Он не стал расстраивать полковника своими догадками, открыл дверь подъезда и пропустил его вперед. Подниматься вместе с соседом было бы ужасной мукой, тот с трудом преодолевал по одному пролету. Забродов же взбежал на пятый этаж быстрее, чем старик поднялся на второй.
Квартира встретила Забродова спокойствием и уютом.
«Хорошо жить одному, — подумал Илларион. — Но хорошо лишь с одной стороны. Никто не устраивает беспорядка, но и некому навести порядок. Никто не оставит посуду невымытой, но зато мыть ее всегда приходится самому».
Забродов был настолько искушен в чтении, что практически никогда не начинал читать с первой страницы. Как он говорил, чтобы понять вкус супа, совсем не обязательно съедать всю кастрюлю, достаточно попробовать пару ложек.
Он подошел к крайней от вешалки полке, единственной, где книги не были расставлены в строгом порядке. Тут находились те издания, с которыми он еще не успел ознакомиться. Вытащил наугад том и развернул его посередине, выхватил взглядом абзац на сто пятидесятой странице. Затем совершил бросок к началу, к пятой, отхватил кусок послесловия, и Иллариону тут же стало ясно, что книга ничего нового ему не откроет, хотя его знакомый букинист уверял, что ее обязан прочесть каждый, кто считает себя образованным человеком.
«Наверное, я слишком образованный, — подумал Забродов. — Но не стоит огорчать старика, скажу, что прочел, что она мне понравилась. Держать ее дома не имеет смысла, под рукой должны находиться книги, к которым время от времени возвращаешься. Книги — как друзья, если не встречаешься с ними, то лучше не переписывать их адреса и телефоны в новую записную книжку».
Книжки легли на журнальный столик, и Илларион, сидя в кресле у окна, взял в руки увесистый металлический дротик с оперением. Мишень висела в конце коридора, подсвеченная лампой на штативе.
«Каждый раз я придумываю себе новую цель, — рассуждал Илларион, глядя на цветные концентрические круги мишени, — стараюсь взяться за то, что у меня может не получиться. Только в неизвестности есть азарт, в предопределенности он отсутствует напрочь. Я знаю, что попаду отсюда прямо в центр и поэтому мне абсолютно не интересен сам процесс метания. Я могу попасть дротиком в десятку даже с закрытыми глазами. Да, во мне уживаются два человека. Один — тот, который уже прожил жизнь, которому не жалко и умереть. Он умеет многое, но уже ни к чему не стремится. Для него многое в этой жизни — лишь повторение пройденного.
И есть второй человек, которому подавай неизведанное. Вот почему, ухмыльнувшись, подумал Илларион, — двадцатилетний, более сильный, всегда проиграет уставшему, но более опытному сорокалетнему мужчине. Один человек борется против двух…»
Бросок, удар дротика в доску, и Илларион раскрыл глаза.
«Вот же, черт! — рассмеялся он. Дротик торчал в десяти сантиметров от центра доски. — В этом и заключается прелесть жизни: никогда и ничего нельзя звать наперед».
Забродов уже давно не пил пиво, и если до этого считал, что не пьет, поскольку оно ему не нравится, то после бутылки в саду у Феликса почувствовал, что лучшего напитка не существует на свете, во всяком случае, на сегодняшний день.
«Расслабляться так расслабляться», — решил он.
Человеком он был запасливым, всегда держал у себя то, чем сам не пользовался, но угощал гостей. В его квартире можно было отыскать десятки марок сигарет, двадцать сортов вин, коньяка и водки. Пиво же имелось в самом бедном ассортименте, всего четыре вида.
Забродов извлек из холодильника две жестянки, две бутылки, достал из бара массивный приземистый стеклянный стакан и пил его мелкими глотками — так, как вьют дорогой коньяк. Из каждого занятия он пробовал извлечь пользу. Сейчас пытался на вкус определить, чем один сорт отличается от другого.
Тем временем, пока Забродов наслаждался внезапно свалившейся на него свободой, его сосед, отставной полковник злой, как скорпион, сидел в своем кабинете, который, было непонятно, на кой черт ему сдался. Даже действующим полковником он никогда не работал дома, во кабинет оборудовал сразу, как только переехал в этот престижный дом.
