— Вы имеете в виду предприятия?
— Я имею в виду банки. Ваши предприятия давно на ладан дышат.
— Это раньше любое слово райкома воспринималось, как приказ, а теперь… — третий секретарь развёл руками. — Нынче все самостоятельные.
Первый секретарь достал из письменного стола чистый лист бумаги и что-то написал.
— Вот тебе помощник, — сказал Андрей Васильевич, протягивая листок третьему секретарю. — Иванов Александр Николаевич, 1945 года рождения, недавно освободился из мест заключения.
— Уголовник?
— А ты сам хочешь заниматься со своими самостоятельными?
— Но ведь он в Ленинграде живёт! — удивился третий секретарь.
Первый секретарь ничего не ответил. Он только посмотрел на своего помощника так, что у того мурашки побежали по спине, а ноги в коленках задрожали.
— Так точно! — почему-то по-военному ответил третий.
Что, так точно, никто не понял, но этого было и не надо. Ясно одно: человек готов выполнять любые распоряжения своего шефа, без всяких ограничений.
— Да и вот что ещё, — добавил Андрей Васильевич тоном, которым обычно говорят кому-то вдогонку, — Я бы очень хотел, чтобы этот человек обо мне ничего не знал.
Словно гора свалилась с плеч третьего секретаря. После поручения шефа он понял, что его будущее определено на долгие годы вперёд. Чтобы не случилось со страной, он не останется за бортом, а будет всегда третий.
— Разрешите выполнять!? — выкрикнул третий.
— Выполняйте.
Переполненный счастьем, помощник вышел из кабинета.
Оставшись наедине со вторым секретарём, Андрей Васильевич встал со своего места, подошёл к дивану, сел и предложил своему собеседнику последовать его примеру. Этот приём Андрей Васильевич хорошо знал и умело использовал. Подчинённый, оказавшись рядом с начальником на одном диване, не будучи ничем разделён с ним, как бы переходил на один уровень со своим начальником. Это доверие моментально кружило голову, человеку начинало казаться, что до самого верха остаётся совсем немного — один шаг, да нет, меньше — пол, какой там пол — всего руку протянуть. Но вот начальник неожиданно встаёт и снова садится на своё место. Снова огромный дубовый стол разделяет начальника и подчинённого. Но в памяти навсегда осталось, что счастье было близко, что оно возможно, и этим счастьем может одарить только один человек, вернее не человек, а божество — шеф. Второй секретарь тоже прекрасно знает этот психологический приём. Знает, но ничего поделать с собой не может — у плебея психология может быть только плебейская.
— Кстати, — усмехнулся Андрей Васильевич, — очень удобные обращения: первый, второй, третий. Коротко, ясно и с точки зрения конспирации оправдано.
— Так точно, товарищ первый!
— Господин. Привыкайте к этому слову.
— Первый опять вышел из-за своего письменного стола и подошёл к журнальному столику, на котором уже стояла бутылка коньяка и две рюмки.
— Перейдём к делу. Я на несколько дней уеду с родителями в Кемерово по семейным делам, а вы сделаете так, чтобы вот эти люди были управляющими вот этих банков, — первый протянул лист бумаги второму. — Если кто-то решил, что стал очень самостоятельным, то им должен будет заняться третий.
— Не извольте беспокоиться, това… — второй замялся, покраснел и продолжил: — господин первый!
Первый налил коньяк, поднял рюмку и провозгласил:
— За успех нашего мероприятия!
Компаньоны выпили и заулыбались.
— А с этими, что делать, господин первый? — Второй кивнул головой на дверь, имея в виду остальных сотрудников райкома.
— Не знаю и знать не хочу. Пусть о них позаботится Ельцин Борис Николаевич.
— Или Горбачёв Михаил Сергеевич, — осмелел второй.
Бутылка коньяка быстро опустела. Настроение было отличное. Если раньше грядущее проглядывалось через пелену неизвестности, то теперь никакой пелены не было. Будущее виделось прекрасным.
