соплеменников.
- А почему улыбка?
- Говорят, что когда они обменивались взглядами, то не могли сдержать ехидной улыбки.
- Да кто говорит-то? Вроде бы все они умерли.
- Знающие люди говорят. И вообще, дорогой, чего ты ко мне привязался?
- Любимая...
Это я? Неужто?
- Да, ненаглядный?
- Ты должна обещать...
У меня екнуло сердце: во-первых, не люблю быть должной, а во-вторых, не люблю обещать.
Наобещаешь бездумно с три короба, а потом выполнять приходится...
- ...Что больше никогда не сунешься ни в одну подозрительную историю.
Ах это! Да пожалуйста! Да на здоровье! Сама, мон плезир, не хочу.
- Никогда больше, - с легкостью пообещала я, не успев поймать себя за язык. Считай, что сглазила.
