Секретная база! Это уже совсем вывело его из себя. Два года назад у него было столкновение с генералом Хардести, начальником штаба военно-воздушных сил. Не имеет абсолютно никакого смысла, доказывал Рутковский, настолько засекречивать базы, чтобы командование ПВО даже не знало об их существовании. Как может его командование осуществлять надзор за воздушным пространством, если самолеты будут носиться через континент к какой-нибудь секретной базе, вроде той, в северной Альберте, где проводились какие-то исследовательские работы со спутниками? Хардести согласился с ним, поставил этот вопрос в комитете начальников штабов и добился положительного решения. В начале января прошлого года комитет начальников штабов издал директиву, категорически требовавшую от всех организаций, на территории которых предполагается посадка или взлет любых «летающих объектов», зарегистрироваться у командующего ПВО североамериканского континента, независимо от степени их секретности. Теперь кто-то игнорирует или нарушает эту директиву.
Чем больше Рутковский размышлял об этой истории в Нью-Мексико, тем сильнее разгорался его гнев. Он быстро выходил из себя и сейчас потянулся было к телефону, чтобы немедленно позвонить в Вашингтон и спросить Хардести, что же это, черт возьми, происходит. Но долголетняя служба приучила его, как бы он ни был сердит, действовать по инстанции. Надо позвонить Томми Хастингсу в Форт-Брэгг. Строго говоря, эти войсковые транспорты принадлежали тактическому авиационному командованию и обращаться следовало туда, но он знал Томми, любил его и от него мог узнать больше. Он попросил секретаря связаться с генерал-лейтенантом Томасом Хастингсом, командиром первого воздушно-десантного корпуса армии США.
В ожидании вызова Рутковский смотрел на висящую на стене карту, а когда зазвонил телефон, передвинул погасшую сигару в угол рта.
— Томми? Это Барни Рутковский. Скажи-ка, дружище, куда, к черту, направляются эти «К-двести двенадцать» с вашей базы? От меня требуют, чтобы я был в курсе всего, а ваши войсковые транспорты доводят моих людей до бешенства. Они исчезают из виду где-то севернее Эль-Пасо.
Голос генерал-лейтенанта Хастингса звучал спокойно и безмятежно:
— Я тут ни при чем, Барни. Эти крошки не мои. Они принадлежат военно-воздушным силам. Я только кормлю и размещаю на ночлег экипажи.
— Не темни, Томми, — сказал Рутковский. — Должен же ты знать, в чем дело. В конце концов, ведь они вылетают из твоей лавочки.
— Слушай, Барни, зря ты на меня нажимаешь, дружище. Это секретные маневры. Если хочешь получить ответ, обращайся не ко мне, а куда-нибудь повыше.
— Спасибо, приятель, — раздраженно проговорил Рутковский. — Если я в свою очередь смогу быть тебе полезен, только свистни.
— Барни! — обиженно воскликнул Хастингс.
— В любое время, Томми, — сказал Рутковский, вешая трубку.
Командующий ПВО с минуту печально смотрел на телефон, потом вызвал по прямому проводу дежурного контролера оперативного центра.
— Фрэнк, — спросил он, — когда, вы сказали, самолеты должны прибыть на эту чертову базу: сегодня вечером или завтра?
— Сначала расчетное время прибытия было назначено на семь ноль-ноль в субботу, — ответил О'Мэлли, — но только что получена вторая телеграмма из Бигса о том, что оно переносится на двадцать три ноль-ноль сегодня.
— Где, по-вашему, все-таки находится эта распроклятая посадочная площадка?
— Должно быть, довольно близко от Эль-Пасо, сэр. Самолеты прекращают радиосвязь с Бигсом около пятидесяти миль восточнее и поворачивают на северо-запад. Они продолжают идти в этом направлении еще несколько минут, потом мы теряем их из виду.
— Спасибо, Фрэнк, — буркнул Рутковский.
Он был теперь совершенно взбешен. Мысль о том, что ему, человеку, который носит четыре генеральских звезды на погонах и отвечает за противовоздушную оборону страны, не доверяют, приводила его в ярость.
Он не стал беспокоить секретаря, а сам вызвал Паркера Хардести по прямому проводу военно-воздушных сил, соединявшему его с Вашингтоном.
— Говорит Рутковский, генерал, — сказал он. — Я возмущен. Какой-то дуб там у вас считает, что мне нельзя доверять государственное дело.
— Успокойтесь, Барни.
Рутковский представил себе гладкое, без морщин, лицо Хардести, волнистые каштановые волосы. Его голос, как всегда, звучал невозмутимо.
