прошлом, не заботясь о будущем, вся поглощенная настоящим, она видела только то, что ее сын должен умереть, застрелиться и что она ничем не могла удержать его от этого самоубийства.
– Я умоляю тебя подождать, – сказала она. – Андре вернется, я попрошу у него денег. Сколько тебе было поручено?
– Триста тысяч франков.
– Завтра я их тебе достану.
– Мне они нужны сегодня же вечером!
Она почувствовала, что сходит с ума, и в отчаянии всплеснула руками.
– Сегодня же вечером, – повторяла она. – Отчего же ты не пришел ко мне раньше? Значит, ты потерял ко мне доверие?… Вечером ведь в кассе никого нет!..
– В кассе! – воскликнул он. – А ты знаешь, где лежит от нее ключ?
– Да, вот там!
– Отлично!..
Он посмотрел на нее с такой дьявольской дерзостью, что она опустила глаза.
– Давай мне его сейчас же!
– Несчастный!..
– От этого зависит моя жизнь.
– Нет, – залепетала она, – нет, это невозможно!
Он настаивал, а потом вдруг собрался уходить.
– В таком случае, мама, поцелуй меня в последний раз.
Она его остановила.
– Зачем же тебе ключ, Рауль? – спросила она. – Разве тебе известно слово?
– Нет, но я попытаюсь.
– Да ведь в кассе никогда не оставляют денег!
– Попробуем! Если я чудом открою ее и если в ней окажутся вдруг деньги, то это значит, что сам Бог сжалился над нами.
– А если не откроешь? Клянешься ли ты мне тогда подождать до завтра?
– Клянусь памятью моего отца.
– Тогда вот тебе ключ. Возьми его.
Бледные и дрожащие, Рауль и госпожа Фовель вошли в кабинет банкира и направились к узкой винтовой лестнице, которая вела из апартаментов в банкирскую контору.
Рауль шел впереди, держа лампу и сжимая в кулаке ключ от кассы.
Госпожа Фовель была твердо убеждена, что все попытки Рауля останутся безуспешны. Зная устройство кассы, она понимала отлично, что с одним ключом еще не доберешься до денег и что надо было знать еще слово. И ей казалось невозможным, чтобы Рауль знал это слово, которое не было известно даже ей самой. Ну откуда и как ему было узнать о нем? Даже допустив, что он отопрет кассу, она была уверена, что все равно он не найдет там денег, так как все фонды хранились постоянно в банке.
И если она приняла участие в деле, даже мысль о котором казалась ей ужасной, если она дала своему сыну ключ, так это только потому, что поверила слову Рауля и хотела оттянуть время до утра.
«Когда он убедится в тщетности своих надежд и своих усилий, – думала она, – он подождет до завтра, он поклялся мне в этом, и тогда я завтра же… завтра…»
Они вошли в бюро Проспера, и Рауль поставил лампу на конторку, которая была настолько высока, что, несмотря на абажур, лампа освещала все.
Быстро, с привычной ловкостью он нажал на пять кнопок на крышке кассы: «ж», «и», «п», «с», «и».
Затем он вставил в скважину ключ, повернул его раз, затем вдвинул глубже и повернул вторично. Сердце его так билось, что госпожа Фовель могла слышать его удары.
Слово не было изменено. Касса отперлась.
Рауль и его мать оба вскрикнули: один от радости, другая от страха.
– Запри ее! – воскликнула госпожа Фовель, пораженная этим неожиданным, необъяснимым результатом.
И, потеряв голову, она бросилась на Рауля, отчаянно вцепилась ему в руку и потянула ее на себя с такой силой, что ключ выскочил из скважины, скользнул по дверце кассы и оставил на ней длинную, глубокую царапину.
Но Рауль улучил время и, увидав на верхней полке кассы три пачки процентных бумаг, схватил их левой рукой и сунул себе под сюртук между жилеткой и рубашкой.
Израсходовав себя всю на это движение и будучи не в состоянии сладить с охватившим ее волнением, госпожа Фовель выпустила руку Рауля и, чтобы не упасть, ухватилась за спинку кресла Проспера.
– Умоляю тебя, Рауль, – сказала она, – заклинаю тебя, положи обратно в кассу эти билеты… Завтра я тебе достану эти деньги, клянусь тебе в этом, я дам тебе их в десять раз больше, только, умоляю тебя, пожалей свою мать!
Он не слушал ее и рассматривал царапину, оставленную на дверце. Она была очень заметна и беспокоила его.
– Не бери хоть всего, – настаивала госпожа Фовель. – Возьми, сколько нужно, и положи обратно остальное.
– Для чего? Чтобы менее заметили кражу?
– Да. Пойми ты, я все устрою. Предоставь действовать мне. Я придумаю какое-нибудь извинение, скажу Андре, что это мне понадобились деньги.
С тысячами предосторожностей Рауль снова запер кассу.
– Идем, – обратился он к матери. – Удалимся скорее, а то нас могут хватиться. Прислуга может войти к тебе в будуар и, не найдя нас, поднимет тревогу.
Это жестокое равнодушие, эта способность рассуждать в такой момент возмутили госпожу Фовель.
– Отлично! – воскликнула она. – Хорошо же! Пусть нас ловят на месте преступления! Тогда все будет кончено, Андре меня выгонит, как последнюю тварь, но я не стану губить невинных. Завтра в этом кабинете обвинят Проспера. Кламеран отнял у него любимую женщину, а ты хочешь украсть у него и честь, – нет, довольно!
– Идем же! – крикнул он, схватив ее за руку.
Но она упиралась. Она уцепилась за край стола и не хотела идти.
– Я уже предала вам Мадлену, – сказала она, – поэтому не хочу предавать вам еще и Проспера!
Рауль понял, что необходим очень веский мотив, чтобы изменить решение госпожи Фовель.
– Эх, простота! – засмеялся он с цинизмом. – Разве ты не понимаешь, что сам Проспер мой сообщник и что мы эти деньги поделим поровну? Он уже дожидается меня.
– Это невозможно!
– А что ж по-твоему, откуда бы я мог узнать слово?
– Проспер честен.
– Конечно; мы оба честны! Только нам нужны деньги.
– Ты лжешь!
– Нет, милая маменька, Мадлена прогнала от себя Проспера, надо же ему, бедному мальчику, чем-нибудь утешаться, а для этого нужны ведь деньги…
Он взял лампу и осторожно, но с силой повел госпожу Фовель по лестнице. Она уже не владела собою и машинально переступала со ступени на ступень.
– Надо положить ключ обратно в стол, – сказал Рауль, когда они были снова в спальне.
Но она не слышала его, и он сам положил его туда, так как видел, откуда она его взяла.
Затем он снес на руках госпожу Фовель в ее будуар, где она сидела во время его прихода, и усадил ее в кресло.
И так велик был упадок ее сил, так дико смотрели в пространство ее глаза, по которым можно было судить об ужасе, охватившем ее
