птички, попавшей в клетку. – Додумались! Почувствовали! Спасатели вы мои! Мишка! Паша! Милые!..»
– Черт, – произнес за спиной Юли хозяин дома. – Я и забыл, что он должен сегодня прийти!
– Кто? – спросила Изабелла.
– Третий великий жрец, – усмехнулся Казимир. – Без которого не было бы ничего.
– Серьезно?
– Да, серьезно. Посиди, Джулия, здесь, и не выходи, – приказал хозяин и подтолкнул ее к креслу. – Никуда не лезь и ничего не разбей, – предупредил Казимир и с порога гостиной бросил Изабелле: – Он же звонил, сказал, что у него новость! Срочная!
Юлю даже не замечали – не брали в расчет! Она была для них и впрямь чем-то средним: жертвой, сексуальной игрушкой, не более того! Сама напросилась на такую роль! Но эта участь была точно не для нее, Юли Пчелкиной. И сейчас она покажет им, какова она в деле! Сейчас Казимир откроет дверь, она закричит: «Спасайте меня!», ребята ворвутся, и тогда…
Дверь в прихожей открылась.
– Здорово, Бык, – произнес мужской голос.
Юля похолодела: это были не ребята!
– Приветствую, – отозвался Казимир. – Проходите. У меня тут еще гости, но ничего…
Их сердца не дрогнули: ни до чего они не додумались! Ничего не почувствовали! Подвела спасателей интуиция! А врагов стало на одного больше!
– Какие у тебя гости?
– Изабо.
– Веди ее сюда.
Очень повелительно говорил с хозяином дома третий жрец!
– И еще одна из ее девчонок, – добавил Казимир.
– Ваши телки меня не касаются.
– Проходите на кухню. Изабелла! – крикнул Казимир.
– Иду! – Берковец быстро поднялась и пошла в прихожую. – Сиди смирно, – бросила она девушке.
Но Юля уже сидела в своем кресле. Она узнала голос! Этот человек не должен был ее увидеть! Никаким образом! Ей нужно было сидеть тихо, как мыши, и надеяться, что она избежит встречи с ним. Но взорвавшийся грубый голос заставил ее пренебречь возможной бедой, встать и подкрасться к дверям гостиной, ведущим в холл. Но все равно слышно было плохо – и тогда она открыла дверь и переступила порог.
Теперь она была не мышью – кошкой! Охотницей! Эта роль подходила ей куда больше. Юля вышла в холл и сразу определила кухонную дверь. Правда, за ней совещались не голуби – настоящие дикие звери!
И едва она подошла к кухонным дверям, как тотчас отчетливо услышала:
«Пять лет я штудировал архив Мельникова еще в девяностых годах! (Через Юлю словно ток пропустили – она вся собралась при этих словах!) Пять лет! Когда ты, Казимир, еще под стол пешком ходил! И всё впустую! Там нет ничего, кроме деловых бумаг и его фантазий! Снов! Интуиций пророка! И быть не могло! (Как же она хорошо запомнила этот голос!) Потому что Иван Мельников спятил задолго до революции! Ему было плевать на деньги, он их не замечал. Так их было у него много! Он бредил только одним: месье де Тавромэном, купившим его душу за успех и сломавшим ему жизнь! Какой клад? Он ненавидел свой капитал! Ведь он, по его мнению, отдал за него свое естество! Понимаете? Продал душу! Это его потомки спрятали сокровище в подземелье, когда большевики подходили к Вольжанску, в 1918-м, вот в чем все дело! А клад есть! Не зря же его внук приезжал сюда в девяностые годы и торчал на этих развалинах? Не на экскурсию он приезжал, уж будьте в этом уверены! Он исследовал руины и нашел главный ход, ведущий к тайнику! Который я к тому времени уже знал. Но не сам тайник!»
Юля знала наверняка: это говорил Яков Янович Каверзнев! Изгой-этнограф. Идеолог секты Тавромана.
«Да говори же толком!» – поторопила его Изабелла.
«Будет тебе сейчас толк! Мне моя старая подруга, искусствовед, Розанка Шульц, рассказала сегодня: представляешь, говорит, три сосунка приперлись в наш музей, их с какого-то ляда вдруг заинтересовали картины из запасников, из так называемой коллекции промышленника Мельникова. И они возьми и вытащи с нашим Куприяновым совершенно фантастические по своему содержанию работы некоего самоучки Рокотова, где кругом изображены ужасы. Лабиринт Минотавра! Молодых людей рвут на части, монстр жрет их, короче, все как в легенде. Фантазии умалишенного Мельникова! Ну, я бросился в музей; моя знакомая попросила своего коллегу показать мне эти полотна. И что вы думаете? Я проанализировал их и понял, где потомки Мельникова могли спрятать сокровище».
«Где?» – спросил Казимир.
«Все проще пареной репы!» – рассмеялся Каверзнев.
«Да где же?!» – потребовала ответа Изабелла.
«А-а! Это тебе не ноги раздвигать перед каждым первым на своих вакханалиях!»
«Дурак ты старый, Яков!»
«А ты не ругайся, не ругайся! А то не скажу!»
«Скажешь, мы все повязаны!» – предупредила Берковец.
«Говорите уже, Яков Янович, не тяните кота за хвост», – попросил Бык.
«В центре лабиринта!»
«Но его же нет! – воскликнула Изабелла. – Это лишь коридоры! Мышиные норы!»
«Я тоже так думал прежде! Но он есть! Центр есть в любом лабиринте!»
«Вы издеваетесь над нами? – спросил Казимир. – Так и скажите. Вы же любите издеваться надо всеми…»
«Я понял, где он! На картинах есть круглые арки – это проходы в стене. Они и ведут в центр лабиринта. Этот чудак Рокотов изучал лабиринт, я уверен в этом! Поэтому все так точно изобразил! И поэтому в его лабиринте кирпич, а не мрамор, как в лабиринте под дворцом царя Миноса! Все эти арки, изображенные на картинах Рокотова, есть в настоящем подземном лабиринте!»
«Ничего там нет! – возразила Берковец. – Мы всё осмотрели давным-давно!»
«Это фальшарки! Понимаешь, дубина ты модельная!»
«Я бы вас попросил…» – вскипел Казимир.
«Да чхать мне на то, что бы ты попросил! Понял? Ты меня слушай, сексуальный маньяк! Арки заложили потом! После того, как спрятали сокровище. Их три, если я правильно помню. Я всегда думал, что это своего рода архитектурное излишество. Нет! Тысячу раз нет! За ними существуют ходы, ведущие к центру. Их невозможно было простучать, просто их заложили метровой стеной, в метр, полтора, а может, еще шире! Чтобы никому не пришло в голову, что эти арки хранят секрет! Или только одна из них, не знаю! Но это так!»
«Теперь я понимаю, – проговорила Изабелла Берковец. – Ты хоть и самодур, Яков Янович, но ученый настоящий!»
«То-то! – сказал Каверзнев. – Тянуть не будем! Странно…»
«Что странного?» – спросил Казимир.
«Полжизни я искал сокровище Мельниковых, пока не разуверился, что оно есть. И переключился на этнографию, на культ Тавромана, и на него потратил полжизни. И теперь, когда мне семьдесят, я вновь ступил на тропу своей юности – желанную тропу! – он рассмеялся. – Не зря ты, Казимир, плясал голым на развалинах завода, с бычьей