***
Глядя на усопшего, Александр никак не мог представить, что человек, лежащий в гробу, когда то был полковником, что он вёл в бой свой полк и враги бежали от него, как от чумы, что он и подобные ему способны были разрушить ту вавилонскую башню, которую построили фашисты. Нет, как ни старайся, а представить этого невозможно. Это был обыкновенный провинциальный учитель: маленький, сухенький, слабенький. К таким на могилу приходят всего несколько человек, потому что эти люди, как правило, одиноки. Разве способен школьный учитель создать большую семью? На его зарплату не только семью, а самого себя и то содержать невозможно. Такие живут незаметно и умирают тихо. Проходящие похороны не соответствовали личности усопшего. Откуда-то понаехали знакомые покойника, о существовании которых никто даже не подозревал, почему-то прибыл военный оркестр и рота почётного караула. У гроба на атласных подушечках, сверкая на солнце, лежали ордена и медали, среди которых был небольшой, тусклый, с выцветшей лентой Георгиевский крест. Администрация школы и учителя, которые собирались руководить похоронной процедурой, были отодвинуты кем-то и еле успели поставить свой венок с надписью: "Учителю русского языка, Смирнову Александру Сергеевичу, от товарищей по работе". Каково же было их удивление, когда они увидели ленту с другой надписью: "Штабс-капитану императорской армии, командиру легендарного партизанского отряда, полковнику Красной армии, барону, Вронскому Андрею Петровичу".
Школьное руководство пыталось объяснить, что здесь какая-то ошибка, что усопший обыкновенный учитель, но всё напрасно — на него цыкали, шипели и просили не мешать. Только бывший завуч Татьяна Павловна не возмущалась, она стояла возле гроба, смотрела на усопшего, как будто там лежал не человек, а её молодость.
— Штабс-капитан, полковник, настоящий барон! — говорила она, тряся головой.
Но её никто не слушал и не хотел слушать: мало ли что взбредёт в голову древней старухе с трясущейся головой?
Только после того, как тело было предано земле, всё разъяснилось. Школьное руководство получило исчерпывающие объяснения от лиц, пользующихся абсолютным доверием. И хотя объяснения были получены, разум всё равно не мог поверить в происходящее.
В связи с тем, что друзей и знакомых Андрея Петровича приехало очень много и скромная квартирка учителя русского языка не могла вместить всех желающих, поминки было решено провести в школе. Администрация освободила один из классов от парт и расставила там столы. Из соседних классов парт не убирали, однако оставили их открытыми, чтобы гостям было, где уединиться и помянуть усопшего в более тесном кругу.
На поминках школьные глотали каждое слово, про своего учителя, поражаясь над столь удивительными превратностями судьбы. Сын Андрея Петровича с детьми однополчан отца, устав от рассказов, которые они слышали не одну сотню раз, отсидев за общим столом официальную часть, уединились в соседнем классе, прихватив с общего стола спиртного и закуски.
— А помните, как мы ездили к пещере? — спросил Николай.
— Я это на всю жизнь запомню. Нас ведь тогда из-за этой пещеры с отцом на пятнадцать лет заперли. Слава богу, не расстреляли.
— Извини, Саша, я не подумал.
— Да, ладно. Самое главное, мы с отцом живы, а дядя Лёша…
— Давайте за дядю Лёшу, — предложил Андрей.
Мужчины выпили и задумались каждый о своём.
— А он давно болел? — спросил Андрей Игоря.
Тот смахнул слезу и отвернулся.
— Не знаю. Он о своих болячках говорить не любил. Я ведь с ними не живу. Приезжаю только в отпуск.
Александр, Андрей и Николай выразительно посмотрели на сына Андрея Петровича.
— Командую участком газопровода Уренгой-Помары-Ужгород. Слышали о таком?
— Ещё бы! Стройка века! — прокомментировал Андрей.
— Так ты строитель? — спросил Николай.
— Это раньше была стройка, когда газопровод строился, а сейчас гоним газ на Украину и в Европу. А ты всё в редакции трудишься? — спросил в свою очередь Игорь Андрея.
— Редакция — пройденный этап. Я теперь первый секретарь райкома партии.
— Ух, ты! — присвистнул Николай. — Так и до Кремля скоро дойдёшь.
Андрей не стал реагировать на реплику Николая. По его лицу было видно, что разговор о работе раздражал его.
— А ты чем занимаешься? — перевёл он тему разговора.
— Я по отцовской линии пошёл. Служу в милиции.
Трое собеседников, не сговариваясь, повернули головы в сторону Александра.
— Я тоже по отцовской линии пошёл, — понял взгляды Саша. — Я ведь только, только освободился. На работу после такой отсидки брать никто не хочет.
— Может быть, к нам пойдёшь? — предложил Игорь, — станешь газовщиком.
— А что я умею? Предлагаешь начинать всё с начала? Мне сейчас сорок, к пенсии как раз освоюсь.