— Я говорю серьезно, — волновался Рутковский. — Какой-то сукин сын думает, что я могу руководить противовоздушной обороной, не зная, что делается в воздухе.
— Может быть, вы все-таки объясните, в чем дело, Барни?
— Слушайте, около тридцати войсковых транспортных самолетов сегодня вечером прибывают на какую-то секретную базу около Эль-Пасо из Поуп-Филда, а у нас нет даже плана полетов. Больше того, на последней сотне миль они применяют маскировочный маневр.
— Помилуйте, не думаете же вы, что это бандиты?
— О черт, да не в этом дело, генерал, — проговорил Рутковский усталым голосом. — Будем мы придерживаться установленного порядка или не будем?
Хардести пытался его успокоить:
— Конечно будем, Барни, но вы зря беспокоитесь насчет этой операции. Вы же знаете, что самолеты свои, знаете, что они прибывают из Форт-Брэгга. На вашем месте я наплевал бы на эти последние несколько миль и забыл об этом.
— Вы знаете, что это за дьявольская база там в пустыне?
Хардести помолчал, потом ответил ровным голосом, тщательно подбирая слова:
— Давайте лучше не будем говорить об этом. Все мы знаем, что есть разные степени секретности. Нравится это нам или не нравится, но приходится считаться с таким положением.
— Вы хотите сказать, что мне об этом знать не положено?
— Я этого не говорил.
— Да, но вы имели в виду именно это, генерал. Если такова ваша политика, то она дурно пахнет. Я не могу работать в потемках.
— Прошу прощения, Барни, — сказал Хардести, давая понять, что разговор окончен.
— Хорошо, — сказал Рутковский. — До свидания.
Он зло швырнул окурок сигары в пепельницу. Ему стало жарко, хотя термометр за окном показывал только шестьдесят семь градусов по Фаренгейту. Он сорвал с себя китель и расстегнул воротник рубашки. Хардести, получивший четвертую звезду всего на несколько месяцев раньше него, обращался с ним как с каким-нибудь приготовишкой. Он возглавляет третье по важности командование в военно-воздушных силах, а Вашингтон его обходит. Интересно, знает ли об этой базе и об этих полетах Тэд Дэниел, командующий стратегической авиацией? Он решил было позвонить Дэниелу, но передумал. Если Дэниел знает, то тем труднее будет это перенести.
К черту! Кое-кто из этих типов, окружающих генерала Скотта, слишком беспокоится о политике и международных делах и не уделяет достаточно внимания руководству вооруженными силами. Рутковский закурил новую сигару и откинулся на своем вертящемся стуле. Непонятно, зачем Лимен вызывал его к себе во вторник вечером и в среду утром. И разговор был какой-то странный. Зачем президенту понадобилось вызывать его в Вашингтон, если можно было переговорить по телефону? А когда он прибыл, Лимен вроде все ходил вокруг да около, вместо того чтобы сказать ему все — что бы это ни было — начистоту. Это на него не похоже.
Но все равно он выполнил просьбу президента и прозондировал адмирала Палмера. А теперь, черт возьми, президент утвердил какую-то секретную операцию и преднамеренно исключил командующего ПВО из списка лиц, которым положено о ней знать. Разве можно так обращаться с человеком, особенно если речь идет о чем-то непосредственно связанном с его деятельностью! Вот именно, повторил он себе: непосредственно связанном с его деятельностью.
Но если президент мог позвонить ему по секрету, почему же не может он позвонить президенту? Рутковский терпеть не мог обходных маневров и презирал офицеров, у которых не хватало смелости прямо обращаться к начальникам. Но тут другое дело. Лимен, очевидно, назначил какие-то секретные учения и сам решил, кто должен о них знать. Президент — штатский человек и, вероятно, просто не понимает, что это такое, когда командование ПВО континента не в состоянии следить за движением в воздушном пространстве. Это же дьявольски опасная штука. Опасная? Больше того, это может сказаться самоубийством.
Приняв решение, Рутковский поднял трубку белого телефона, соединявшего его непосредственно с коммутатором Белого дома. За два года пребывания на посту командующего ПВО он ни разу не воспользовался этой связью.
Белый дом ответил немедленно.
— Президента, пожалуйста, — попросил Рутковский, сразу остыв. Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы соединить его с президентом.
— В чем дело, Барни?
— Обращаюсь к вам с личной жалобой, господин президент, но, на мой взгляд, очень важной, иначе я не стал бы вас беспокоить. Как я понял из нашего последнего разговора, вы хотите, чтобы я говорил откровенно.