Два больших стеклянных книжных шкафа стояли по обе стороны от двери. За ними золотился корешками «Брокгауз и Ефрон». Многотомный энциклопедический справочник ему подарили сослуживцы на пятидесятилетний юбилей. Подарок абсолютно бесплатный для даривших, — случайно на складе в штабе округа отыскался завезенный туда еще из оккупированной Германии огромный ящик с книгами. Какой-то ушлый офицер собрал в германской библиотеке русские книжки и притащил их в Москву. Но, видно, не успел воспользоваться трофеем: то ли перевели в другое место, то ли арестовали, то ли послал добычу впереди себя, а сам затерялся по дороге.
Отставной полковник никогда к этим томам не притрагивался, а шкафы всегда держал закрытыми на замочки. Письменный стол тоже был старый, практически не пользованный, с балюстрадкой с трех сторон, с зеленым сукном, прикрытым толстым стеклом. Причина злости у полковника была прежняя — то, что жена не открыла ему дверь подъезда. Но кричать на супругу он не решался. Полковник, которого в свое время до дрожи в коленях боялись все младшие по званию, до умопомрачения боялся собственной жены. По собственному опыту он уже знал, если не направит злость в другое русло, она непременно сыграет злую шутку: то ли приступ сердечный случится, то ли инсульт.
Как и положено, в кабинете отставного полковника стоял телефонный аппарат, старый, черный, с увесистой трубкой, подсоединенной к корпусу при помощи длинного шнура в изящной кожаной оплетке. Из всех телефонов бывший полковник на память знал лишь — 01, 02, 03, 09. Как истинный командир, он умел сводить свои задачи к минимуму и по максимуму нагружать подчиненных. Если не мог направить энергию злости на то, что было ограничено стенами его квартиры, то телефон как раз и являлся окном в мир, через которое злость можно было слить без последствий для себя, как сливают позавчерашний суп в унитаз.
Сидя в кабинете за солидным письменным столом, бывший полковник вновь ощущал себя человеком, облеченным властью. Трубка старого телефона удобно легла в руку, и палец уверенно крутил диск аппарата — 09.
— Девушка, мне телефончик службы, которая борется с бродячими животными.
— Такого названия не существует, — спокойно, так, чтобы ее нельзя было упрекнуть в невежливости, ответила оператор. — Если вы мне дадите точное название организации, я сообщу вам телефон.
— Что вы себе позволяете? — брызгая слюной, разразился гневом бывший полковник. — Я не обязан знать, как называется контора!
— Я тоже не обязана, — вежливо вставила оператор. — У вас есть еще какие-нибудь просьбы?
— Да найди-ка ты мне номер этой живодерни! По голосу девушка почувствовала, что звонит старый вздорный старикашка, который будет только рад тому, если его пошлют подальше, и уж тогда станет доставать все начальство, которое ему только известно. А если у него еще имеется опыт в писании кляуз, то сочинит гневное письмо на имя министра связи, а копию пошлет в приемную президента.
Быстро прокрутив в уме возможные катаклизмы, девушка вкрадчиво произнесла:
— Подождите минутку…
Не прошло и тридцати секунд, как она сообщила отставному полковнику номер соответствующей службы. Она даже повторила номер дважды, вопреки обыкновению, убедившись, что звонивший успел его записать. Бывший полковник вывел его на краю газеты синим, тридцатилетнего возраста карандашом, на одной из граней которого золотились малопонятные современному поколению слова «Сакко и Ванцетти».
— Живодерня, — засело в голове у отставного полковника хлесткое слово.
Он повторял его, накручивая диск. Слово вполне соответствовало его сегодняшнему состоянию. Он с радостью отправил бы упрямую жену именно в это учреждение, но приходилось прибегнуть к сублимации, заменить недоступные объекты доступными.
— Вашу мать, — кричал бывший полковник в трубку, — развели в столице нашей родины бардак! В самом центре от бродячих котов не пройти, заразу разносят, лишаи стригущие, бешенство!
— Я вас поняла, — ответила диспетчер. Длинную тираду она выслушала, отведя трубку от уха. — Назовите ваш адрес, пожалуйста.
— И что, можно подумать, вы сразу же приедете?
— Почему сразу, возможно, завтра, возможно, послезавтра.
— Рассказывайте сказки!
— Я записала вашу жалобу. Еще какие-нибудь пожелания есть?
— Я проконтролирую, — крикнул полковник.
— Надеюсь, вы не забудете потом написать благодарственное письмо? — съязвила диспетчер и повесила трубку.
— Черт знает что, — говорил бывший полковник, уже сидя на кухне возле жены, — они просто не представляли, с кем разговаривают! Будто со мной можно обращаться как с последним оборванцем!
