Он наконец добрался до верхнего края борта и перевалился на палубу. Представшее его глазам зрелище было еще более феерическим, чем он предполагал: чеченцы стреляли трассирующими пулями, и черное ночное небо было разлиновано перекрещивающимися пунктирами траекторий. Патронов с обеих сторон не жалели, словно всем присутствующим было объявлено, что через час ожидается наступление конца света, и они стремились настреляться вдоволь. Вдруг один из бритоголовых стрелков покачнулся, выпустил приклад пулемета и свалился, скрывшись за ограждением верхней палубы. Юрий мог поклясться, что ни одна из четырех светящихся трасс не прошла хотя бы в метре от пулеметчика. Это могло означать только одно: у Рустама имелась снайперская винтовка, и он отлично с ней управлялся.
Для продвижения к своей цели он выбрал левый борт, совершенно пустой и защищенный от пуль всей громадой палубной настройки. Трап тоже не охранялся, поскольку все, кто мог носить оружие, сейчас увлеченно палили в темноту с правого борта, ориентируясь по светящимся пунктирам автоматных очередей. Юрий ненадолго остановился у трапа, пытаясь сообразить, где искать Понтиака, и тут, словно по заказу, наверху осветился один из иллюминаторов. Филатов стремительно взбежал по трапу и заглянул в иллюминатор.
Он увидел роскошно обставленную каюту, распахнутый бар, зеркальное нутро которого было битком набито бутылками, угол развороченной постели, сидевшую на краешке кровати абсолютно голую девку, у которой были тщательно выбриты не только лобок и подмышки, но даже и череп, и стоявшего спиной к иллюминатору тучного рыжеволосого человека в бордовом с золотом атласном халате, с фужером коньяка в одной руке и пистолетом в другой. При взгляде на этот пистолет Юрий сразу понял, кому подражал Самойлов. Пистолет был огромный, никелированный, украшенный сверкающими деталями, которые на вид казались если не золотыми, то уж наверняка позолоченными.
Юрий заметил, что край иллюминатора не плотно прилегает к раме, и, не веря своей удаче, толкнул толстый круг стекла, обрамленный сверкающей медью. Круглое окно легко подалось, издав негромкий, но отчетливый скрип. Бритая девка вскинула испуганные глаза, казавшиеся неестественно огромными и черными на побледневшем лице, а рыжий толстяк с неожиданным для такой туши проворством обернулся, вскинув свой огромный пистолет. Юрий успел поразиться тому, сколько на нем золота: шею Понтиака обвивала толстенная цепь, на пальцах сверкали перстни, и даже обнажившиеся в яростном оскале зубы были золотыми. В следующее мгновение три золотые коронки, увлекаемые выбившей их пулей, стремительно влетели в рот Понтиака, как невиданная золотая картечь. Они пробили мягкое небо и засели в мозгу. Пуля прошла немного дальше, разворотив затылок. Понтаак рухнул, как бык на бойне. Бритая девка пронзительно завизжала.
Юрий отвернулся от сияющего мягким светом иллюминатора и бросился обратно к трапу. Снизу послышались возбужденные голоса, хлестнул выстрел, и пуля, отскочив от перил, рикошетом ушла в ночь. Юрий одну за другой бросил вниз обе свои гранаты, засунул пистолет за отворот гидрокостюма, задернул "молнию" и прыгнул в воду, не тратя времени на спуск по трапу.
Он развернулся в глубине и, открыв глаза, посмотрел вверх. На борту теплохода что-то горело, даже из воды было видно оранжевое зарево, и на этом фоне огромным черным дирижаблем висела туша теплохода. Юрий проплыл под днищем, чувствуя, как начинают гореть требующие кислорода легкие, и вынырнул с правого борта. Рядом с его головой в воду шлепнулась шальная пуля. Он снова нырнул и поплыл к берегу, стараясь не забывать о Рустаме с его снайперской винтовкой.
Глава 20
Когда электричка плавно, без толчка тронулась и покатилась вдоль длинного перрона, Таня прижалась щекой к грязному оконному стеклу. Инкассатор стоял на перроне в своей мешковатой куртке, на голову возвышаясь над толпой, и махал рукой вслед электричке. Потом он повернулся спиной и двинулся к зданию вокзала. Таня зажмурилась и стиснула зубы, думая о том, что в последнее время слишком много плачет. Еще Таня подумала, что это, наверное, не так уж плохо: ей казалось, что слезы унесут с собой всю накопившуюся внутри грязь. Она чувствовала себя очень грязной, и никакие ванны с пышной ароматной пеной не могли исправить положение, поскольку вода и мыло отмывают снаружи, а грязь угнездилась внутри.
Она думала о своих родителях, которые, наверное, похоронили ее, отчаявшись разыскать. Теперь она чувствовала в себе силы вернуться и рассказать им, что произошло. Более того, она не сомневалась, что сумеет помочь им пережить свое возвращение, еще более горькое и страшное, чем исчезновение. Она непременно сделает это, вот только сначала закончит кое-какие дела в Москве.
Электричка набрала скорость, редкие удары колес по стыкам сменились сплошной барабанной дробью. Здесь, в центре гигантского железнодорожного узла, рельсы сплетались и расплетались, как человеческие судьбы. За грязным, забрызганным окном вагона проплывала Москва - огромный мегаполис, город волков и баранов, огромных возможностей и загубленных судеб, шальных денег и нищеты, воров и художников, грандиозных проектов и шумных скандалов, в который и она когда-то устремилась со всей энергией юности и который сразу же, не церемонясь, превратил ее в то, чем она была сейчас.
Таня встала со скамьи, извинилась перед соседом, которого невольно толкнула, и вышла в тамбур, придерживая на боку сумочку. В тамбуре было накурено, из приоткрытой двери туалета тянуло густым смрадом, ободранные, изрезанные инициалами и адресами стены навевали тоску. По этим надписям можно было изучать географию бывшего Союза, и Таня подумала, что вагон, в котором она едет, очень старый: некоторые надписи, проглядывавшие через слои облупившейся масляной краски, датировались тысяча девятьсот восемьдесят пятым годом.
Она сошла с поезда в Реутово, взяла такси и вернулась домой за час до того, как там появился Самойлов. Ей не хотелось возвращаться в этот роскошный бордель, но это было необходимо: там оставались кое-какие деньги, ценности и подаренный Графом "браунинг", который сейчас был для нее дороже любых сокровищ. Оставалось там и еще кое-что, о чем не знал блестящий литератор, орденоносец и лауреат, - кое-что, доставшееся ей по наследству от Графа и вот теперь пригодившееся.
В пластиковой коробке оставалось всего четыре микрофона. Себе она взяла один, а остальные три запрятала в разных местах огромной квартиры, распределив их таким образом, чтобы прослушивался каждый уголок ее бывшего жилища, Она еще успела смотаться на стоянку и забрать оттуда свой маленький и уродливый, но очень экономичный трехдверный "Рено" до того, как в квартире объявился Самойлов. Некоторое время Таня не решалась въехать во двор, опасаясь, что ее спонсор узнает оплаченный из его кармана автомобиль, но вскоре микрофоны донесли до нее звон бутылочного горлышка о край стакана, а немного позже пьяное бормотание, обрывки песен и всхлипы. Она загнала машину в глубину двора и стала ждать, надеясь неизвестно на что.
Она дождалась, и ей пришлось до хруста стиснуть зубы и вцепиться обеими руками в руль, чтобы не выскочить из машины навстречу рывками вползшей во двор ржавой кофейной "Победе". Увидев Юрия, она с трудом сдержала испуганный возглас: Инкассатор был страшен и, судя по тому, как он обошелся с дверью подъезда, очень торопился.
Она дождалась момента, когда подслушивающее устройство донесло до нее мелодичную трель звонка, выскочила из машины и бросилась к "Победе". Инкассатор слишком спешил, чтобы тратить время на запирание замков, и она без особого труда открыла заедающую дверь. Воткнуть зазубренную булавку с головкой-микрофоном в ветхую обивку салона было делом одной секунды, но Таня задержалась еще чуть-чуть, чтобы немного подержаться за рулевое колесо, еще хранившее тепло его ладоней.
С этого момента она стала тенью Юрия: Это оказалось труднее, чем она думала, потому что находиться в двух шагах от него и ничем не выдавать своего присутствия было выше ее сил. Ее останавливало лишь то, что он тоже действовал за пределом человеческих сил и возможностей, и даже такая минимальная обуза, какой стала бы она, могла сломать ему спину и убить его. Кроме того, Таня была уверена, что принесет Юрию больше пользы, оставаясь в тени. Он пер напролом, словно обезумев, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить тыл, со стороны напоминая одержимого маньяка. Таня не сомневалась, что на то есть веские причины, и постепенно из обрывков фраз, которые он бормотал себе под нос, мотаясь по Москве на своем дребезжащем броневике, и одного вполне связного разговора, состоявшегося в салоне "Победы", у Тани сложилась четкая картина происходящего: Инкассатора поймали на живца. Теперь из него можно было вить веревки, но Таня не завидовала тому, кто отважился бы этим заниматься: смельчака ждала печальная участь. Если Юрий погибнет, его убийцу будет поджидать неприятный выбор между Таниным "браунингом" и ее телом, которое было смертоноснее любого пистолета. Именно так, и никак иначе. Она была тысячу раз права, когда вышла из электрички в Реутово.
